Лита - Александр Минчин

— Хватит, — говорю я, и она тут же успокаивается. — Чтобы ты была счастлива, — говорю я механически.

— Спасибо, мой дорогой. Я буду счастлива только с тобой.

Мы пьем глотками колючее шампанское. А потом едим.

Она говорит, что у нее слегка кружится голова и, если можно, она приляжет.

Я киваю, погруженный в свои раздумья.

Она ложится на диван и просит меня посидеть рядом. Чтобы подержал ее руку. Я слаб. Я не встречал сильных мужчин, когда дело касается женщин. Красивых женщин. Я вытираю губы салфеткой и встаю из-за стола. Она подвигает свои бедра в глубь дивана. (Почему именно они так возбуждают меня?) Я наливаю себе в бокал шампанского, чтобы хоть как-то выключить свою разгоряченную, воспламененную голову.

Человек странно устроен: он хочет понять, что не может понять, а то, что может понять, — не хочет понять. Я никак не хочу согласиться с данностью того, что произошло, что изменить уже нельзя. Никогда, никак. Что остается только возмездие.

Потом рассуждения — а что даст возмездие? Почему его хочется. Почему кажется, что оно принесет удовлетворение. В чем механизм удовлетворения от возмездия? В чем?..

Она тянет мою руку вниз, и я сажусь.

— Можно я глотну из твоего бокала?

Они уже сидят, скоро будет суд, их признают виновными…

— У тебя же кружится голова?

— Чуть-чуть, мне приятно будет — после твоих губ.

Я отдаю ей бокал, она глотает. Девочка ничего не помнит, ее это не волнует. Пьет со мной из одного бокала. Как ни в чем не бывало. А ведь она пила тогда…

Я встряхиваю головой: хватит! Это же шизофреническая пытка казнить самого себя. За что? Что я с ней…

— У тебя болит голова, Алеша? — Глаза смотрят с поволокой на меня.

— С чего ты взяла?

— Ты встряхнул головой…

— Тебе показалось.

— Нигде не больно?

— Нет, мне сладко.

Почему же я несчастлив, думаю я, глотая инстинктивно содержимое переданного ею бокала. Смотрю, как в ее глазах возникает и стоит желание.

— Ты меня очень возбуждаешь. Еще месяц назад я совсем не представляла, что можно так чувствовать, ощущать. И не верила, когда говорила об этом знакомая. Я не думала, что вид мужчины способен возбуждать. Они мне не нравились.

Я вздрагиваю. Она осекается, поняв.

— Кажется, шампанское совершенно развязало мой язык.

Ее ресницы чуть смыкаются, оставляя разрез-щелку, в которую она смотрит на меня. Не скрывая своего желания. Неужели она пьяная после двух глотков шампанского? Да ведь она же никогда не пила! Что же было тогда после водки?.. Ведь ее спаивали, это ясно. Зная, чтó сделают потом. Делали преднамеренно. Предумышленно. Это как задуманное убийство. Мои зубы сжимаются с тихим скрежетом.

Она умоляюще смотрит на меня:

— А можно я останусь, я позвоню маме и отпрошусь?

Я молчу. Я вспоминаю последнюю ночь вместе. «Перебей, перебей…» Я был в шаге от вечной пропасти…

— Алешенька?

— Да?

— Вернись ко мне, не надо думать все время, мне страшно, когда ты думаешь…

Я смотрю в ее опьяневшие глаза, на красивые губы. В таком состоянии ей точно лучше никуда не ехать. (Нет самца, который на нее не захотел бы позариться. Уж слишком она антична.)

— Ты мне разрешаешь?.. — Она замирает.

— Хорошо, — соглашаюсь я. По своим причинам.

Лита уже зацеловывает шею, цепкими пальцами сжимая мою голову.

— Когда ты будешь готовиться к зачету? — Я высвобождаюсь.

— Я привезла все с собой.

— А-а…

— Я думала, если ты будешь заниматься и не захочешь, чтобы я отвлекала тебя…

— Только поэтому?..

— Ну еще… я мечтала провести с тобой ночь. Оказаться, наедине, спрятаться в твое тело, укрыться твоей кожей.

Этот сладкий яд, десертный вливается в меня, я слушаю его добровольно, давая ему проникнуть внутрь. И отравить мой мозг.

— Ты собиралась позвонить маме…

— Да, сейчас, одну минуту, — она тут же вскакивает.

Возвращается, прижимается вдоль всего моего тела. Ее волоски щекочут мою кожу. Нежные соски, возбуждаясь, касаются плеча.

(Спи, говорит он сам себе. Успокойся, мальчик мой, все у тебя в жизни будет не так.)

Естественно, в воскресенье мы не занимаемся науками.

Во вторник я прихожу сдавать первый зачет. Девки из моей группы суетятся, волнуются, боятся. Я пытаюсь читать чей-то конспект, но в голову ничего не лезет. Только бы преподаватель не стал сводить счеты за мое непосещение его важных семинаров. А кто, кстати, преподаватель?

