Война Чарли Уилсона - Джордж Крайл

Эликиппа — один из тех американских промышленных городов, которые называют «плавильными котлами». Иммигранты со всего мира стекались сюда в поисках работы на огромном сталелитейном заводе, построенном компанией «Джонс и Лафлин». Но жители этого стального города не теряли своей национальной гордости, как и чувства этнической ненависти. Вы по-прежнему можете слышать нотки рабочего гнева в голосе Авракотоса, когда он едет вверх по склону холма к Шестому кварталу, где когда-то жили менеджеры завода в своих каменных домах с пятью или шестью спальнями. Он называет их «бездельниками» и отзывается о них с таким же презрением, как и об «аристократах» из ЦРУ.

Когда компания «Джонс и Лафлин» основала производство в Эликиппе, раскинувшейся посреди пологих холмов к северу от Питгсбурга, она не давала конкретных рекомендаций по поводу того, где должны жить ее работники. Но в каждой этнической группе хотели жить, жениться, гулять и ходить в церковь только со «своими». Еще в 1980 году на местном сталелитейном заводе трудилось 18 000 рабочих.

Сейчас это место выглядит как после бомбардировки. Не осталось ничего, кроме огромных перекрученных стальных ферм и куч ржавеющего железа. Пожалуй, единственный признак жизни — это несколько групп рабочих, демонтирующих остатки одного из сталеплавильных цехов для продажи японцам в качестве металлолома. Но Авракотос помнит Эликиппу в те времена, когда она росла как на дрожжах и на автобусах прибывали целые японские делегации для изучения этого чуда индустриальной Америки. Они привозили с собой видеокамеры и блокноты, чтобы подробно описать устройство крупнейшей в мире сталелитейной фабрики полного цикла. Люди гордились заводом, работавшим круглые сутки и выбрасывавшим огромные облака розового и черного дыма, оседавшие в рабочих пригородах Эликиппы.

«Это Седьмой квартал, где жили даго[13], — говорит Авракотос словно экскурсовод, показывающий руины некой древней цивилизации. — В Двенадцатом квартале жили только ирландцы. Поляки обосновались в Пятом квартале, а в Одиннадцатом были ниггеры».

За все годы работы в ЦРУ Авракотос так и не отвык от жестокого уличного сленга своей юности. Он гордится им, как и шрамами от подростковых драк на ножах, испещрившими его тело. «В каждом квартале была своя шайка, и они грызлись между собой как кошки с собаками, — объясняет он. — Были и внутренние разборки, но, когда приходили ниггеры, вы выступали все вместе. Элементарный здравый смысл… У парней, которым удалось вырваться из Эликиппы, имелось кое-что общее. Здесь нельзя было околачиваться целыми днями, пытаясь принять решение, иначе ниггеры пускали вас на ремни».

Кого-то могут неприятно резануть такие слова, но это был язык Эликиппы, сформировавший убийственное чутье Авракотоса. В городе ходили легенды о тех, кто порвал со своим прошлым и нашел лучшую жизнь: о Генри Манчини, который начал свою карьеру в музыкальных и политических итальянских клубах, о Майке Дитке, школьном товарище Авракотоса из Седьмого квартала и бывшем полузащитнике «Чикагских Медведей», чье имя стало синонимом жесткой игры, и о Тони Дорсетте из «Ковбоев». Стать спортивным героем — это был один выход.

Другая дорога вела к мафии. В Эликиппе проживало около трех тысяч сицилийцев. Большинство друзей Авракотоса были сицилийцами, и он знал членов семьи Аламента как «людей чести». Отец Гаста, Оскар Авракотос, поставлял им пиво Rolling Rock, и они всегда относились к Авракотосам с уважением. Но сицилийская мафия не могла стать выбором для греко-американца. Кроме того, Оскар Авракотос возлагал большие надежды на будущее своего сына.

Как и у многих других иммигрантов, знакомство Оскара с Америкой началось с Эллис-Айленд, куда он попал восьмилетним мальчишкой с греческого острова Лемнос. Он прибыл вместе со своим братом в 1894 году и тридцать лет проработал на потогонных заводах Новой Англии, а потом в «Железном Доме» Эликиппы. Но потом Оскар все же вырвался из этой рутины с мечтой сделать состояние на продаже собственной марки содовой воды.

На свои кровные сбережения он приобрел конвейерную линию по розливу бутылок у компании Smile and Cheer-Up из Сент-Луиса. Он назвал свою компанию в честь греческого бога Аполлона, приносящего удачу, в надежде, что такое название привлечет клиентов из греческой православной церкви, не говоря о заводских рабочих.

