Птичник № 8 - Деб Олин Анферт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аммиак, темнота, вентиляторы, как самолет, идущий на взлет. Кливленд появилась из птичника с мешком в руках.
Убийственно прекрасная ночь! Крошечная фигурка Кливленд на фоне гигантского птичника! Свет, идущий из помещения, опалял ее сзади, озарял сиянием. Шум вентиляторов звучал как “ом”. Кто она такая, эта женщина? Чем таким заразила ее мать Джейни столько лет назад? Тем самым непокорным духом, который саму ее заставил покинуть этот город, а Джейни заставил сюда вернуться? Огонь ее матери, ее деда – не его ли отблески видит она сейчас? Джейни уже полагала, что зашла в тупик, но теперь…
Кливленд захлопнула дверь и исчезла. Джейни ждала. Увидела, как полоска тени рассекла темноту.
Джейни подошла сзади. Кливленд стояла, склонившись, над задним сиденьем, пара кур выбиралась из мешка.
Кливленд могли уволить. Ее могли арестовать. Она могла сесть за решетку. Ее могли заподозрить в биотерроризме. Ее могли…
– Эй, – сказала Джейни.
От неожиданности Кливленд подскочила. Выронила из рук пустой мешок. С угрозой захлопнула заднюю дверь.
– Чего тебе?
Она была в гребаной форме.
– Зачем вы это делаете? – спросила Джейни.
– Что делаю? – спросила Кливленд.
* * *
Внутри: вселенная птичника. Голые сталь и бетон, семь бесконечных рядов клеток взмывают вверх на двадцать пять футов, восемью двухэтажными ярусами. Цепная система подает корм, сеть конвейеров увозит помет. Мощные вентиляторы гонят по помещению и выдувают наружу угарный газ, сероводород, аммиак, пыль. Двадцать тысяч тусклых лампочек располагаются на равных интервалах и напоминают исполинскую новогоднюю гирлянду, солнце садится и поднимается по таймеру. Сто пятьдесят тысяч куриц стоят и ждут – чего? кого? А мимо, по широкому конвейеру, проплывают яйца.
* * *
– Зачем вы их забрали?
Курицы в машине закудахтали, но Кливленд и глазом не повела.
Психопатка, подумала Джейни.
– Джейни, я делаю свою работу. В этом разница между тем сотрудником, который продвинется по службе, и тем, из которого ничего не выйдет.
Чокнутая настолько, что, возможно, даже опасна.
– Давай, звони в управление. Я дам тебе номер.
– Нет, спасибо.
– Давай, давай.
– Нет, не хочу.
Рев вентиляторов.
– Ладно.
– Ладно.
Психопатка открыла дверцу машины.
– Эй, – снова позвала Джейни.
Кливленд обернулась.
– Сколько раз моя мать приходила с вами посидеть, когда вы были маленькой?
– Раз триста или четыреста. – Она села в машину. – И не такой уж я и маленькой тогда была.
Машина двинулась с места, и Джейни поехала за ней.
* * *
Они с Кливленд начали похищать птиц вместе. Приезжали задолго до рассвета, за несколько часов до того, как появлялись первые работники птицефермы, и через несколько после того, как уходили последние, когда казалось, здесь нет больше ничего, кроме гула машин, кудахтанья и вони, и территория освещалась одним лишь сиянием охранных ламп. Невидимый горизонт, прямые линии дорог, вспарывающие темноту. Джейни и Кливленд парковались у одного из птичников, выбирались из машины, одетые в инспекторскую форму – Кливленд настаивала, что одеваться следует именно так. Они шли через птичники, Кливленд яростно записывала “несоблюдения”: заклинившие ремни конвейера, переполненные клетки, кошка, вышагивающая по проходам. Кливленд говорила, если их накроют, беседовать с ними, чур, будет она сама. Джейни говорила: “Уж будьте добры”. Ах, как бы ей хотелось это увидеть. За такое и за решетку сесть не жалко. Они хватали сразу дюжину, по шесть тощих куриц на один грубый мешок, машину вели по очереди, в три часа ночи были уже далеко, и куры сидели, прижавшись друг к другу, на полотенцах на заднем сиденье.
Доводилось ли им поговорить о матери Джейни? Почти нет. Однажды, пока они были в птичнике, пошел снег. Они вышли в метель, настолько густую, будто пытаешься что-то разглядеть сквозь белую грязь. Не было видно вообще ничего. Ни дороги, ни здания, ни машины. Фонарики освещали один только снег и ничего больше. Плутая, двинулись сначала в одну сторону, которая казалась многообещающей, потом в другую, мешки все больше намокали и тяжелели (курицы могли находиться в мешках только очень недолго, иначе они умирали: такое уже случалось), ноги месили слякоть, Джейни чертыхалась и дрожала. Кливленд остановилась и посветила на нее фонариком.
– Джейни Флорес, сколько можно просить: выпрямись. Твоя мать говорила, что даже самую скромную работу надо делать так, будто выполняешь ее по заданию президента Соединенных Штатов. Ты разве стала бы вот так сутулиться перед президентом?
Джейни ахнула. Мать действительно так говорила. Она расправила плечи. Они шли еще довольно долго. Наконец нашли машину и забрались внутрь.
Кливленд: “Джейни, и у математиков, и у инспекторов яичных птицеферм цифры одинаковые. А ну-ка проверь подсчеты”.
Мать Джейни: “Дорогая моя, и у королевы Англии, и у бруклинских девчонок хорошие манеры одинаковые. А ну-ка высморкайся!”
Кливленд: “Окно-то закрой. Думаешь, курицам приятно? Болтаются там, как шарики в лототроне!”
Мать Джейни: “Закрой окно-то. Чего мы болтаемся, как шарики в лототроне!”
Джейни так и не привыкла к шуму птичников. Клацающие механизмы, скрип ленты конвейера. В этих помещениях даже свет – и тот был слышен. Она пускалась в долгий путь до середины ряда, и на смену вентиляторам приходил беспокойный шум десятков тысяч кур – не то гул, не то стон. Звук достигал ушей слоями – иначе, пожалуй, не опишешь. Верхний слой представлял собой квохтанье и рыдания ближних рядов кур, а самый глубокий – тихое воркование, доносящееся изо всех углов лабиринта. Она задирала голову и сквозь железо видела второй этаж, идентичный первому. Садилась на корточки и видела у своих ног нижний ярус птиц, сама стиснутая между двух шумных стен, сплошь из прижатых друг к другу кур, из сотен голов, торчащих наружу по всей высоте клеток, куда ни посмотри. В тумане куриной пыли не видно было, где этот ряд заканчивается. Немыслимый контраст, крошечное против огромного, экзистенциальная победа размера.
Некоторые фермы были огорожены колючей проволокой, другие закрывались на кодовые замки.
