Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

проходила по Неману и Бугу. Самой сильной частью славяно-русского мира того времени была Литва, которая «состояла почти из одних областей Славяно-Русских». В этом государстве были те же, что и в других славяно-русских землях, обычаи, правила политики, тот же язык, религия. В состав этого государства входила и этническая Литва (земли которой «едва составляют семь или восемь Округов нынешней Виленской губернии»), однако, как позже писал Сенковский, литовцы в этом государстве напоминали лишь «каплю воды в море», столица была основана на славяно-русских землях и, возможно, даже династия происходила от Рюриковичей[164]. Литва как наиболее сильное русское государство имела все возможности утвердиться в славяно-русском мире, однако допустила роковую ошибку, объединившись с Польшей[165].

В то время концепция в российском дискурсе не прижилась. Причиной могло стать прежде всего то обстоятельство, что часть правящей российской элиты, в том числе министр народного просвещения С. С. Уваров, не доверяла «поляку» О. И. Сенковскому[166]. Тем не менее вскоре эта идея в Российской империи стала официальной и обязательной, и инициативу взял в свои руки тот же Уваров.

Приняв решение о написании нового учебника истории, Уваров сначала доверил эту задачу своему личному другу Михаилу Петровичу Погодину, но рукопись Погодина по многим причинам оказалась более технического, чем идеологического, характера и министру не подошла[167]. Тогда было решено объявить конкурс на написание учебника. Уваров решил сразу объяснить, каким должен быть новый учебник. Прежде всего история должна быть «прагматичной», кроме того, она должна соответствовать принципу «православие, самодержавие, народность». Эта триада была необходима министру как ответ на новый принцип народности, популярный в то время в Западной Европе. Православие и самодержавие для С. С. Уварова – институты, отражающие самобытное развитие России, а народность – это идея, воплощенная в истории именно в упоминаемых в триаде институтах – в православии и народности[168]. Эту концепцию мы видим и в условиях объявленного конкурса. Уваров хотел, чтобы в новой версии истории России не только была показана важность православия для русского народа, гармоничные отношения православия с мирской властью, но и последовательно представлена роль самодержавия и народности в прошлом. Вместе с тем должна была быть показана и историческая общность русских земель: споры и борьба удельных князей во время междоусобицы – лишь «семейный спор князей одного дома»; «мысль о единстве государственном не исчезла и впоследствии по завоевании правого берега Днепра литовцами, ни в восточной, ни в западной России»; «только случайное обстоятельство мешало соединению обеих частей» в XVI и XVII веках; Польша, не имевшая иного выхода и «примкнувшая к Западной России», должна была неизбежно войти в состав Российской империи. Следовательно, российская история должна охватывать прошлое обеих русских земель. Конечно, «Восточная Россия» шла по правильному пути: «Когда в восточной России все принимает лучший, благоустроенный вид, в особенности под Державою дома Романовых, в западной и Польше все падает, разрушается среди ужасов безначалия и фанатизма»[169].

Победителем конкурса стал Николай Герасимович Устрялов, и в 1836 году первый том его истории с согласия императора как временное пособие начинает использоваться в средних школах[170]. В написанной Устряловым истории Великое княжество Литовское по своему государственному устройству, конфессиональному и этническому составу предстает таким же русским государством, как и Московское княжество, с той разницей, что в создании Великого княжества Литовского принимал участие и немногочисленный литовский народ[171] и территориальное соперничество Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского всего лишь «семейный спор» о том, какая династия победит. Литовские князья переняли русскую культуру, принадлежали к Восточной христианской (православной) церкви и для русских были своими[172]. Поэтому неудивительно, что все время существовала идея объединения двух русских государств[173], и осуществление этой идеи задерживала только «случайность», то есть уния с Польшей, которая была нужна последней гораздо больше, чем Литве[174]. Не забыл Устрялов и о втором условии конкурса и поэтому постоянно подчеркивал, что преемственность в русской истории обеспечивали православие и самодержавие[175]. То есть мы видим, что в работах Устрялова прослеживаются не только идеи, но и риторика Уварова[176].

В своих публикациях Н. Г. Устрялов определяет и этническую русскую территорию – это Россия, которая сформировалась под правлением династии Рюриковичей. На Западе граница России – Карпаты, Брест, Гродно, Динабург (Даугавпилс)[177], при этом литовцев историк локализует в границах современных ему Виленской и Ковенской губерний. Литовцы составляют всего лишь 1/12 жителей Великого княжества Литовского, остальная часть – русские[178]. То есть Устрялов знал о существовании этнического литовского ареала, однако Великое княжество Литовское называется Литовской Русью (или Западной Русью).

Такие названия Великого княжества Литовского – Литовская Русь, Западная Россия, Литовско-русское государство – были характерны и для последующих менее идеологизированных работ историков, например для публикаций М. К. Любавского[179]. В его работах мы видим попытки идентификации не этнических ареалов, но «политико-географических» регионов. Любавский к Собственной Литве относил Виленское, Трокское, Городенское и Новогрудское княжества[180]. Это ядро государства, доминировавшее в Великом княжестве Литовском, однако элита этого ядра – «военнослужилый класс» литовского происхождения, «обрусевший благодаря своему племенному и культурному сближению с русскою народностью»[181].

Сначала имперские власти не пытались навязывать исторические интерпретации С. С. Уварова – Н. Г. Устрялова польскоязычной исторической литературе[182], и иногда публиковались инициированные имперскими властями исторические работы, которые совершенно не опирались на работы Н. Г. Устрялова[183], однако со временем его концепция закрепилась в российском дискурсе и стала канонической[184]. М. Д. Долбилов отмечает различия между исторической интерпретацией Устрялова и исторической интерпретацией профессора Санкт-Петербургской православной духовной академии Михаила Осиповича Кояловича: первый фокусирует внимание на князьях и династических связях, в то время как второму более интересен народ, важный для современного ему понятия этноса. М. О. Коялович описывает народ с помощью социальных и географических критериев, но не этнографических[185].

Кроме того, иногда – например, во время реорганизации по указанию М. Н. Муравьева Виленского музея древностей – возникали дискуссии, какой из периодов истории Великого княжества Литовского можно считать русским и когда усиливается польское влияние – в 1385 году (Кревская уния) или в 1569 году (Люблинская уния)[186], однако основная идея о русском характере Великого княжества Литовского в российском дискурсе не ставилась под сомнение. Этот тезис должны были подтверждать и этническая статистика, и этногеографические исследования.

Глава 3

Этнографические аргументы

Уже упоминалось, что в конце XVIII века в риторике имперских властей появляются исторические и этнические аргументы, призванные обосновать легитимность присоединения к империи новых земель. Однако в