Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

Сказал, что убедил депутатов воздержаться от комментариев для прессы, а государственную телекомпанию — не показывать в повторе речь Ельцина.

На следующий день, уже в Беловежской пуще, Шушкевич снова уклонился от прямых оценок наших предложений, зато президент Украины Кравчук наотрез от них отказался. По его мнению, ни федерация, ни конфедерация с Россией была невозможна. Даже самый компромиссный из наших вариантов — альянс (наподобие НАТО, но с намного лучше интегрированными вооружёнными силами и всеми ядерными вооружениями под объединённым командованием) плюс общий рынок — был встречен негативно.

Вечером за ужином Бурбулис всячески старался защитить идею хоть какого-то единства. Он напомнил слова Киплинга — «мы одной крови» — и, заметив, что они произвели впечатление, несколько раз повторил их. Егор Гайдар подчёркивал выгоды экономического сотрудничества. Я указывал, что ядерные вооружённые силы нельзя разделить без запредельно высоких внутренних и внешних рисков. После долгой дискуссии мы, несмотря ни на что, решили попробовать написать устраивающий всех проект соглашения и утром представить его президентам для рассмотрения.

Российская команда — Егор Гайдар, Сергей Шахрай, я — и белорусский министр иностранных дел Пётр Кравченко сели за работу. Помощники Кравчука отказались к нам присоединиться. Они боялись быть втянутыми в обсуждение документа, который мог обязать Украинскую Республику участвовать в новом союзе. Но пока мы работали ночью, они не раз заходили в наш домик и интересовались, как продвигается документ.

Мы начали с перечисления того, что должно было остаться неизменным: в первую очередь централизованный контроль за ядерным арсеналом; открытые границы для населения во всех направлениях и экономическое сотрудничество. Основная трудность состояла в том, что декларация должна была объявить о прекращении существования Советского Союза как государства и члена международного сообщества. Одновременно три республики провозглашали себя суверенными государствами и полноправными участниками международных отношений.

Я считал, что такое заявление нельзя было делать в Беловежской пуще, потому что не все члены Союза там присутствовали. На мой взгляд, мы могли только составить проект договора, приемлемого для трёх присутствующих республик, а затем призвать остальные республики собраться на конференцию и присоединиться к нам.

Сергей Шахрай раскритиковал мой подход как чреватый рисками в дальнейшем и настоял на праве трёх республик распустить Союз сразу. Он выдвинул исторически обоснованный довод. Четыре суверенных субъекта образовали в 1922 году СССР: Российская Федеративная Республика, Беларусь, Украина и Закавказская Федерация. Поскольку Закавказская Федерация уже прекратила своё существование, оставшиеся три республики имели законное право пересмотреть своё прежнее решение.

В школьных учебниках истории мы читали о том, как республики, бывшие суверенными государствами, добровольно объединились в СССР, но воспринимали это как ещё одну сказку, которые так любила советская пропаганда. Все знали, что Советский Союз как централизованное государство всегда управлялся железной рукой Коммунистической партии, армии и КГБ. И вдруг старая сказка дала нам реальное основание действовать легитимно. И так изменился ход истории.

Мы закончили проект документа к утру. Украинцы внимательно прочитали текст и сочли его приемлемым. Тем не менее они сказали, что представят текст президенту как проект, составленный двумя другими делегациями. Эта крайняя осторожность хорошо иллюстрировала фундаментальную трудность стоявшей перед нами задачи.

На следующий день собрался узкий круг, в который вошли президенты и премьер-министры, а также Геннадий Бурбулис, занимавший в тот момент пост государственного секретаря РФ. Участники собрания ещё раз перечитали проект. Их самое существенное изменение касалось наименования нового объединения: слово «Содружество», которое мы предлагали, было расширено до «Содружества независимых государств». После этого документ был одобрен.

Короткая церемония подписания прошла после полудня. Настроение было деловое и приподнятое. По окончании церемонии лидеры решили позвонить президенту СССР Михаилу Горбачёву и проинформировать его о том, что произошло. Я предложил также позвонить президенту США Джорджу Бушу.

— Зачем нам звонить американцам? — спросил один из участников. — Мы должны думать о внутренней реакции. Сторонники жёсткой линии в Москве могут оценить то, что мы сделали, как государственную измену. А американцы выступают за сохранение статус-кво — Советского Союза.

— Да, американцы за Союз, потому что они боятся дестабилизации. Их, как и нас, пугает пример кровавой гражданской войны в Югославии, — ответил я. — Больше всего они озабочены тем, что будет с нацеленными на них ядерными ракетами. Поэтому сегодняшнее решение мирно заменить разваливающийся Советский Союз Содружеством независимых государств и сохранить ядерное оружие под объединённым контролем — это хорошая новость для них. Кроме того, их может оскорбить, если они получат эту информацию не от нас, а из утренних газет, тем более что эти сообщения могу быть не совсем точны. А если это приведёт к ядерному кризису?

Было решено сделать два звонка. Шушкевич как хозяин встречи взял на себя разговор с Горбачёвым. Ельцин, которому предстояло взять контроль над ядерным оружием, должен был позвонить Бушу.

Шушкевич сразу же поднял трубку прямого кремлёвского телефона. Аппарат правительственной связи был установлен в охотничьем хозяйстве много лет назад для удобства партийных функционеров, которые любили прилетать сюда на выходные пострелять медведей и оленей. Голос со стальными нотками ответил, что президент Горбачёв будет извещён о запросе на разговор и порекомендовал Шушкевичу подождать у телефона. Пауза явно затягивалась.

Меня попросили установить связь с президентом США. К счастью, в моём блокноте оказался номер телефона Государственного департамента в Вашингтоне. Секретарь ответила, что сейчас воскресенье, время к вечеру, и ей не до глупых шуток.

— Пожалуйста, подождите! — почти закричал я. — Я звоню из Советского Союза по поручению президента России Бориса Ельцина. Жизненно важно, чтобы он поговорил с президентом Бушем! Позвольте мне объяснить!

Я глубоко вдохнул и постарался получше объяснить, что Россия это уже не то же самое, что Советский Союз, и разницу между двумя президентами: Горбачёвым, о котором она слышала, и Ельциным, о котором не знала. После подробных расспросов она связала меня с кем-то ещё. Прошло не меньше тридцати минут, пока меня соединили с тем, кто, похоже, имел полномочия организовать разговор на высшем уровне. Но простой и вполне естественный вопрос — куда мне перезвонить, когда президент Буш будет готов взять трубку, — чуть было не погубил все мои усилия.

— Простите, но дело в том, что мы звоним не из Москвы, — я старался звучать спокойно и уверенно, хотя был близок к панике. Я знал, что телохранитель Ельцина отослал администратора и больше никто в доме не знает телефонный номер резиденции. — Это довольно удалённое место, — сказал я собеседнику, — и, боюсь, займёт немало времени узнать региональный код и сам номер. Пожалуйста, вы не могли бы оставаться на