Овернские влюбленные - Шарль Эксбрайа

- Нет, - наконец сказала она.

"Врет, - подумал Шаллан, - но почему?"

Вернувшись в комиссариат, он погрузился в размышления. Некоторые подробности дела выглядели довольно странно: что означает вопрос, который в полубреду повторяла Соня? Какое дитя она имела в виду? Может, Мишель? Она ведь явно солгала, сказав, что не знает, зачем ее мачеха вышла в сад? И врач почему-то не стал делать рентген? От Сони мысли комиссара вернулись к мсье Дезире и его неожиданной кончине... Мсье Дезире... Мадам Парнак... Кто следующая жертва? Больше всего Шаллана раздражало, что он ничего не понимает. Между мсье Дезире и его невесткой - никакой связи, напротив, все знали, как они ненавидят друг друга. Но кому тогда они оба так сильно мешали? Если, конечно, самоубийство мсье Дезире сымитировано, что еще требуется доказать.

Отчаявшись добраться до истины, комиссар набрал номер Лакоссада.

Франсуа Лепито заканчивал последние штрихи туалета. В тот день он одевался с особой тщательностью. Во-первых, ему придется через весь город идти за гробом Дезире Парнака, а во-вторых, и это главное, там будет Соня, его Соня. Парень был так влюблен, что даже похороны воспринимал как предлог для нежного свидания. Когда инспектор постучал в дверь, Франсуа завязывал галстук - эта сложная операция требовала особой заботы, и молодой человек всегда посвящал ей уйму времени.

- Войдите!

Дверь распахнулась.

- Вы? - удивленно воскликнул Франсуа при виде Лакоссада.

Полицейский с улыбкой поклонился.

- Спасибо, что не сказали: "Опять вы!", даже если и подумали это про себя.

- Чем могу служить?

- Покажите мне свои подошвы.

- Простите, не понимаю.

- Я хочу посмотреть на ваши ботинки.

- На мои ботинки? Но они у меня на ногах!

- Нет, мне нужны те, которые на вас были вчера.

- Зачем?

- Вот взгляну, а уж потом объясню вам причину своего любопытства.

- Ну и странный вы народ, полицейские!

- Это, наверное, потому, что у нас работа такая?

Франсуа принес ботинки, которые снял накануне, перед сном. Они были все в глине.

- Прошу прощения, но я не успел их почистить.

- Надеюсь!

Лакоссад внимательно осмотрел ботинки.

- Вы гуляли где-нибудь за городом?

- Я? Ну что за дикий вопрос? Разумеется, нет!

- Тогда откуда на подошвах земля?

- По правде говоря, не знаю.

- Зато я знаю!

- В самом деле?

- Из сада мэтра Парнака, где вы прогуливались сегодня ночью.

- Но...

- Дорогой мой Лепито, позвольте мне как старшему сказать вам, что из-за своей романтической любви вы впутались в очень темную историю. Вам бы следовало усвоить персидскую поговорку: "Никогда не открывай дверь, если не уверен, что сможешь ее закрыть".

- И что это значит?

- Зачем вы пытались убить Соню Парнак?

Увидев, какое впечатление произвели эти слова на Франсуа, Лакоссад подумал, что вряд ли этот парень виновен.

- Она... она...

- Нет, убийца не достиг цели.

- Благодарю Тебя, Господи!

- Вы встречались с Соней Парнак в саду сегодня ночью?

- Да.

- С какой целью?

- Мне очень нужно было с ней поговорить.

- Вы что, поссорились?

- Этого просто не может быть! Никогда!

- Во сколько вы расстались?

- Не знаю... часов в одиннадцать... минут десять двенадцатого. Мы провели вместе всего несколько минут. Она ранена?

- Насколько я узнал по телефону от комиссара, рана пустячная.

- Но когда же это случилось?

- Почти сразу после того, как вы ушли.

- И кто же это сделал?

- Мы думали, признаться, что вы.

- Как мило с вашей стороны!

- Просто тогда все встало бы на свои места. Но, насколько я вижу, мы ошиблись. О вашем свидании никто не знал?

- Сами понимаете...

Внезапно вспомнив о Мишель, Франсуа запнулся.

- Вы о ком-то подумали? - насторожился Лакоссад.

- Нет-нет, а Соня ничего не сказала?

- В полубреду она, похоже, обвиняла какого-то молодого человека, а может быть, девушку, - трудно сказать.

- Девушку?

- Как вы думаете, кого она могла иметь в виду?

- Не знаю. Просто не могу себе представить.

- Вы, конечно, врете, Лепито, но это не имеет значения. Ваше молчание говорит куда больше, чем любая история, сочини вы ее, чтоб кого-то выгородить. До скорого.

Легкими шагами спускался Лакоссад по лестнице. Опыт, приобретенный им за время работы в полиции, говорил ему: Франсуа невинен, как выпавший из гнезда птенец.

