Лита - Александр Минчин

— Алешка, серебряный ты мой. Сколько тебя не видел, ты с лица начал сходить. По мне истосковался?! Должны выпить, должны выпить по такому случаю. Хотя после ресторанов процесс питья не перевариваю. Только и делают, что нажираются. Но ради тебя готов помучиться.

Он достает бутылку водки с металлической крышкой. Редкость, у нас пробки для открытых бутылок не нужны. Открывает соленые огурчики и маринованные грибы.

— Мамуля старалась! Закуска фантастическая. Ты как, безо льда, теплой водку пить можешь? А то и лед есть в испарителе.

— Ты в каких кабаках играешь, русских или американских?

— Русских, но надеюсь поиграть еще и в других.

Я знал, что он собирается… Здесь не было оркестров на его уровне.

Он налил по полной стопке.

— Алеш, чтобы тебя внутри не мучило, что мучает.

Как он быстро догадался. Я выпил до дна, он повторил. Водку я никогда пить не умел, поэтому закашлялся. Он сразу протянул мне соленый огурец. Огурец был потрясающего вкуса. По телу сразу потекло тепло. Он налил снова. Я взял рюмку.

— За тебя, Илариоша, чтобы твоя мечта, американская, сбылась!

Мы выпили, и он мне положил ложкой грибы.

— Закусывай, а то ты тоже по горькой не мастак.

Я уколол гриб вилкой, потом проткнул второй и отправил в рот. В рот. Потом взял кусок ароматного черного хлеба. Как можно любить запах водки? А что бы делали без водки на Руси? Был князь великий Владимир, в одиннадцатом веке, раздумывал, не принять ли мусульманство вместо христианства как религию для Руси. Но как узнал, что «питие и веселье от него» запрещено магометанством, тут же отверг мусульманство и принял христианство. Побоялся народ — в клочья разорвет.

Как же России без питья.

— Ну, по последней, и я побегу. Квартиру видишь, все, что вокруг, пользуйся, в холодильнике мама тебе кое-что приготовила.

— Спасибо большое, не за что.

Я растерялся. Доброта человеческая — я забыл про нее…

— Есть за что: твой папа вылечил ее, до конца жизни будет благодарна. Телефон я тебе напишу, легко запоминается. И давай взбодрись, встряхнись и приведи себя в порядок. Здесь хорошая ванна, ложись в горячую, успокаивает нервную систему.

Я улыбнулся.

— Если захочешь прийти послушать, как я играю, дай знать.

— Иларион, я тебе очень и очень благодарен.

И я выпил до дна. Он оставил все на столе, дал ключи и исчез. Как будто его и не было.

Я сел на тахту, прикоснулся к подушке и неожиданно, как срубленный сноп, упал и уснул. Такого со мной никогда в жизни не было. Я проспал два часа, абсолютно ничего не помня. Это был чудесный глоток сна, моя голова просветлела.

Я позвонил домой и оставил папе номер телефона. Впервые он не сопротивлялся, что я не буду ночевать дома. Обычно он всегда запрещал и никогда не разрешал. Но дал команду: чтобы я занимался, выбросил все из головы и приезжал обедать.

Я прошел по небольшим квадратным комнатам. На кровати лежало свежее белье и две подушки. Две подушки. В ванне — свежие хрустящие полотенца. Нечаянная забота вдвойне приятна: о тебе думают. Я не знал, что у него такая мама.

Я умылся и достал из портфеля зубную щетку, пасту, подарок — английское мыло. И ненавистную бритву. Я не любил, чтобы не сказать ненавидел, резать себе добровольно лицо, шею, щеки — процедура, которую человечество называет бритьем. Я всегда резался, раздражалась кожа, текла кровь. Короче, это было Бородино или как будто танки прошли по траншеям.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Думая, что это звонят аккуратной, заботливой хозяйке, я взял трубку.

— Здравствуй. — Я не поверил услышанному голосу. — Я, наверное, не должна была тебе звонить и мешать…

— Как ты узнала номер?

— Я попросила сестру сказать, что это девочка с курса касательно зачета, и папа дал твой телефон.

— Тебя в детстве не учили, что обманывать — это не хорошо?

— Мне нужно было сообщить тебе важную новость…

— Какую?

— А ты где, Алеша?

Я заколебался.

— Я живу в квартире у знакомого. Пока сдам сессию и прочее.

— А можно…

— Что?

— Можно я к тебе приеду и расскажу все? Не по телефону.

— Уже поздно, я не хочу, чтобы ты ехала… в метро.

Она радостно выдохнула:

— А я возьму так…

— Что?!

— Прости, я оговорилась.

Я сдержался неимоверным усилием воли.