Как владелец компании Apollo Soda Water, Оскар был состоятельным человеком, во всяком случае, по меркам Лемноса. Он дожил почти до пятидесяти лет, когда вернулся на родину и взял в жены Зафиру Константарос, на двадцать один год моложе себя и с хорошим приданым. Через три года Гаст Авракотос родился в семье, не знавшей ничего иного, кроме неустанного труда. Его самые ранние воспоминания — об отце, который хлопочет на кухне в половине пятого утра, ест на завтрак свиную отбивную с картошкой и запивает парой кружек пива (или двумя стопками виски, если на улице холодно), а потом спускается вниз и идет на работу.

К пяти утра его бутылочный конвейер включался и начинал двигаться. На одном конце стояла Луиза — крупная чернокожая женщина, которая расставляла грязные бутылки в начале тридцатипятифутовой линии. Волшебным образом конвейерный аппарат переворачивал бутылки вверх ногами, промывал их мыльной водой и готовил к заливке вишневой газировки и колы по секретному рецепту Оскара. Время от времени случались инциденты. Иногда бутылки взрывались от избыточного давления, словно ручные гранаты, и осколки стекла разлетались по всему помещению. Один такой осколок разрезал лицо Гаста и обошелся ему в целый рабочий день.

Сначала мальчик был в восторге, что ему поручают работу для взрослых. Но к шестнадцати годам ощущение новизны выдохлось окончательно; такой изнурительный физический труд быстро превращает ребенка в мужчину.

Трудясь в отцовской компании, Авракотос приобрел свои грозные представления о мести. Его первым наставником был Василий Росинко, украинец, работавший на дальнем конце конвейера и грузивший ящики с бутылками в грузовики. Росинко обнаружил свою жену в постели с другим мужчиной и убил их обоих. После того как он отсидел пятнадцать лет, Оскар снова взял его на работу, и Василий принялся за воспитание его сына. Он предупредил юного Гаста, чтобы тот никогда не доверял украинкам, и внушил ему, что месть сладка.

Но самым будоражащим воспоминанием Авракотоса был голос его матери, желавшей знать, собирается ли Оскар ответить на оскорбление. «Ты ведь не собираешься терпеть это? — кричала она. — Ты поквитаешься с ним, правда?»

В семье Авракотосов месть была делом фамильной чести. В двенадцать лет Гаст ходил со своим отцом по барам собирать деньги за неоплаченные счета. Он научился не показывать свой страх, когда Оскар укладывал барменов лицом вниз и начинал швырять бутылки, угрожая разнести все заведение, если причитающиеся ему деньги не будут выплачены немедленно. В семье Авракотосов не выносили нахлебников.

В доме не было телевизора и субботними вечерами Гасту разрешали сидеть за столом на кухне и слушать, как его отец и дяди беседуют о политике и делятся семейными историями. Они особенно гордились своей фамилией, несмотря на то что в переводе с греческого она означает «без штанов» или «те, кто без штанов». Когда Зафира сердилась на Оскара, она говорила, что кого-то из его предков застали в момент компрометирующей постельной сцены.

Сами Авракотосы утверждали, что их родовое имя происходит от людей, которые в древности представляли нечто вроде преторианской гвардии. По семейному преданию, эти Авракотосы принадлежали к касте бесстрашных воинов, которые избавлялись от одежды перед тем, как ринуться в бой. Одного вида кричащих обнаженных воинов в большинстве случаев было достаточно, чтобы сломить боевой дух противника.

Эти истории, выдуманные или правдивые, формировали характер мальчика и его чувство предназначения. Они помогают объяснить, почему его отец предъявлял чрезвычайно высокие требования к своему сыну. Он заставил Гаста брать частные уроки греческого и латыни. «Каждый новый язык дает тебе еще один набор глаз и ушей, новое окно в мир», — говорил он в ответ на жалобы ребенка. Даже свободное время по воскресеньям посвящалось мучительной работе служкой у алтаря в греческой православной церкви, где юный Авракотос проводил четыре часа среди ладана и песнопений. Но главным, что Оскар и Зафира сделали для своего сына, была его твердая уверенность в том, что он должен вырваться из тисков «стального города». Путь к освобождению, избранный Оскаром, начинался по другую сторону улицы от дома Авракотосов.

Как и Эндрю Карнеги, основатели Эликиппы построили городскую библиотеку. Это было не простое здание утилитарного вида, а сияющая цитадель из бронзы и известняка в виде греческого храма. На карнизах большими буквами были высечены слова ИСТОРИЯ, НАУКА, ЛИТЕРАТУРА, ФИЛОСОФИЯ, БИОЛОГИЯ и АСТРОНОМИЯ. Каждый вечер после обеда, после целого учебного дня и нескольких часов подсобных работ Гаст Авракотос проходил двести футов по Франклин-авеню, открывал бронзовую дверь мемориальной библиотеки имени Бенджамина Франклина Джонса и занимал выделенное ему место за столом из красного дерева. Здесь он включал бронзовую настольную лампу со стеклянным абажуром в стиле «Тиффани» и приступал к серьезной работе. Именно этого ожидал от него отец.