Без всяких полномочий - Борис Мегрели

— Какой ты нарядный! — сказала Элисо. — И галстук тебе идет. Напрасно ты не носишь галстуки. Очень красивый костюм. Английский?

На мне был дешевый болгарский костюм, синий в тонкую белую полоску, но выглядел он хорошо. Я не стал разочаровывать Элисо и утвердительно кивнул.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все хуже переношу жару. Скорее бы в декрет. Будешь заходить к нам? Или тебе претит вид беременной женщины?

— Обязательно буду. Ну, пока.

— Ты хотел что-то сказать мне, Серго?

— Нет, Элисо. Я хотел справиться о твоем самочувствии.

У меня язык не повернулся сказать ей о докладной. — Привет мужу!

В отделе Гарри, Мераб и Амиран трудились над материалами.

— Что это с вами? — спросил я после приветствия.

— Потный вал вдохновения, — ответил Мераб.

— Указание Левана начать новую жизнь, — сказал Гарри.

— Новую жизнь обычно начинают с понедельника, — сказал я.

Амиран, как всегда, молчал.

— Ты чего вырядился, а? — спросил Мераб.

— В честь начала вашей новой жизни.

— Костюм, конечно, английский.

— Точно. Подарок самого принца Уэльского.

— Будешь зубоскалить, выброшу твой материал в корзину.

— Какой материал?

Я подошел к Мерабу. От него пахло «Серебристым ландышем». В раскрытой папке лежало множество гранок, которые ждали своего часа: в газете всегда не хватает места. Заголовок «Долгожители Хевсуретии» напомнил мне о командировке полугодовой давности. Долгожителями увлекались все редакции, и наша газета решила не отставать от моды. Статья переходила из номера в номер, но так и не была опубликована — находились более важные и срочные материалы.

— Мераб, надеюсь на тебя, — сказал я. — Договорись в секретариате, чтобы поставили материал в номер. Сижу без денег.

— Будет сделано, — пообещал Мераб.

Я прочитал первые строки. Статья начиналась с зарисовки — горы, снежные вершины, воздух, прозрачный как слеза, и прочие красоты. Ничего общего с тем, что писал я.

Трудно представить, сколько я мучился над статьей, первой моей большой работой в газете. Если бы не Гарри, я вряд ли с ней справился бы. По сути, он был моим соавтором.

Я развернул гранки. Статья была подписана двумя фамилиями — моей и Левана.

— Взгляни! — Я положил гранки на стол Гарри.

— Непонятно, чем он руководствовался, ставя свою подпись, — сказал Гарри. — Это по меньшей мере неэтично.

Внезапно Амиран сорвался с места и схватил гранки.

— Пусть главный разберется в этом!

Я вырвал у него статью.

— Не надо, Амиран.

— Почему не надо? Почему вы все потакаете Левану? Почему он всех нас держит в страхе?

— Чего тебе бояться, Амиран? Он меня хочет выгнать, не тебя же.

— Сегодня тебя, завтра меня! Кто меня возьмет на работу? Кому я нужен, больной?

Я разорвал гранки и бросил в корзину для бумаг.

— Боритесь против Левана, только не прикрывайтесь мною. У вас у самих найдется тысяча претензий к нему, — сказал я и вышел из отдела.

Гарри догнал меня.

— Не горячись, юноша.

— Гарри, мне надоело, что каждый раз меня хотят использовать как орудие против Левана.

— Выслушай меня, юноша. Амиран человек больной, и не считаться с этим — свинство. Он, впрочем, как и мы с Мерабом, переживает за тебя. Иначе говоря, мы втроем относимся к тебе по меньшей мере доброжелательно, и не считаться с этим еще большее свинство.

Подошел Мераб.

— Расстроился, бедняга. Валидол сосет.

Я отстранил Мераба и побежал в отдел.

Амиран сидел бледный и хмурый. Увидев меня, он отвернулся.

— Амиран, извини, я был не прав.

Он вымученно улыбнулся.

— Ты меня тоже извини.

Гарри и Мераб стояли в дверях.

— Между прочим, юноша, к синему костюму не надевают коричневые ботинки, — заметил Гарри.

Я не знал этого и смутился.

— Это важно учесть, когда идешь к даме, — сказал Мераб. — У каждой свой бзик. Одна обращает внимание на ботинки, другая — на галстук, третья — на твою стрижку. Никогда не знаешь, на чем споткнется ее отношение к тебе. Поэтому всегда надо быть в идеальной форме. Выше бдительность, молодой человек!

