Круг общения - Виктор Агамов-Тупицын

Под занавес удалось задать только один вопрос, отсылавший к тем временам, когда Захаров являлся нам в образе Кельнского пастора. Участь пастора – принимать исповедь. Но с недавних пор пастор сам стал исповедоваться. Причем в никуда. Неужели этот исповедальный галлюциноз и есть его новая идентичность? Что, впрочем, одно и то же, т. к. любая идентичность – галлюциноз. Конфессия неуместна там, где она не востребована. Или только там она и уместна?

Парадокс в том, что вопросы и комментарии становятся теперь чуть ли не главным жанром, и не только для пишущих об искусстве, но и для тех, кто его практикует. Не потому ли, что поминки по искусству и его проводы в мир иной постепенно превращаются в новый художественный стиль? Отсюда потребность в скорбных напутствиях и недоуменно-вопросительных фразах. Вопрошание – удел философии, а значит, пришло время философски мыслящих художников, для которых конец искусства40 есть нечто «уже всегда предположенное» и, стало быть, перманентно восполняемое бесконечными переживаниями по этому поводу, что, в сущности, и есть искусство.

32

«Я-презентация» – термин Эдмунда Гуссерля.

33

Московский концептуальный проект (МКП) – неформальная корпорация, занимавшаяся в прежние (советские) времена производством имматериальных ценностей. Если Монастырский – диджей этого проекта, то Захаров – его архивариус. Энтузиазм, связанный с хранением архивного материала, – повод для восхищения (помимо тех случаев, когда библиографические данные сортируются по принципу «наш человек или не наш»).

34

В беседе, которая состоялась в Москве в 1987 году, принимали участие Свен Гундлах, Константин Звездочетов, Вадим Захаров, Юрий Альберт, Владимир и Сергей Мироненко, Виктор и Маргарита Тупицыны. Полный текст напечатан по-английски в журнале «Flash Art», № 142, 1988.

35

В выставке участвовали В. Захаров и В. Скерсис (группа «СЗ»), группа «Мухомор» (С. Гундлах, С. и В. Мироненко, А. Каменский и К. Звездочетов), Н. Абалакова и А. Жигалов (группа «Тотарт»), Н. Алексеев, С. Ануфриев, М. Рошаль и др. После того как власти наложили запрет на проведение художественных мероприятий в помещении Алексеева (1983), аптартисты устроили две выставки под открытым небом: «Апт-арт на пленэре» (май 1983) и «Апт-арт за забором» (сентябрь 1983).

36

История современной культуры не обязательно состоит из одних только «парадигматических» личностей, проглотивших аршин. Если вспомнить, каким было московское искусство в конце 1970-х и в начале 1980-х годов, то заслуга «мухоморов» и других молодых художников (применительно к контексту тех лет) не ограничивалась ослаблением прессинга, исходившего от апологетов чистого искусства, ритуального по форме и мистического по содержанию. Наверняка есть художники, чья деятельность легче поддается музеификации, но именно благодаря «мухоморам», Филиппову, Захарову, Альберту, Перцам и их сверстникам обозначилась возможность трансгрессии, хотя сами они никаких таких целей, естественно, не преследовали. «Мухоморы» – Юрьев день искусства, и тот факт, что они не знали, кто им препоручил эту миссию, не отменяет их значимости.

37

Еще один момент сходства – интерес к перформансу. Скорее всего, под влиянием группы «КД». Однако общим был только формат; в остальном пересечений не наблюдалось.

38

Эммануэль Левинас – французский философ.

39

На выставке «Русский контрапункт» запомнилось видео Дмитрия Гутова – аллегория современной России (и ее искусства).

40

«The End» («Конец») – название инсталляции Захарова в Лувре (октябрь 2010).

Илья Кабаков

В середине 1990-х годов Илья Кабаков жил в Трайбеке (Tribeca, New York). Однажды утром ему позвонил человек, сообщивший, что привез из России его старые рисунки, чтобы выяснить, подлинные они или нет. Приезжий предложил встретиться на улице, и Кабаков как-то машинально, не подумав, согласился на этот гамбит. По странному стечению обстоятельств свидание состоялось возле нашего дома, и я, сам того не желая, оказался зрителем «немого кино» – немого, потому что невозможность разобрать слова на расстоянии с избытком компенсировалась жестами. Кабаков потом подробно описывал все нюансы встречи, и мне теперь уже трудно отделить эту фонограмму от действий, которые я наблюдал в незвуковом варианте.

Так вот, явившись на место встречи, Илья обнаружил там иллюстрацию к стихам Хлебникова – «чудовище… с ужасным задом» и папкой в руках.

– Ну что, художник, признавайся – твои работы?

– Н-е-е-т, – проблеял испуганный Кабаков.

– Как не твои? А чьи?

– Не зн-а-а-ю.

– Тогда подпиши рисунки!

– Н-е-е-т.

– Выходит, я зря сюда прилетел? А кто проезд будет оплачивать?

– Не зн-а-а-ю.

С этими словами Кабаков рысцой поскакал прочь от визитера. Стоя у окна, я видел, как тот сделал несколько прыжков в попытке догнать беглеца, но, заметив полицейскую машину, махнул рукой и побрел прочь. Жаль, что он унес с собой папку с рисунками, поскольку без них достоверность случившегося вызывает сомнение. Описание событий не проясняет, а скорее запутывает ситуацию. Каждое такое повествование, подменяющее собой вещественные доказательства, само нуждается в атрибуции. Это тот самый случай, когда отсутствие улик оборачивается отсутствием алиби. Непонятно, что лучше – фактографический нонсенс или эпистемологическая катастрофа, в результате которой одна неподлинность поглощает другую. Впрочем, это уже не Кабаков, а моя реакция на его рассказ41.

Случай в Трайбеке надоумил меня написать текст о встречах, прерываемых жизнью, и о жизни, прерываемой встречами. К счастью, я этого не сделал. Спустя несколько лет у меня завязалось знакомство с симпатичной пожилой парой. Мы ехали в одном поезде. Оба пассажира выходили на каждой станции, что-то делали на перроне и возвращались обратно навеселе. Оказалось, что мои попутчики заблаговременно планируют рандеву с друзьями и родственниками, пассажирами других (встречных?) поездов. Во время стоянки они возобновляют или налаживают отношения, пьют и закусывают, обмениваются информацией о состоянии здоровья и детях, после чего прощаются и не видят друг друга по нескольку лет. Их рассказ придал новый смысл названию этой книги – «Круг общения».

В июне 1994 года немецкий журнал «Фокус» («Focus», № 24) опубликовал вердикт, вынесенный судом из шести критиков и извещавший читателя, что победа в конкурсе на звание «лучшего художника года» одержана Ильей Кабаковым. В октябре 1994 года в галерее Барбары Глэдстоун в Нью-Йорке была показана видеолента Розмари Трокель «Continental Divide». В пятнадцатиминутном перформансе, высмеивавшем июньский «Kunst-Prospect» «Фокуса», Трокель пыталась вырвать из собственных уст ответ на вопрос «Кто является лучшим художником?». Мучительное перечисление имен завершилось выбором Кабакова; «Я проиграла», – призналась Трокель. По ее мнению, победил «иерархический принцип», доминирующий в бюрократических структурах, политике и спорте.