— Если, конечно, ты разрешишь, я завтра приеду. А где это находится? — Она задала вопрос и замерла. Я не хотел впускать ее опять в свою жизнь, (зная, что она мне доставит еще много боли) и не мог — не впустить. В ней было что-то родное. Что-то в ней меня привязывало, притягивало к ней.

Я боялся этого и страшился, зная, предчувствуя, что развязка будет еще трагичней, чем завязка.

— Это находится у метро «Профсоюзная», улица… От метро к дому можно доехать на автобусе две остановки или дойти…

— Я добегу!

— Не надо бежать, споткнешься, упадешь, привлечешь внимание. Опять что-нибудь случится.

Я должен был теперь просчитывать все. И дуть на холодную воду.

— Хорошо, я не буду бежать. Я сделаю все, как ты скажешь. Когда ты хочешь, чтобы я приехала?

— В час дня.

— Я очень благодарна тебе. Я буду…

Я не стал слушать, какой она будет, повесив трубку. Я был слабак. А может, это были другие чувства?

В магазинах — однообразные витрины, стандартный набор из года в год: масло, сметана, яйца, сосиски, два вида сыра, два вида колбасы. Система идиотская: сначала отстоишь в один отдел, чтобы взвесили, потом в кассу, чтобы пробили, потом в очередь — забрать взвешенное, идешь в другой отдел — и все начинается сначала. Сколько миллионов минут, отнятых у жизни миллионов людей.

Я купил и кобинский, и голландский, так как не знал, какой нравится ей. Зашел в овощной, но так пахнуло, что я сразу вышел. В винном купил бутылку полусладкого шампанского. В булочной — городские булки и батон. Сумки нет, несу все в руках, забавное зрелище.

Дома я непонятно почему варю яйца вкрутую. Раньше я делал неплохо оливье, но сейчас у меня ничего нет. Да и не хочу, чтобы она думала, что я готовился к ее приходу специально.

Звонит звонок, я удивлен, что она пришла без приключений и вовремя.

И открываю дверь.

— Здравствуй, Лита.

— Добрый день, Алешенька. Я так рада, что вижу тебя. Что ты меня пригласил… Спасибо!

Она ставит свои пакеты на пол и смотрит внимательно мне в глаза. Я говорю:

— Проходи.

— А можно?

— Нельзя.

— А почему?

— Я шучу.

— Ты так давно не шутил…

Я никак не реагирую на ее реплику. Внешне.

— Чья это квартира? — спрашивает она, прерывая молчание.

— Пушкина, Александра Сергеевича, он ее купил еще в девятнадцатом веке, искал хороший район.

— Алеша, я тебе привезла разные салаты и твой любимый оливье. Я сама делала, первый раз. Только со свежими огурцами, чтобы у него летний вкус был.

Я киваю задумчиво.

— А соленых не было, — говорит она.

— Как твои дела?

— Какие, Алешенька?

Я смотрю на нее пристально.

— А, эти… Все хорошо, они вчера закончили повторный курс лечения. Во вторник только нужно провериться: сдать мазок, но я точно вылечена. И здорова. Господи, какое счастье. Ты рад?

Я не отвечаю на ее простой, совершенно по-простому заданный вопрос. И смотрю на ее фигуру. Высокая грудь подчеркнута вырезом летнего платья. Бедра… вызывают жжение в моих ладонях. Желание их коснуться. Которое я немедленно давлю.

— Нравится, это новое?

Неужели она заметила, она никогда не была наблюдательной.

— Что? — не понимаю я.

— Платье. Я специально для тебя купила.

Оно тоже выше колен. Мини-юбка, мини-платье, мини-мода.

— У тебя грудь в нем очень выступает.

— Оно так сшито, это французское, — утешает она меня.

— Ну да, тебе нужно внимание всех мужчин к своей фигуре.

— Что ты, Алешенька, я только для тебя его надела. Я сама не хожу никуда, а если и выхожу, то даже не крашусь.

— Где ты взяла деньги?

— Мама дала.

Она подошла ко мне, и ее талия оказалась у моего бедра.

— Обними меня, я так по тебе соскучилась. Ты не прикасался ко мне вечность.

Ее губы потянулись ко мне. В последнюю секунду я отстранился. У нее были красивые губы. Она поцеловала в щеку. Вычерченные, симметричные, не тонкие. Всегда не терпел тонких губ, признак злости в женщине. Если я опишу ее губы — средней полности, будет звучать ужасно коряво. Но они не были полные, а именно совершенного очертания и формы.

Она прильнула ко мне, уткнувшись в шею, сжав судорожно мои плечи. Совершенные губы целовали мою шею. Совершенная фигура прижималась ко мне. Я старался сдержать возбуждение. Губы были мягкие и по-детски доверчивые. Ах да, она же была нецелованная до меня. Или целованная. Как можно узнать или проверить? Ничто не оставит следа на теле женщины. Как корабль на поверхности моря.