Любимый незнакомец - Эми Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сменил одну белую рубашку на другую. Решив, что на ужин с домовладелицами вряд ли следует идти при параде, он все же – на всякий случай – надел подтяжки и галстук, но от пиджака отказался. Когда он поднимался по лестнице, у него под ногами, высоко подняв хвост, проскользнул Чарли – с таким видом, словно не просидел целый час у него под кроватью.
Мэлоун пошел вслед за котом, на звуки и запах еды, и оказался в небольшой столовой, соседствовавшей с кухней. Три женщины – Дани, Зузана и третья, с которой он еще не встречался, – уже сидели за столом. Для него подготовили место во главе стола, но Чарли опередил его, вспрыгнул на стул и с презрением оглядел Мэлоуна. Дани вскочила, согнала нечестивца на пол и увела на кухню, а там принялась отчитывать, словно мать – непослушное дитя:
– Чарли, будь вежлив. Ты здесь не гость.
Зузана представила Мэлоуну свою сестру Ленку, низенькую, пухлую версию самой себя. Но если Зузана показалась Мэлоуну резкой и неприветливой, то Ленка, напротив, лучилась улыбкой и дарила ласковым взглядом. Обеим сестрам, старухам с густыми седыми волосами и яркими голубыми глазами, было лет по сто, не меньше. Обе не сводили с него глаз на протяжении всего ужина – горячего и сытного, но все же не стоившего того, чтобы сносить их взгляды или подавлять собственное раздражение.
Трех женщин объединяло несомненное сходство. Кожа у Зузаны и Ленки была того же жемчужного цвета, что и у Дани. Обе они сморщились и согнулись под гнетом прожитых лет, но их кожа оставалась по-прежнему безупречной. Мэлоун решил, что когда-то обе женщины были красавицами. Может быть, даже такими же, как Дани.
Он украдкой поглядел на нее через стол, и взгляд ее разноцветных глаз встретился с его взглядом, но тут же скользнул обратно к тарелке. Кожа у нее была ровной и гладкой, будто взбитые сливки. Он решил было, что все дело в возрасте, но тут же напомнил себе, что ей теперь столько лет, сколько было ему, когда они встретились. Когда они встретились, он уже побывал на войне. Он успел похоронить собственных детей и уйти от жены.
Когда они встретились, Дани была ребенком. Теперь она стала взрослой.
Течение лет вдруг представилось ему странным водоворотом. Скачок от десяти лет к двадцати пяти вмещал в себя целую жизнь. Шаг от двадцати пяти к сорока годам походил на затянувшийся отпуск. Мэлоун почувствовал себя так, словно застрял в одном из романов Жюля Верна.
Он заметил свое отражение в большом зеркале, висевшем над длинным буфетом у стены, – точно так же, как заметил его в зеркале ванной, когда Дани показывала ему дом, – и, стараясь скрыть растерянность, постарался придать лицу жесткое выражение.
Он не выглядел молодо, но в юности всегда казался старше своих лет, и потому годы не изменили его так сильно, как обычно меняют людей. Глубоко посаженные глаза с опущенными книзу уголками всегда смотрели словно из тени бровей. Кожа лица, никогда не обгоравшая на солнце, казалась очень плотной, а сейчас, после целого года на ярком солнце, он загорел почти до черноты.
Глаза у тебя были такими темными, а волосы – такими черными, что мы решили было, что ты подменыш. Но потом ты улыбнулся, и отец сразу увидел, что ты его копия. Благодарение господу, что так вышло, а не то тебя отдали бы на воспитание отцу Мак Доноху.
Молли всегда рассказывала об этом с большой любовью, но Майкл в детстве всерьез беспокоился о том, не подменыш ли он. У его отца кожа всегда отливала розовым, а глаза были бледно-голубые. Как же он, Майкл, мог быть сыном Мартина и Кэтлин Мэлоун, если совсем на них не походил?
Видел когда-нибудь целый помет щенков, где один весь в пятнышках, а все остальные – нет? Или у одного шерстка коричневая, а у других белая? Бот и с тобой так же вышло.
У Молли всегда и на все был готов ответ. Но Майкл считал свою внешность особым знаком. Он был аутсайдером. Паршивой овцой.
– Расскажите нам о себе, мистер Мэлоун, – попросила Ленка, возвращая его мысли обратно к тому, что происходило с ним прямо сейчас. – Откуда вы? И что привело вас в Кливленд?
Он был готов отвечать на вопросы, хотя и понимал, что теперь ему придется говорить куда откровеннее, чем он собирался. Но Дани знала его, и это меняло дело.
Он коротко рассказал о своей жизни. Вырос в Чикаго. Побывал на войне. Детей нет. Жена умерла. Служил в полиции. Теперь сотрудничает с министерством финансов.
– И что же вы делаете в министерстве финансов? – спросила Ленка.
– В основном я занимаюсь налогами. Консультирую местные органы власти, слежу за тем, чтобы они соблюдали требования федерального правительства, – ответил он и продолжил долго и занудно распространяться о бюджете и общественном благосостоянии, рассчитывая, что им после этого уже не захочется ни о чем его расспрашивать.
– Как увлекательно, – заметила Ленка, но не задала больше ни единого вопроса. Ни у одной из женщин вопросов больше не было.
Даниела почти все время молчала, Зузана тоже не раскрывала рта, лишь однажды заметила, что не любит ирландцев, и в ужасе уставилась на него, когда он назвал Дани мисс Флэнаган. Но он и правда не понимал, как ему ее называть. Они слишком многое знали друг о друге, чтобы вести себя как чужие. И нет, он не мог называть ее мисс Кос. Это имя казалось ему столь же неуместным, как формулы вежливости в окопе.
Он поужинал настолько быстро, насколько позволяли приличия, сразу же попросил его извинить, пожелал дамам спокойной ночи и направился вниз, в свою комнату, зная, что они станут его обсуждать, едва он закроет за собой дверь.
* * *
– Он сказал, что мы можем оставить себе арендную плату за все шесть месяцев, даже если он съедет раньше, – сказала тетушкам Дани. – Он будет хорошим квартирантом.
– В наши дни ни у кого нет таких денег. Во всяком случае, не у приличных людей, – объявила Зузана, бросив скомканную салфетку в свою тарелку.
– Он работает на правительство, – возразила Ленка.
Зузана фыркнула:
– И что с того? Правительству верить нельзя.
– Он хорош собой, – прошептала Ленка. Правда, шептала она громче, чем говорила. – Люблю, когда у мужчины
