Слово Оберона - Марина Дяченко

— Тут они шли, — сказал Уйма.

Перед нами был глубокий ров шириной с небольшую улицу. Через ров была перекинута медная труба — во всяком случае, мне подумалось, что это должна быть медь. Никогда в жизни не видела такого музыкального инструмента — он был похож на распрямлённый и вытянутый в струнку саксофон колоссальных размеров.

Слева от трубы ров был неглубокий, можно было разглядеть кучи хлама на каменистом дне. Справа зияла чёрная пустота. Уйма столкнул туда камушек носком сапога — звука падения мы так и не дождались.

— Тут они шли, — повторил Уйма. — Кто, к примеру, дурак — валится налево. А кто, скажем, трус — направо…

— Трус?

— К примеру, жритраву. А кто хороший — переходит на ту сторону.

— По-твоему, если не дурак и не трус, то уже хороший?

Уйма уставился на меня с непонятным выражением. Я смутилась.

— Ну а мы куда свалимся? — спросила грубым, как после простуды, голосом.

— Мы хорошие, — возразил Уйма. — К тому же мы живые. Зачем нам идти через эту трубу? Там перелаз есть…

Я проследила за его взглядом. Слева, чуть в стороне, ров был завален каменными глыбами, и по их гребням можно было перебраться на ту сторону.

Уйме было просто — он перешагивал с камня на камень. Мне мешал посох, и, если честно, ноги оказались коротковаты. В одном месте я не удержалась и сползла по скользкому камню почти на самое дно.

Людоед, к моему ужасу, не стал тут же вытаскивать меня. Он, наоборот, спрыгнул, перелетел через мою голову и приземлился на дне — беззвучно.

Присел. Потрогал чёрный камень.

— Тут был огонь, — в голосе его звучало удовлетворение. Звук отражался от низкого потолка, от скал и от стенок рва, казалось, сама пещера говорит многими свистящими голосами. — Для дураков, значит.

— По-твоему, дураки хуже всех? — спросила я угрюмо.

— Нет, — Уйма почесал бородищу. — Там, с другой стороны, вообще непонятно что. Дырка. Пустота. Трусу, стало быть, долго лететь.

— Значит, трусы хуже всех?

Уйма посмотрел на меня с подозрением. Хотел ответить, но что-то привлекло его внимание. Он наклонился и вытащил из каменного крошева тусклый волнистый меч с остатками вцепившейся в него руки.

Стряхнул кости вместе с ветхим рукавом. С удовольствием примерился к мечу, взмахнул и так и сяк — засвистел воздух.

— Это что, тоже осталось от мёртвых? — у меня заныло под ложечкой.

— Это уже потом, когда живые тут ходили, — сказал Уйма с удовольствием. — К Печати шли. Хотели, значит, обратно выбраться, некроманты, жритраву.

Я попыталась влезть на обломок скалы. Ничего не получалось.

— Уйма, мы что, так и будем в яме сидеть?

— Не будем.

Он подал мне волосатую пятерню, и я уцепилась за неё почти с облегчением.

— Трудно быть мёртвым, — бормотал Уйма, помогая мне выбраться на противоположный край рва. — И без того трудно, а тут ещё некроманты. Попадись мне хоть один…

— Откуда ты знаешь, кто такие некроманты?

— Откуда? А у нас на островах они тысячу лет гнездились, и вот что за беда — их жрать несподручно.

— Ядовитые?

— Не то чтобы. Неприлично их жрать. Однажды некроманта съешь — потом всю жизнь тыкать пальцем будут.

Я заглянула Уйме в волосатое лицо. В бороде не понять было, говорит он правду или издевается.

Ещё примерно через полчаса мы выбрались на узкий каменный карниз. Пещера осталась позади — над нами было небо, чёрное, без луны и без звёзд. Ветер пахнул дымом. Впереди расстилалась, кажется, равнина — я увидела много огней, стекающихся к одному большому пожарищу.

Я посмотрела ночным зрением. Так и есть — посреди равнины горели развалины, их со всех сторон атаковали не то люди, не то призраки, издалека не разберёшь.

— Жизнь идёт, — задумчиво сказал Уйма, и я снова не поняла, не смеётся ли он надо мной.

Неподалёку от нас стоял ещё один замок — почти целый, с виду неприступный, закутанный в стены и бастионы, как младенец в пелёнки. В окне башни мелькнул огонёк; я присмотрелась. Нет, не показалось, вот снова мелькнул.

Я поводила посохом, как антенной, пытаясь уловить, откуда исходит опасность. От горящих развалин опасностью несло за версту. Но и тёмный замок вовсе не внушал доверия.

Под нами была отвесная круча. Чтобы спуститься здесь, надо было быть дипломированным скалолазом с полным набором снаряжения.

— Это путь для хороших, — Уйма читал мои мысли. — Должна найтись лесенка.

