Невидимая птица - Лидия Червинская

«Сметает ветер листья хлопотливо…»

Сметает ветер листья хлопотливос деревьев, с тротуаров и с моста…

Здесь кто-то шел, согнувшись, торопливо.Кого-то поглотила темнота.

Не виноват растерянный прохожий– в делах, в любви на всех других похожий –

что не успел предупредить конца.

Не знает он, как тяжелы сердцав молчанье, в одиночестве, в гордыне…

Свистки. Прожектор над ночной рекой.Сошлась толпа. Молись за упокойдуши того, кто звал тебя в пустыне.

«В бессоннице услышанное слово…»

В бессоннице услышанное слововстревожит – и совсем прогонит сон…Как чей-то слабый крик, как стон больного,как милого больного стон.

Пойми, ведь мы соседи по палатеи суждено нам рядом умирать.Мне часто кажется: вот ты седой, в халате,придешь и сядешь на мою кроватьи ласково руки моей коснешься,заговоришь по-старому опять.Твой голос не нарушит тишины,смягчит улыбка взгляд упорных глаз…

Мне кажется, что оба мы больны,что ты поймешь и, может быть, вернешьсяв последний день…в последний раз.

«Мне кажется, что даже умирая…»

Мне кажется, что даже умираяя буду повторять бездарные словао том, что революция права…И что создание земного раясовсем не праздная мечта.

О том, что есть неравенство в страданье,что заслоняет небо нищета…Я буду повторять в бреду, в полусознаньеи то, что равнодушие есть грехединственно неискупимый…

Мне кажется достойной доля тех,кто с жизнью не в ладу, но кто легко умретза этот мир – враждебный и любимый –не принимая вечности в расчет…

Сорвется с ветки где-нибудь в глушисожженный солнцем яркий лист осенний –я ничего не знаю о спасеньеего или моей души.

«Как листья с деревьев, давно облетели…»

Как листья с деревьев, давно облетелипредлоги для грусти, обиды, тревоги,Осталась рутина рабочей недели –будильника вкрадчивый звон,вагоны подземной железной дороги,газета в холодной вечерней постелии все углубляющий сон.

Осталось доверие к миру больному,который спасет красота.Растаяла грусть по небывшему дому,исчезла о счастье взаимном мечта.

Остался закон: за услугу услуга.И память о том же, о тех же. И те жеследы вдохновенья в минуты досуга,как отзвук былой тишины.

Остались – но тоже становятся реже –короткие, добрые письма от другаиз дальней соседней страны.

«Есть в дружбе чудо откровенья…»

Есть в дружбе чудо откровенья.В ней память о добре и зле,как отблеск неба на земле.

В любви же нет проникновенья –кто любит, тот нетерпелив.Любовь изменчива, как море:прилив, отлив, опять прилив…

Но сколько тишины во взореи мудрости в улыбке тех,кто нам прощает и успехи неудачу. Кто подчасне верит нам – но верит в нас.

«Мы до утра беседуем опять…»

Мы до утра беседуем опять…Ты опускаешь голову на грудьи доверяешь мне свою усталость.

Мне так хотелось бы тебя обнять,развеселить, утешить чем-нибудь…

Ведь эта согревающая жалостьи юмор наш – ведь это, не забудь,все, что от прошлого осталось.

«В ноябре, в тишине воскресения…»

В ноябре, в тишине воскресения,ты придешь – сам не зная, зачем.Принесешь мне фиалки осенниеили яркий пучок хризантем.Я рукою по-женски привычноюк изголовью поставлю цветы.На соседнюю койку больничнуюсо смущеньем оглянешься ты.

Ни упрека. Ни слова законногоо томлении дней и ночей…Только вдруг, как от света оконного,как от солнечных ярких лучей,засияет палата убогая,боль отпустит, жар сразу спадет.Я ждала тебя с верой, тревогою –так лишь сердце покорное ждет.

Так рождается песня несложная…А за песню простится и грех,и мечта моя неосторожнаяо такой же любви, как у всех.

ДЕКАБРЬ

«Ночь надвигается тенью лиловой…»

Ночь надвигается тенью лиловой.За кисеей занавески, в окне,словно на страже, бутылка во льду…Я не надеюсь, и все-таки жду.Елку зажгли у соседей в столовой,свет отразился на белой стене…

Если бы, если бы в это мгновенье,помня о том, что сейчас Рождество,ты постучал и вошел в эту дверь– это возможно, подумай, поверь –я б улыбнулась, скрывая волненье,и не сказала бы ничего.

О незаслуженной боли недавней,об одиночестве памятных дней,если ты спросишь меня, я солгу…Голубь, сидевший на свежем снегу,вдруг встрепенулся и скрылся за ставней.Стало как будто еще холодней.

«Все продолжалось и после потопа…»

Все продолжалось и после потопа.Новыми силами, новой любовьюжить продолжала земля.Гибла, опять возрождалась Европа.Множество раз орошенные кровью,вновь засевались поля…Красился дом, уцелевший в пожаре,и убирался на улицах снег…

После потопа был Ноев ковчег.

Ночь, как бывало, в накуренном баре,в рюмках коньяк, словно крупный янтарь.Снова подходит к концу календарь…Так же протяжно звучат на гитарежаркие песни сухой Андалузии.Люди чужие знакомы давно –те же признания, те же иллюзии…

Дождь исступленно стучится в окно.

Все в этом мире и смертно, и вечно,все ограничено, все бесконечно.Все произвольно – и все суждено.

«Смеркается. Праздничный кончился день…»

Смеркается. Праздничный кончился день.Но сумерки, сумерки длятся.По комнате движется зимняя тень,а небо не хочет сдаваться.И это широкое зарево в немкак будто бы воспоминанье о том,какие бывали пожары…Зажегся огромною елкою дом,шумят по-ночному бульвары,и жестко блестит неподвижная Сена…

Как медленно произошла перемена…Никто не заметил, как сузился круг,прошли безболезненно страшные сроки.Тебе завещаю, потерянный друг,и эти тяжелые строки,и их породивший счастливый испуг…И веру в погибшее дело мое,в мираж одиноких стремлений,и легкость – почти уже небытие –в покое моих воскресений.

Смеркается. Будет смеркаться всегда,часами, годами, веками,пока не взойдет над вселенной, над нами,рождественской правды звезда.

«В нарядной витрине холеные розы…»

В нарядной витрине холеные розыи елка в густом серебре.

Течет по стеклу ручейками вода –холодные, крупные слезы.

Как празднично и как темно в декабре.Торопятся все – неизвестно куда…

А там, возле моря, есть домик с верандой,в нем пахнет смолой, эвкалиптом, лавандой.

Там люди живут без усилья, без позы.Там даже и в зимнее время светло…

И бьется, как птица крылом о стекло,мистралем гонимая ветка мимозы.

«Такая тишина кругом…»