В летаргию и обратно - Ника Януш

– Должен вас предупредить, что шансы найти преступника за три дня вашего пребывания ничтожно малы. Мы, конечно, опросим сотрудников магазина, который вы указали, однако, повторюсь, шансов практически нет. Но согласно порядку вы напишете заявление о произошедшем. Будет составлен протокол.

Виктор и Дарья согласно кивают. Я тоже соглашаюсь.

– Заявителем будет потерпевшая, – полицейский кивает в сторону Дарьи. – Но писать заявление, как переводчик, будете вы, – говорит он, обращаясь лично ко мне. – Вы напишете, она подпишет. Кроме того, вы – свидетель по делу, как и парень. Пишите, – протягивает он мне лист бумаги и ручку.

Полицейский диктует, я записываю: начальнику такого-то участка полиции города Флоренции от гражданки Украины Дарьи Остапенко, адрес регистрации в Украине, паспорт номер, в присутствии свидетелей, их паспорта номер…

Я ищу в своей сумке паспорт, чтобы посмотреть номер, вытягиваю его, кладу раскрытым перед собой и снова перевожу взгляд на лист бумаги. В это время замечаю, как указательный и средний пальцы полицейского, еще минуту назад высокомерно-нетерпеливо постукивающие по столу, игриво шагают в мою сторону и замирают недалеко от края листа бумаги. Я, не поднимая головы, смотрю на них. Пальцы протопали еще пару сантиметров и забрели на белый лист. Я невольно улыбаюсь и искоса посматриваю на полицейского: угольные брови выгнулись, в уголках глаз пляшут чертики, строгий рот вот-вот растянется в улыбке. Он со мной флиртует!..

Улыбаюсь в ответ, даже немного строю глазки, но пишу дальше. Я знаю: флирт в Италии – вовсе не приглашение продолжить знакомство. Это норма общения – он здесь разлит в воздухе. Через пару дней к этому привыкаешь, но поначалу улыбчивые и расслабленные люди непривычно контрастируют с почти всегда насупленными с незнакомцами моими соотечественниками.

Наконец полицейский принимает от меня заявление, несколько раз его перечитывает, вновь строго сдвинув брови на переносице, далее просит подписать бумагу вначале Дарью, затем Виктора и меня и удаляется. Через пару минут выносит копию нашего заявления со штампом полицейского участка и вручает ее нам. С этой бумагой мы и должны в понедельник прийти в консульство.

На сегодня – все. Мы свободны. Я наконец свободна от этих двоих.

4 июля: Рим. День ничегонеделанья (dolce far niente)

Я отъезжаю от вокзала Санта-Мария-Новелла на поезде «Интерсити», который через три часа доставит меня в Рим. У меня с собой ручка, блокнот и ноутбук. Я готова отложить тоску по Антону, много думать о своей новой жизни (вернуться к мыслям, зародившимся в Одессе, а затем прерванным), впитывать много новых впечатлений и много записывать. Сегодня хочу не просто мечтать «ой, как хочется жить по-другому и, например, быть писательницей», а ощутить себя ею. Примерить ту профессию и образ жизни, о которых я так много рассуждаю.

Вообще-то, ехать в один из самых старых городов мира, чтобы поразмышлять о своей новой жизни, как-то парадоксально. Но сейчас мои размышления будут кардинально отличаться от одесских. На меня никто и ничего не давит (Антон не в счет – сегодня у меня от него выходной), мне не надо принимать решение срочно и под нажимом (например, Антона (и снова – Антон!)), и вообще, я могу ничего и не предпринимать, если захочу. Просто созерцать, слушать себя, свою интуицию, тело. И любоваться проплывающими пейзажами за окном.

У меня давно не было свидания с самой собой. Очень давно. Я уже даже забыла, как это здорово. Несколько лет назад, еще до встречи с Антоном, я, бывало, любила оставаться одна, вызывать расслабление во всем теле и в каждой отдельной его части – в руках, ногах, голове, шеи, корпусе, – и у меня всегда наступала странная легкость и невесомость. Восприятие обострялось, я видела себя как будто со стороны и одновременно изнутри, заглядывала в потайные уголки души. И спрашивала. Спрашивала саму себя, чего мне хочется или не хочется, что радует или заботит, стоит ли идти и в каком именно направлении или, наоборот, необходимо сделать паузу. Я получала ответы на свои вопросы, успокаивалась, в голове прояснялось. Это состояние было очень вдохновляющим. Я называла его медитацией, хотя, как происходит настоящая медитация, не имею понятия – никогда не посещала занятий йогой. Мое расслабление и вопросы с ответами пришли ко мне спонтанно однажды, когда я долго не могла уснуть, а потом впала в состояние странного забытья, где-то между сном и явью. Забытье мне тогда понравилось, впоследствии я начала возвращать его намеренно, и оно стало мощным источником энергии. И еще уверенности, что поступаю правильно. Либо, если все же поступала неправильно, точно знала, зачем это делала.