Я хмыкнула.

— Там, — Уйма указал вдоль карниза. — Поищи. И стоило мне завернуть за угол — как «лесенка» нашлась. Она была сложена из мрамора, она была укрыта остатками ковра! Я подумала: а может, я несправедливо обидела Гарольда? Может, Уйма в самом деле стоит десятерых?

— Спускаемся, — сказала я начальственным голосом. Пусть людоед не забывает, кто здесь главный.

Если бы вам пришлось добывать принцев в совершенно незнакомой стране — куда бы вы для начала направились?

Думаю, в замок. Где замок — там, возможно, принцы. Или хотя бы кто-то, кто знает, где этих принцев искать.

К тому времени, как мы с Уймой постучались в ворота, я уже едва держалась на ногах. Я умирала от усталости, мне хотелось пить, есть, а больше всего — проснуться в своей постели и вздохнуть с облегчением.

И ведь кого винить? Некого винить. Сама пошла, сама напросилась. Не послушала Оберона (а ведь могла бы припомнить, чем такое непослушание обычно кончается). Может, ещё не поздно вернуться в пещеру, дойти до Печати и сбежать из этого неуютного мира?

— Ключ потеряла? — спросил Уйма. Волнистый меч он взял с собой и держал теперь под мышкой, как огромный градусник.

Я так устала, что даже не вздрогнула в очередной раз. Восковой отпечаток Гарольдова пальца лежал в глубине кармана, я и без Уймы проверяла его каждую секунду.

— Ты не нагрей его. А то размажется, и всё.

Поучи меня, подумала я сумрачно.

Мешал плащ. Мешали сапоги. Даже посох казался слишком большим и тяжёлым. Я опиралась на него, как старец на клюку. И повелитель людоедов из меня, если честно, не вышел. Всего несколько часов мы провели за Ведьминой Печатью, но Уйма уже полностью утвердил своё главенство — по праву сильного. Более того: захоти он сожрать меня прямо здесь и немедленно, я бы даже не удивилась, наверное.

— Сейчас, — сказал Уйма, чуть различимо усмехаясь в бороду, — нас встретят, как дорогих гостей. Накормят мясом. Напоят. И уложат спать.

Он издевался. Он издевался надо мной почти всегда, когда говорил.

— Это же ты захотел идти в замок, — сказала я, хоть это было неправдой. Мы оба захотели идти в замок. Куда ещё?

Уйма со свистом втянул в себя воздух — засмеялся. В этот момент в воротах открылось окошечко.

— Кто там? — в голосе не было ни радости, ни гостеприимства.

— Друзья, — отозвался Уйма, прежде чем я успела открыть рот.

— Ждите… Окошечко закрылось.

— Почему «друзья»? — спросила я шёпотом.

— Потому что или друзья, или враги. Он бы тебя кипящим маслом со стены — и жритраву.

Я попятилась от ворот. Запрокинула голову. Прямо над нами в самом деле нависал глиняный раструб.

— Давай отойдём.

— Если друзья, — резонно возразил людоед, — то стой и жди.

— А если здесь нет принцев?

— Значит, нет.

— А если…

— А если глаз отвалится и в кишки провалится? Ты вот что, маг дороги. Никому не говори, откуда мы. И про ключ молчи.

В этот момент заскрипели ворота.

В длинной полутёмной комнате сидели кружком люди. Живые, насколько я могла судить. Воины в доспехах, среди них, к моему удивлению, две плечистых женщины. Старичок, лысый и бородатый. Ещё кто-то — я не успела рассмотреть.

Они сидели, не сводя глаз с трупа, который валялся на мозаичном каменном полу. Я испугалась.

Мёртвый мужчина лежал, глядя в потолок стеклянными голубыми глазами. Его кружевная рубаха была наполовину белая, наполовину тёмно-красная. Из окровавленной груди торчал не то кинжал, не то стилет — я увидела рукоятку и быстро отвела глаза. Ну надо же, попали как раз на похороны.

— Садитесь, — сказал пожилой стражник, который нас привёл.

Уйма, ни о чём не спрашивая, опустился на пол. Я присела рядом на корточки. Это что, у них такой обряд похоронный? Сидеть и пялиться на павшего воина? Но этот, кажется, погиб не в бою — скорее, его в постели предательски подрезали.

Может, это был принц? Единственный принц здешних мест?

От жажды у меня растрескались губы. Перед глазами темнело. И вот, когда я уже готова была сдаться и грохнуться в обморок рядом с бездыханным телом, труп вдруг мигнул.

Никто не удивился. Никто не испугался. По комнате прошёл радостный шепоток, и многие вздохнули с облегчением.

Труп мигнул ещё раз. Приподнялся на локте. Протёр глаза. Оглядел собравшихся. Взгляд его остановился на Уйме.