Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер

нас ужасно строгий. Если работа не сделана, получишь пару. Матевж бросается ко мне:

– Ника наверняка знает, – говорит он.

Скоро все собираются вокруг моей парты.

– Вот это… скажи… как вот тут… Ника, напиши… Как-как? – галдят все, перебивая друг друга. Я склоняюсь над тетрадками и начинаю решать задачи. Понятия не имею, почему они ничего не понимают! Они переписывают, а я решаю дальше. Петра протягивает мне тетрадь… Решаю её примеры… Потом – Горазду и Тине… Обстановка постепенно становится более спокойной. Пару никто не получит.

Вытаскиваю свои тетрадки. Думаю о Барбке. Думаю о себе. Мы дома постоянно разговариваем. Папа очень разговорчивый, хотя он учёный, а учёные вроде бы тихие и молчаливые. Мама тоже любит поговорить. Всё время меня расспрашивает. Мы разговариваем, но ничего друг другу не говорим. Да, вот в чём проблема. Из-за этого я бы тоже, может, сбежала из дома.

Кто-то стоит перед моей партой. Я слышу, что в классе стало тихо. Поднимаю взгляд. Это Алекс. Встаю. Вокруг носа у него всё тёмное. Глаз тоже заплыл. На носу прилеплен пластырь. Не знаю, улыбнуться ли, – вид у него и правда смешной, как будто над ним поработал абсолютно пьяный гримёр, – или лучше сохранить серьёзный вид. Алекс смотрит на меня. Опять эти глаза… На этот раз он похож на какое-то другое животное… Может быть, на только что родившегося слонёнка. Или на осиротевшего медвежонка.

– Спасибо, – говорит он, – за вчерашнее.

И обнимает меня. Реально обнимает. Прижимает к себе. Перед всем классом. От него пахнет, но не парфюмом. Не лимоном и тухлыми фиалками, а Алексом. Я слышу, как класс замирает в молчании.

– Это у нас что такое? Сейчас же вроде математика, а не сексуальное просвещение. – Это математик. Такой у него юмор. Остроумно, как на похоронах. Мы уже привыкли.

– Эй, – говорит он, – тетрадки на парты, чтобы я видел, кто правильно решил домашнее задание.

Алекс наконец выпускает меня из объятий и бредёт к своей парте в самом дальнем ряду класса. Когда я сажусь, я вижу, что Петра злобно – очень-очень злобно – на меня смотрит. Как змея. Жуткий взгляд.

Математик просмотрел домашние задания.

Двойка досталась только Алексу, который ничего не сделал и слишком поздно пришёл, чтобы списать. У остальных задание было, причём правильно решённое.

– Невероятно! – восклицает учитель. Ему я ещё не придумала прозвища. Некоторым очень сложно придумать. Бывают люди такие бесцветные, что их просто никак не назовёшь. А прозвище отражает какое-то личное качество, сущность человека. А у нашего математика никакой сущности нет. Его сущность – математика. Ну и, конечно, плоские шутки. Может, его дурацкие остроты и могут дать какой-нибудь материал для прозвища. Посмотрим.

– Петра, к доске! – говорит он. – Ещё раз решишь задачу.

Петра медленно вылезает из-за парты, как будто собралась к зубному.

– Побыстрее, побыстрее, – подгоняет её учитель, – ты же можешь, я уверен. На рандеву-то наверняка аж бегом бежишь. – И смеётся. Очередное плоское замечание. И слова-то какие, а. «Рандеву». Уже и старушки таких слов не употребляют. Ископаемое.

Петра добрела-таки до доски. И стоит там. Молчит и вообще не двигается. Смотрит на цифры на доске, и всё.

– Как это так? – раздражённо говорит учитель. – Дома знала, а в школе не знаешь? – Петра молчит. Профессор продолжает её допрашивать: – У кого списала? Если скажешь, у кого списала, обойдёшься без единицы.

Я вскакиваю.

