Невидимая птица - Лидия Червинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Такая тишина кругом…»
Такая тишина кругом,как будто мир смертельно болени спит тяжелым чутким сном.
Вдали, в блестящей снежной вате,как елочные украшенья,часы туманных колоколен…
К чему теперь мечты пустые,когда так близок час решеньяи помнишь только о расплате…
Как будто силою внушеньярванулись стрелки золотыена ярко-синем циферблате.
Цюрих«Переводя через дорогу…»
Переводя через дорогуслепого с белой палкой,глухую ощутить тревогу…Застенчиво молиться Богумолитвой скудной, жалкой.
Суметь друзьям своим проститьупреки и советыза то, что было – в том, как быть…Любить чужих детей. Даритьигрушки и конфетыв предпраздничной тоске…
Считать, как мелкие монетыв протянутой руке,минуты радости случайной…Встречая, провожая дни,без цели, но с надеждой тайной –той, что отчаянью сродни.
«Хотелось умереть на поле битвы…»
А.С.Б.
Хотелось умереть на поле битвыза правду, за свободу – и за то,что ищут все и не нашел никто.
И вот, ни завещанья, ни молитвы.Кому мне завещать – и что?
Молитвы я не знаю тоже(молиться учит с детства мать).
И пусть для нас есть в слове христианството, что всего мучительней, дороже –бессмертье для меня лишь темное пространство,которого сознаньем не объять.
Ни горечи, ни слез, ни жажды мщенья,ни слишком легкой жалости к себе.Лишь страх… И грусть о том, что в заключеньене у кого просить прощеньяи нечего сказать тебе.
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ И ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ
1945
Не правда ли, такие облакаВозможны только на парижском небе…Такая вдохновенная тоскаПри тихой мысли о насущном хлебе.
Гулянье. Елисейские поля.Защитный цвет толпы. Попоны, флаги.Но сердце, как осенняя земля,Уже не впитывает влаги.
Блеснет слеза, не падая с ресниц,А в воздухе жара и Марсельеза,И дальше лица, пена бледных лиц,Как море за чертою волнореза.
Высокий человек с биноклем у окнаСмеется, что-то говорит соседу…Эх, хорошо, что кончилась война,Что празднуют свободу и победу.
На торжество разобраны места(Герои фронта, тыла и изгнанья).Да. А для нас свобода – нищетаИ одинокий подвиг созерцанья.
«Свободны мысли от гипноза…»
Свободны мысли от гипнозаВысокой выдумки своей.У южных вилл цветет мимозаТяжелой нежностью ветвей.Как озеро белеет море…Бьет колокол, — который час?И даже в отвлеченном спореНичто не примиряет нас.Все неустойчиво и ясно.Усилие всегда напрасно,Жизнь праведна и жестока.На берег вытянуты Сети,Все помнит о минувшем лете,Мечтает и грустит слегка.
«Мы не заметили – почти пришла весна…»
Мы не заметили – почти пришла весна,Мы не заметим, как опять настанет лето,Нас ранней осенью разбудит тишина…
Но как же, как принять, как примирить все это?
С моей же тяжестью и тела и умаМое и легкое и светлое дыханье –Мое всегда со мной, но где же я сама?
Я часто говорю: свобода и страданье,Ты отвечаешь мне: любовь и красота.И это где-то есть. Я знаю. Несомненно.Но в нас слова не те. Но наша жизнь не та.
И страшно привыкать спокойно, постепенно…
…К тому, как медленно меняются цветыНа грядках неживых приветливого сада,К тому, что все нужней и непонятней ты,К тому, что хочется все больше теплоты,К тому, что все понять, пожалуй, и не надо.
«Ни сил, ни надежд, ни желаний…»
Ни сил, ни надежд, ни желаний…И не возвратится опять.Есть мысли — почти завещанье, —Но как и кому завещать:Взволнованность, выдумку, нежностьМиражную моря безбрежностьИ пальмы у розовых дач,Причудливых лоз равномерность,Безумие, бедность и верностьБезрадостный смысл неудач…И то, что похоже на чудо, —Почти совершенно в себеТяжелую близость (откуда?)И память о Вашей судьбе.
«Кто сказал, что самое ужасное…»
Кто сказал, что самое ужасное,Смерть Ивана Ильича?Если жизнь взволнованно-несчастнаяТолько след рассветного луча,
Только отраженье одиночества,Выдумка – герой которой ВыИсполненье смутного пророчества,Отблеск недоступной синевы…
Только…Сердце, что с тобой случилосьВ чем ошиблось ты, когда солгалоТы, которое почти молчало,Ты, которое почти смирилось?
«Я знаю, что остался только смех…»
Я знаю, что остался только смех,И все-таки смеяться не умею…Всегда одно (мучительно) у всехЗначительней, взволнованней, темнее…То, что – почти никак не назовешь –То, отчего необходима ложь,Чтоб сердце (от сочувствия) забилось.
«Я люблю: осенние дороги…»
Я люблю: осенние дорогиПод Парижем, в сумеречный час,Оттого что, верное, в тревогеСердце одиноко любят вас.
Я люблю старинные флаконы,Кактусы, камины и ковры.Оттого что, друг мой беззаконный,Вы со мной нечаянно мудры.
И еще: цыганские мотивы,Улицы, зимой, под Рождество,Оттого что сердце терпеливоЛюбит вас и никого.
А весной могу читать Толстого,Наблюдать за ростом синевы,Сознавать, что сердце жить готово…
Летом я всегда люблю другого,Оттого что сердце: это вы.
«Здесь все законно, все несправедливо…»
Здесь все законно, все несправедливо:Тревога, безразличье, доброта…Срывает ветер листья торопливо.
Того, кто все-таки бросается с моста,Не защитить ничье воображенье.Он верить только в частый дождь осеннийИ в то, что наступила темнота.
Не виноват внимательный прохожий(В делах, в любви, на всех других похожий),Что не заметил близкого конца.Не знает он, как тяжелы сердцаВ предчувствии отчаянья и веры…
Над неподвижной, городской рекойПлывет луна (вернее месяц серый).Свистки. Огни. Нарушенный покой.Рисунок башни. Жалость. Чувство меры.
Здесь мелодрама, праздность, стыд, испуг,И боль твоя, мой безучастный друг.
«Что-то в изящных головках гвоздики…»
Что-то в изящных головках гвоздикиНежное, злое, как женские лица,Что-то жестокое в слове: великий,(Те же влюбленность и страх),
Как человек, поседела столицаВ несколько дней, на глазах…
Долго над ней догорали закаты,Тени платанов, цветные плакаты.Все мы поверили, все виноваты(Звуки бессмертные… Бах).
Поздние листья того листопадаНе улетали с ветвей,И почтальон на скамейки, у садаХмуро кормил голубей.
В тесном бистро, обнимая соседа,Кто-то прочувственно пел,Не умолкала под песню беседа —Где вдохновенью предел? —
Счастье? Порок? Пораженье? Победа?— Необъяснимый пробел.
«Нет ничего любви великолепней…»