Неожиданно появляется Лита, она проходит взад-вперед два раза. Я спускаюсь вниз, в раздевалке ее нет, и выхожу из пустого института. Она стоит у дерева. Ее накрашенные губы дрожат.

— Алешенька, мой… мой… мой… — она запинается и заикается.

— Что случилось?

— Алешенька, я не знаю, как сказать…

— Раскрой рот и говори!

Я замираю, и в животе все натягивается, как тетива. Она давится, но не может сказать.

— Ну же!..

«Их выпустили», — обреченно думаю я.

— У меня опять это заболевание.

— Какое? — пересыхает мой рот.

— Гонорея.

— После двух курсов лечения?! И такой дозы!..

— В мазке опять нашли гонококки. Это бактерия…

— Знаю.

— Она говорит, что их стало меньше, но они не убиты до конца.

— Месяц тебя лечат! Месяц…

— Я знаю. Они хотят увеличить еще дозу и дополнительно дать сильнодействующие таблетки.

— Я никогда не слышал такого.

— Они тоже… Они говорят, что я — невезучая.

Слезы начинают катиться из ее глаз по ее лицу…

— Это еще не все…

— Что еще? — Жгуты перекручивают мой живот.

— Я рассказала Ангелине, что в субботу была с тобой — один раз. Она сказала, что я… что я наверняка заразила тебя. И тебе нужно пройти курс лечения. Господи, за что тебе это… Алешенька.

Я стоял ошеломленный. Как? Очень просто: венерические заболевания передаются половым путем. Еще правильнее: посредством полового акта. Когда я вошел в нее, правильно, когда ты вошел в нее, когда я вошел в нее и вышел — это называется половые отношения, отношения полов.

Мимо прошел преподаватель — я кивнул.

— Прости меня, мой любимый, я заразная. — Она стала опускаться на колени.

— Ты с ума сошла. — Я схватил ее за локоть. Она зарыдала взахлеб.

— Я готова испепелить себя, прости, прости, я проклинаю себя, что соблазнила тебя в субботу, искусила. Я думала, что я здорова. Я не сомневалась. Но даже Ангелина не могла представить, что после двух курсов я еще заражена. Она обвиняет меня, что я не дождалась вторника и результатов мазка. Я преступница, я знаю. Только не проклинай меня…

Она схватила мою руку и стала целовать. Даже сейчас, несмотря ни на что, она возбуждала меня, это была какая-то патология. Я отдернул руку как ужаленный.

— Ты такой незапятнанный, Алешенька, ты такой прозрачный. Я тебя запачкала. Как же я тебя запачкала…

Слезы с тушью текли по ее вздрагивающим щекам.

— Она будет ждать тебя в диспансере в два часа дня. Сказала, что чем скорее, тем лучше.

— А что, если я не заразился, это длилось всего несколько мгновений?

— Все равно нужно провести курс уколов — профилактически, сказала Ангелина. Она лично будет лечить тебя.

— Я счастлив. Спасибо за помощь, о себе я позабочусь сам.

Она зарыдала в голос:

— Изувечь меня, Алешенька, изувечь, только не бросай. Я же не хотела…

— Хватит, — сказал я. — Вытри лицо и езжай домой заниматься. Сейчас же!

— Ты мне позвонишь?

— Все, что ее волновало. Ее даже не волновало и никак не трогало — за что ей-то все это!

Я задумался.

— А ты пойдешь к врачу? — спрашивает Лита.

— Нет, буду носить в себе всю жизнь — на память о тебе!

Она улыбнулась сквозь катящиеся слезы:

— Ты пойдешь к своему папе?

— Только в твоей голове могла возникнуть такая умная идея.

Я поворачиваюсь и иду сдавать зачет. У меня сейчас в голове спокойно и хорошо — как раз состояние для зачета.

Каким-то чудом я его сдаю, преподавательница видит, что я не в совсем обычном состоянии, и не сводит со мной счетов.

Я выхожу из здания. Солнце стоит высоко в небе и согревает жаром всех, кроме меня, — мне холодно. Я иду и считаю: суббота — не в счет, воскресенье, понедельник, вторник — сегодня третий день. Завтра все начнется. Мне кажется, что у меня уже все горит и жжет в паху. Или мне кажется, что все кажется? Хотя телу холодно и знобит.

Я выбегаю на улицу и как безумный хватаю такси.

— На Котельническую набережную! — бросаю я.

Венерологический диспансер находится рядом с кинотеатром «Иллюзион». Хорошее сочетание.

Одни иллюзии. Адам Алмазов был подарком Аллаха грешной земле. Адам был чеченец. Гордая, драчливая, маленькая нация. Со своим кодексом чести. Адам был «московским чеченцем», цивилизованным, ворвавшимся в Москву по медицинской прописке, потому как в столице никто не хотел лечить «сифоны» и «триппера». Спустя пять лет он стал заведующим диспансером, у него была голова на плечах. Хотя там, по-моему, всего было три врача. И никакой конкуренции. Все хотели быть хирургами или гинекологами. Но не урологами и венерологами. Маленький, коротенький, вечно куда-то спешащий, суетящийся, он делал — там — большие деньги.