– Господин учитель, так нельзя! Это настоящее насилие. Педагог не может себе такого позволять. Мы не в Абу-Грейбе! – говорю я и чувствую, что моё лицо заливает красный цвет. Мне очень нравится бороться за честь и правду.

– Что? – говорит учитель. – Мы не где?

– В Абу-Грейбе, возле Багдада, где американские военные издевались над пленными. Вы что, не видели в интернете? Не следите за новостями? В интернете этого полно. Такое насилие незаконно. – Я бы продолжала, если бы меня не перебили.

– Садись! Садитесь обе. Не буду ставить единицу или двойку, но не из-за Абу-Грейба, а потому, что некогда мне возиться с глупостями. Откройте рабочую тетрадь на странице тридцать.

И оставил нас в покое. До конца урока.

Я взглянула на Петру. Она тоже на меня смотрела. По-прежнему злобно. Что я её избавила от двойки – не помогло. По-прежнему смотрит как serpens, змея, из класса пресмыкающихся, reptilia.

Отдых, потом Ван Гог и потом ещё кое-что

На всех переменах Алекс торчал возле моей парты. Спросил, будет ли у меня после уроков время помочь ему с математикой. Я сказала, что будет, но не больше часа, потом у меня фехтование.

– А ты разве не на карате ходишь? – удивился он.

– Больше не хожу. Не сложилось. Тренировки были два раза в неделю, мне бы пришлось от всякого другого отказаться. Пойду позже, в старших классах.

– Дуэль, – уважительно сказал он, – самураи и всё такое.

– Нет. Фехтование – это другое. Очень красивый вид спорта. Ты в белой форме, на лице маска, – поправила я его.

– Ага, понял. Скука. Никакой движухи. Прыгают туда-сюда, ничего не происходит. Кикбоксинг! Вот спорт, в котором что-то происходит. Раз, раз, раз! Не то что фехтование.

Я только усмехнулась. В другой раз объясню ему, какой это красивый вид спорта – фехтование. Всё происходит в голове. Сосредоточенность, элегантность, никакой грубости, рефлексия… Или не надо. Мне кажется, Алексу должны нравиться другие виды спорта. Даже на его футболках часто можно увидеть разные эмблемы и надписи про всякие виды борьбы: кикбоксинг, кун-фу, кобудо, кендо, корю, тхэквондо… И разных актеров из боевиков.

За нами сидела Барбка. Она крепко держала в руках свой телефон и с открытым ртом нас слушала. Милан тоже подошёл. В последнее время он всё время вьётся вокруг Барбки. Милан занимается дзюдо, так что мог бы что-нибудь ответить Алексу на его восхищение боевыми искусствами. Но нет. Рта не раскрыл. Боялся, что одноклассник, который старше и сильнее и обожает кун-фу, тут же размажет его по стенке.

Перед самым концом большой перемены к моей парте подошла ещё и Петра. Она на меня не взглянула. Точнее, сделала вид, что не обращает на меня внимания.

– Алекс, пойдём после занятий вместе домой? – спросила она. Она не сказала «пойдём с тобой» или что-нибудь в этом духе, но вид у неё был такой, как будто рядом никого нет, как будто они одни в классе. Интересно это у неё получается.

Ужас! Он перед ней типа извиняется. Если бы, например, Милан ему что-нибудь сказал про свои тренировки по дзюдо, Алекс бы его тут же перебил, типа «ага-ага, дзюдоисты хреновы, это ж просто нежные объятия». А перед Петрой постоянно извиняется.

Петра наконец поворачивается ко мне, пропуская мимо ушей извинения Алекса. Смотрит мне в глаза:

– Ника, а у тебя не сегодня день рождения? – И с некоторым усилием улыбается.

– Нет, – говорю я.

– Как же нет? – удивляется Петра. – У тебя разве не в марте? Это сейчас.

– В марте, – подтверждаю я, – но не прямо сейчас. – Хотя я отдаю себе отчёт, что зря иронизирую: Петра никакой иронии не