Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

class="a">[223]. То есть в этом случае наиболее важным было этническое происхождение, которое устанавливалось на основе различных факторов. Подготовленная А. К. Коревой этнографическая карта была опубликована в конце написанной им книги и в основном соответствовала очерченной Т. Нарбутом линии, разграничивавшей литовцев и восточных славян[224]. Таким образом, в славянской части Виленской губернии оказались восточная часть Свенцянского уезда, юго-восточная часть Ошмянского уезда, часть Лидского уезда и весь Вилейский уезд, а оставшаяся часть (Трокский и Виленский уезды, части Свенцянского, Ошмянского и Лидского уездов) были отнесены к литовской территории[225]. В целом схожая, правда сильно упрощенная, то есть утратившая какие бы то ни было изгибы, граница между литовцами и славянами была очерчена и в «Атласе»[226]. Очень похожую литовскую территорию мы видим и в атласе Р. Ф. Эркерта, особенно в ее северо-восточной части. Разница лишь в том, что в атласе Эркерта гораздо больше нюансов – здесь на территориях этнических групп размещаются многочисленные островки проживания других этносов.

Таким образом, не без влияния на русский дискурс экспертных знаний местной нерусской интеллигенции литовцам была отведена бóльшая площадь проживания, чем она могла быть отведена на основе приобретавшего все большую популярность в этнографии и статистике языкового критерия. Именно этим критерием должны были руководствоваться отправленные в Литву во второй половине XIX века эксперты ИРГО латыши Юлий Кузнецов (Kalējs)[227] и, позже, Эдуард Александрович Вольтер (Eduards Volters; Eduardas Volteris)[228].

Понять, почему выбор ИРГО пал на латышей, нетрудно. Требовались люди с соответствующим образованием, владеющие литовским языком или способные быстро его выучить. Поляки, которых элита империи после 1863 года считала in corpore ненадежными, для выполнения такой задачи не подходили. Поскольку в соответствии с понятием национальной принадлежности того времени основным атрибутом поляков обычно считалось католическое вероисповедание, то и литовцев часто считали если не настоящими поляками, то как минимум «потенциальными» поляками. Поэтому литовцы (как католики) в качестве экспертов не годились. Латыши же, которых вместе с литовцами достаточно часто считали одной этнической группой или двумя близкородственными этносами[229], в большинстве своем были протестантами, что позволяло исключить их из числа «ненадежных». Решение ИРГО доверить проведение исследования именно Ю. Кузнецову могло быть связано и с тем, что некоторые члены общества могли располагать информацией о взглядах Ю. Кузнецова. Очевидно, именно его перу принадлежит статья о Прибалтийских губерниях[230], опубликованная в середине 1860-х годов в журнале «Отечественные записки». В статье четко обозначена антинемецкая позиция автора: критикуется проводимая немцами политика германизации, рассматриваются точки зрения на происходящие в обществе перемены эстонцев и, еще в большей степени, латышей[231]. Такая интерпретация могла убедить членов ИРГО в том, что автор достаточно компетентен и может выполнить этнографическое исследование и представить политически правильные выводы. Отметим, что вторая половина 1860-х годов – период начала усиления в среде правящей и интеллектуальной элиты антинемецких настроений, в это время врагами России наряду с поляками все чаще считают и прибалтийских немцев.

ИРГО не удалось снарядить в Западный край экспедицию, подготовка которой была начата с 1862 года, и по этой причине Общество отправило в Литву самостоятельных исследователей[232]. На подготовительной стадии стало ясно, что экспедиция ориентирована на удовлетворение нужд национальной политики. Несмотря на то что часть информации, которую планировалось собрать, могла быть интересна и с научной точки зрения[233], на заседаниях ИРГО чаще выдвигались политические цели, которые можно сгруппировать в два блока. Прежде всего, экспедиция должна была собрать информацию, необходимую для идеологической аргументации: установить, какая этническая группа («племя») составляет большинство населения конкретного уезда, то есть какая именно группа должна считаться господствующей на этой территории. При этом напоминалось о так называемой триединой концепции русской нации (то есть о том, что «племя русское» составляют великороссы, малороссы и белорусы, именно так – с двойным «с»)[234]. Таким образом должно было быть установлено, какую местность считать «русскою, польскою, литовскою, еврейскою или татарскою и которая из сих народностей в каждой местности должна по справедливости почитаться господствующею», что позволит опровергнуть «ложные понятия Европы о Польше»[235] (то есть представление о том, что Западный край является Польшей). Вместе с тем экспедиция должна была предоставить материалы, полезные для применения национальной политики на практике: установить ареалы проживания этнических групп, «определить причины господства одной народности над другою и упадки последней, равно указать средства к улучшению положения той или другой»[236], на основании собранных данных установить, на каком языке должно вестись обучение в школах, достичь такого положения, когда число верующих и священников, а также молельных домов в разных конфессиональных группах станет равным[237]. 23 октября 1862 года на заседании ИРГО свои соображения высказала комиссия по подготовке экспедиции, констатировав, что собранные данные укажут «на обстоятельства, стесняющие развитие нравственного и экономического благосостояния племени, преобладающего численностью в западном крае (белорусов, литвинов, малоруссов), а вследствие сего облегчит правительству приискание способов к возвышению сего благосостояния»[238]. То есть в ходе проходивших в ИРГО дебатов о задачах этнографической экспедиции земли Великого княжества Литовского концептуализировались в соответствии с обычным для российского дискурса того времени представлением Западная Россия, то есть пространство, на котором должна доминировать триединая русская нация.

Некоторые данные, которые Ю. Кузнецов собрал в конце 1860-х – 1870-х годах, теоретически могли быть использованы властями империи при проведении национальной политики, поскольку одной из целей Ю. Кузнецова было установление ареалов проживания этнических групп[239]. Установленная Ю. Кузнецовым территория проживания литовцев была гораздо меньше той, которую мы видим на этнографических картах 1860-х годов. Важно и то, что она очень похожа на территорию, отведенную литовцам на подготовленной в 1875 году А. Ф. Риттихом «Этнографической карте Европейской России»[240]. Сильнее всего от данных карт 1860-х годов отличался Виленский регион. В принципе одна и та же линия, отделявшая населенные литовцами территории от территорий, населенных славянами, сначала шла с севера в южном направлении, но ниже Свенцян линия делала дугу на запад, оставляя такие населенные пункты, как Троки, Семелишки, Дукштас, Судярве (и, значит, Вильна) в славянском ареале; при этом в Царстве Польском драматических изменений в сравнении, например, с атласом Р. Ф. Эркерта не было[241]. Ю. Кузнецов также ставил задачу изучить влияние на литовцев других народов[242], масштаб распространения второго языка[243], кроме того, его риторика отчасти соответствовала превалирующему официальному дискурсу об этом крае: восстание 1863–1864 годов он называл мятежом, прогнозировал господство русского, а не польского влияния в этнической Литве, поскольку влияние России ощущалось в Литве с давних времен и присоединение ее к России в