У последней ступеньки лестницы инспектора караулила бледная, с лихорадочно сверкающими глазами мадам Шерминьяк. Ни слова не говоря, она ухватила полицейского за руку, втащила к себе в комнату и, плотно закрыв дверь, задвинула засов. Лакоссад много повидал за время службы, но такое, надо признать, с ним произошло впервые.

- Садитесь, господин инспектор...

Лакоссад повиновался.

- Хотите капельку ратафии?

- Нет, спасибо.

- Тогда, если позволите, я тоже сяду.

- Прошу вас.

- Господин инспектор, я слышала все, что вы рассказали мсье Лепито.

- Вот как? Вы нас подслушивали?

- Только ради него.

- Ну-ка, ну-ка, объясните, в чем дело.

- Франсуа не любит ту женщину, с которой он виделся в саду!

- Но почему в таком случае...

- Это она заставила его прийти! Хотела посмеяться над его простотой и наивностью! А может, попросить о какой-то услуге... Он так любезен, так услужлив! Во всяком случае, если эта Соня (между нами говоря, такое имя годится только какой-нибудь певичке из кабаре), так вот, если она говорила вам, будто Франсуа ее любит, это наглая ложь!

- Откуда вы знаете?

- Просто его сердце уже занято.

- Вот как?

- Женщиной старше его, но еще красивой и сумевшей сохранить девичью душу, несмотря на вдовство.

- Это, конечно, вы? - прошептал Лакоссад.

- Я, - чуть слышно выдохнула мадам Шерминьяк.

- И вы уверены в его чувствах?

- Я женщина, господин инспектор. Франсуа не осмелился пока объясниться, да и я сама, из вполне понятного целомудрия, не сочла нужным разжигать страсти... И потом, молодой человек беден... а он, наверное, догадывается, что у меня есть кое-какие средства... и это, конечно, мешает ему открыть сердце... Франсуа боится, что его сочтут корыстным...

- Но он же ничего вам не сказал, откуда...

- Ах, это молчание так красноречиво! Вы когда-нибудь любили, господин инспектор?

- Как все, мадам, как все...

- Тогда вы должны понимать, какие муки испытывает Франсуа! Он может умереть!

- Успокойтесь, мадам, еще Маргарита Наваррская писала, что "любовная болезнь убивает лишь тех, кому и так пришло время умирать".

- Я никогда не слыхала об этой даме, но, должно быть, она не очень-то разбиралась в любви!

- История утверждает обратное. А могу я спросить, почему вы сами не поговорите с Франсуа, если настолько уверены в его чувствах? Вы ведь, кажется, чуть-чуть постарше?

- Вы думаете, я могу так поступить, не нарушив законов благопристойности?

- Совершенно убежден в этом.

- Спасибо, господин инспектор! Вы указали мне, в чем мой долг. Уж я сумею защитить Франсуа от всяких интриганок!

Покинув улицу Пастер, Лакоссад из первого попавшегося кафе позвонил комиссару Шаллану.

- Господин комиссар? Это Лакоссад. Я только что от Лепито. Не думаю, что он как-то замешан в покушении на мадам Парнак. Говорит, правда, будто об их свидании никто не знал. Врет, конечно.

- Не беспокойтесь, в доме Парнаков мне тоже наврали. Я имею в виду крошку Мишель. Не удивлюсь, если тот, кого не хотел назвать ваш приятель, и моя маленькая лгунья - одно и то же лицо... Пойдите-ка поболтайте с ней, Лакоссад, а потом зайдите ко мне домой - а я как раз соберусь на похороны.

- Договорились. Я скоро приду.

В особняке Парнаков теснился народ. Люди, желавшие проститься с "Мсье Старшим", непрерывно входили и выходили, и особый церемониймейстер, приглашенный из похоронного бюро, регулировал оба потока. Лакоссад, остановившись невдалеке, раздумывал, как поприличнее выполнить возложенную на него миссию, но вдруг счастливый случай послал ему на помощь Агату. Кухарка, собираясь на рынок, выскользнула через черный ход. Полицейский поспешил к ней.

- Мадемуазель Агата! Я очень рад, что встретил вас. Может, вы сумеете оказать мне одну услугу? Дело вот в чем. Шеф приказал мне во что бы то ни стало поговорить с мадемуазель Парнак. Сделать это сегодня вообще нелегко, а тут еще и дом полон людей. Будьте любезны, пожалуйста, попросите ее выйти в сад. Хорошо?

Поручение не слишком обрадовало Агату.

- Ладно. Так уж и быть... но как бы мне за вас не нагорело... если я запоздаю с завтраком, так только по вашей милости...

- Сомневаюсь, чтобы у ваших хозяев был сегодня хороший аппетит.

- Ну уж это глупости! Ничто так не действует на желудок, как горе.

Кухарка ушла и очень скоро вернулась вместе с Мишель.

- Вот господин, который хотел вас видеть, мадемуазель. А я пошла, иначе на рынке ничего не останется.

И богиня конфорок двинулась прочь. Твердой ее поступи мог бы позавидовать любой гвардеец, охраняющий Елисейский дворец.