Но вот уже три года ничего такого у меня не получалось. Я жила так, как будто позволила себе внушить «ты должна жить вот так-то и так-то», а то, что сама хочу на самом деле, от меня постоянно ускользало.

Если взглянуть правде в глаза, спокойно и без истерик, в этом внушении «ты должна жить вот так» присутствовал и Антон. Оглядываясь назад, понимаю: его напор «ты должна писать» и «ты должна пересмотреть свою – нашу – жизнь», с одной стороны, был очень полезен – я все-таки созрела ее пересмотреть. Но с другой стороны, именно этот напор и заставил меня понять: изменения внутри меня не могут происходить потому, что я должна. Они не пойдут мне на пользу, если я должна. Должна идти на поводу (у своего парня, например). Или должна уступить, подчиниться, сделать то, чего от меня ждут, – то есть сменить прежнее «должна» на новое.

Тоска по Антону меня захлестывает сумасшедшая, но именно сейчас, в этом поезде, по пути в Рим я вдруг осознала: хорошо, что Антона сейчас рядом нет. Хорошо, что у нас возникла пауза. Хорошо, что я сейчас одна. Ведь если я кому и должна, то только себе.

Громада Колизея вырастает прямо перед выходом из метро. Я невольно издаю стон, не ожидая увидеть его так близко и… так повседневно: позади меня вполне современный туннель, ведущий в метро, а впереди – грандиозный двухтысячелетний амфитеатр. Соседство, от которого захватывает дух.

То же самое, по-видимому, ощущают и другие туристы, коих в Риме больше, чем жителей: я слышу одновременно несколько восхищенных возгласов людей, которые, как и я, только что вышли из подземки.

Перехожу на другую сторону улицы и приближаюсь к колоссу. Даже в нынешнем состоянии, без верхнего яруса и позолоты, коей сверкал при жизни, этот памятник поражает – грандиозностью постройки, временем и сохранностью. Вот это жизнелюбие – выстоять столько веков и после стольких разрушений!

Иду по улице, где покоятся древние развалины, и не могу оторваться от фотоаппарата – завораживают многочисленные императорские форумы, которые и сегодня отлично демонстрируют мощь римских императоров – Веспасиана, Цезаря, Августа… Мой путеводитель, в который заглядываю раз за разом, утверждает, что две тысячи лет назад здесь сильные мира общались с простыми смертными. Рассматривая сохранившихся каменных исполинов, даже сейчас легко представить, как один патриций говорит другому: «Завтра увидимся на форуме» (и забавно, что сегодня это означает совершенно другое, вроде «давай поболтаем о том о сем на нашем портале»). Могу лишь догадываться, насколько сексуальным был Юлий Цезарь при жизни, ведь даже отлитая из металла статуя, которую я вижу чуть дальше по улице, собирает целую очередь женщин, чтобы только постоять рядом, дотронуться и сфотографироваться с великим императором. Некоторые после вспышки камеры еще на пару мгновений задерживаются возле памятника и благоговейно всматриваются в волевые черты.

Выхожу на площадь Венеции и… все. Ноги отказываются идти дальше – мне надо срочно присесть. Рим необходимо принимать дозировано, иначе меня хватит удар. А на надгробии будет высечено «Умерла, не вынеся красоты».

Присаживаюсь на камень и просто наблюдаю, подставив лицо легкому ветру.

Ни одна фотография не может передать атмосферы города. Ни один фильм не способен показать Рим так, как я его сейчас чувствую, – слишком суженый фокус кинопленки, слишком маленькие масштабы, слишком мертвая картинка…

А Риму не до меня. Он живет своей обычной жизнью: вдоль великолепных древних развалин и элегантных палаццо топают и растягиваются на сотни метров многочисленные группы туристов, слышатся десятки разных языков, куда-то идут и едут местные; кто-то по дороге жует, кто-то громко смеется, кого-то зовет, причмокивает, по-особенному, по-римски, жестикулирует, ругается, воркует по телефону… И никто, кажется, не спешит. Автомобилисты притормаживают, пропуская пешеходов, улыбаются им, изредка машут рукой и сигналят клаксонами. Я невольно подслушиваю, как один из гидов делает паузу в экскурсии и объясняет:

– Водители в Риме любят, когда пешеходы с ними общаются: например, улыбаются. Так что, если хотите невредимыми перейти дорогу и увидеть фонтан Треви, уделите водителям внимание. И будьте готовы, они прореагируют вам в ответ.