Искус - Дарья Промч

шхуне неделю в открытой воде. Страшно представить, что там с ними происходило. Пиво, думаю, кончилось быстро, вода питьевая тоже, а без неё дня два в себе ещё можно быть, а потом голова отключается, а за ней медленно начинает отключаться тело. Друг Палтуса не справился, силёнок организму не хватило, погиб. А Палтус здоровенный бугай был, сильный, может, и воду у друга отнял, кто его разберёт. Ну так вот, выжил он – его полуживого прибило к берегу километрах в сорока южнее города, оттуда его в больницу сразу, вы́ходили.

И вот вроде как вернулся он – а вроде не он, или даже он не вернулся, это как посмотреть. Только одно могу сказать наверняка: с тех самых пор Палтус лишился рассудка, выжил из ума, как говорят. Слетел с катушек. Это произошло как-то вдруг, незаметно и тихо. Его часто видели на пирсе с двумя бутылками пива, одну он сразу выливал в море, дружка, видать, угощал, вторую пил сам, сидел, смотрел на воду и говорил сам с собой, бормотал что-то, иногда смеялся, потирал бороду, кивал головой. Он перестал за собой следить и вскоре совсем опустился, ходил в грязной одежде, исхудал. Из сильного, самоуверенного мужчины он превратился в тихого помешанного старика, безобидного, но отталкивающего и жалкого.

Палтус продолжил рыбачить, но теперь он ходил в море исключительно один, никого не брал в свою лодку, ни к кому не присоединялся. Мужики поначалу жалели его, звали с собой, но потом поняли, что бесполезно, и махнули на него рукой. Однако, несмотря на своё помешательство, Палтус всегда привозил богатый улов, зачастую лучший улов во всём городке. Сначала рыбаки посмеивались над ним, но очень быстро смеяться перестали, стали поговаривать, будто есть у него секрет какой-то, который само море ему раскрыло в ту злополучную неделю.

Однажды вечером Палтус зашёл к нам в гости, принёс свежепойманной рыбы, которую сразу же вручил мне. Иногда он заходил к отцу, всегда стучал едва слышно, очень осторожно, садился за стол и сидел с нами до позднего вечера, потом односложно прощался и уходил. Смысл этих приходов не был ясен ни мне, ни отцу, но мы жалели его и не возражали против этих визитов. Но в этот раз отца дома не было. Мы застыли в дверях друг напротив друга: я в ожидании его ухода, он в какой-то нерешительности, вид у него был потерянный. Дурацкая ситуация затянулась, и я от отчаяния предложил ему чая. Он молча прошёл на кухню.

В ожидании, пока вода закипит, я достал печенья, нарезал балыка нерки и сел напротив нежданного гостя-чудака. Неожиданно Палтус заговорил – могу смело сказать, это был первый раз за долгое время, когда я услышал от него складную, длинную речь. «Знаешь, мальчик, – сказал он хриплым голосом, который от долгого молчания скрипел, как несмазанная дверь, сказал чуть слышно, глядя в пустоту. – Я много говорил с рыбами тогда, когда море молчало, переживая боль, тогда, когда Реми уже умер и я скинул его тело с лодки. Вода была спокойнее вина вон в той бутылке. Рыбы подплывали ко мне по одной, смотрели с затаённой обидой и молчали. И я отчётливо видел их разноцветные глаза, переливающиеся на солнце нерукотворные панцири, всю мощь и красоту их плавников и хвостов, молчание сводило меня с ума. Не выдержав, как-то ночью я закричал. Это не было обычным криком, это был весь я, ушедший в голос, я кричал так, словно хотел освободить лёгкие от воздуха, а себя от лёгких. С этим криком мысли улетучивались из моей головы, сердце замирало. Я не хотел докричаться до Бога, не хотел спастись, я просто был полон настолько, что жаждал освобождения. И оно пришло ко мне, став маленькой синеватой рыбкой, подплывшей к лодке, удивлённо посмотревшей на меня и спросившей как ни в чём не бывало: «Ты что кричишь-то, дурачина?» Я замолчал. Тишина, вернувшаяся в мои уши, резанула до крови. Ты думаешь, поди, что мне всё это привиделось? Думаешь, что Палтус вконец двинулся? Но нет, мальчик, я не ослеп в ту ночь, слеп я был все года до этого, а тогда я по-настоящему прозрел. Может быть, впервые в жизни прозрел. Люди почему не хотят ничего видеть? А так им удобнее. Меньше знаешь – крепче спишь, как говорится. Но если однажды прозрел, глаза уже не закрыть, к этому нужно быть готовым. Эта маленькая смелая рыбёшка спасла мне жизнь той ночью, понимаешь? И не одна она там была такая, многие рыбы подплывали и говорили со мной потом: одни рассказывали о несметных богатствах морского царя, которым счёта нет, о страже, охраняющей их днём и ночью, другие – о затопленных кораблях, третьи – о том, как море шлифует камни, порождает жемчуг. Сынок, эти истории были мне заместо воды, они меня спасли…» Палтус замолчал и уставился на меня, я же потупился и закрыл рот рукавом рубахи, неумело скрывая ухмылку. В этот момент я почти боялся этого безумца, с которым остался наедине на своей кухне, полной острых ножей. И да, я совершенно не знал, как на эти «откровения» реагировать – подобная ересь не вызывала у меня ничего, кроме смеха, однако же я знал наверняка, что смех может разъярить старика.

– Это очень интересно, очень… – смущённо выдавил я из себя.

– Ты мне не веришь? – окончательно загнал меня в тупик Палтус; он спрашивал с нажимом и лёгким раздражением, хотя лицо его было абсолютно спокойно и не выражало никаких эмоций.

– Ну… я даже не знаю, что сказать… мне надо как-то это обмыслить… и тогда, возможно…

Тут мы услышали, как хлопнула входная дверь, меня сразу же отпустило. Этот привычный домашний звук, который я почти не замечал обычно, прозвучал для меня как спасительный звонок, когда не готов по географии, а учитель скользит взглядом по классу, выбирая самого нерадивого из учеников. Я сорвался с места и ринулся встречать отца. Честно говоря, я порядком устал от нежданного гостя и был счастлив, что наконец-то могу оставить его на чьё-либо попечение. Я улизнул на улицу, доехал на велосипеде до порта, где обычно слонялись без дела мои дружки, и развлекал их рассказами о говорящих рыбах весь вечер, их смех слышал если не соседний порт, то весь наш городишко точно.

Глава третья

Певица

Мой папа подобрал маму на улице – не знаю, что побудило его сделать подобное. Он просто купил её на ночь и оставил навсегда,