— А если у меня нет других ботинок?

— Если нет денег, ездят в трамвае, а не в такси.

Мераб пошел со мной к лифту.

— У меня в бумажнике завелись лишние деньги. Не хочешь одолжить пару десяток? — сказал он и, не дожидаясь ответа, сунул в верхний карман моего пиджака две десятки. — Без лишних слов и эмоций! Все и так ясно. Отдашь, когда будут. Чао, мой мальчик. Живи, радуйся!

Шагая по улице, я поглядывал на ботинки, и с каждой минутой они казались мне все более коричневыми. Дома у меня были черные ботинки, старые, которые я надраивал по утрам, но от этого они не становились лучше.

Чистильщик, пожилой айсор, обрадовался клиенту, но, взглянув на блестевшую обувь, недоуменно уставился на меня.

— В черный цвет, — сказал я.

— Не получится.

— А ты постарайся.

Он трижды покрыл ботинки черным гуталином. Коричневая краска все равно проступала.

Я заплатил рубль, и чистильщик проводил меня насмешливым взглядом, — дескать, платит в пять раз дороже, а сам перекрашивает обувь.

Ботинки стали неопределенного цвета, но как будто сочетались с костюмом. Одно было плохо — от них разило гуталином, как от роты солдат.

На базаре, опасаясь, что в сутолоке мне наступят на ноги, я осторожно пробрался к лоткам с цветами и выбрал семь красных гвоздик. Хозяин, парень в замшевой куртке, запросил за них четырнадцать рублей.

В последний раз я покупал цветы лет шесть назад. За четырнадцать рублей тогда можно было купить все цветы вместе с ведрами и лотком в придачу.

— Четырнадцать рублей старыми, надеюсь, — сказал я.

— Керенками, — ответил хозяин, не лишенный чувства юмора. — Давай десять рублей и будь здоров.

— Ну и шкуродер ты! Написать бы о тебе в газету.

— Напиши. Напиши, что я беру по два рубля за гвоздику, потому что хочу хорошо одеваться, ходить в ресторан, а спекулянты дерут за хорошие вещи, как за эту куртку, например, три шкуры, и официанты им не уступают.

— Ладно, подумаю. — Я взял гвоздики. — Продавай цветы и будь всегда хорошо одетым. Привет!

ГЛАВА 6

Дом, в котором жила Нина, найти было нелегко. Одинаковые девятиэтажные панельные башни в беспорядке громоздились среди юных тополей. Архитекторы хотели скрасить удручающее однообразие домов, но добились только путаницы.

Я вошел в обшарпанный подъезд. Лифт не работал. Пришлось подниматься на седьмой этаж пешком.

Нина была в красном свитере и черных брюках.

— Впервые вижу, чтобы мастера приходили к клиентам с цветами, — улыбнулась она.

Я знал, что одни женщины восторгаются, если ты им преподносишь даже веник, другие досадуют по поводу дороговизны и потраченных денег. Мне по душе первые, и я надеялся, что Нина выразит восторг при виде гвоздик. Она этого не сделала, но не стала и сожалеть о моих расходах. В который раз я ловил себя на том, что в воображении нелепо делю мир на полюсы.

— Это сейчас выглядит необычно, — сказал я. — В будущем только так и будет.

— Вы, оказывается, человек светлого завтра, — с иронией произнесла она, ставя цветы в вазу.

— Возможно, у меня есть задатки для этого, — ответил я.

— Как же, как же! — Нина вынесла вазу в кухню.

Я оглядел комнату. Красные кресла, диван-кровать, шкаф, полки с книгами, радиолой и множеством деревянных, фарфоровых и бронзовых лошадок. Станок стоял вдоль балконного окна, скособоченный, с торчащими гвоздями. Я видел такое сооружение впервые.

Нина вернулась, поставила наполненную водой вазу с гвоздиками на полку. Слишком много красного, подумал я.

— Молоток умеете держать в руках? — спросила Нина.

— Думаю, молоток не понадобится. Гвозди держать не будут. Нужны шурупы.

— Шурупы? У меня нет шурупов.

— Придется отложить ремонт. Завтра принесу шурупы, и тогда можно…

— Сейчас принесу. — Нина ринулась к двери.

Я посмотрел ей вслед. Для наездницы она была слишком высока, но, должно быть, очень эффектна на лошади. Я закурил.

Нина принесла тяжелый ящик.

— Уже перекур? — спросила она.

— Мастер в общем-то прав. Станок надо менять.

— Вот тебе и раз! Умеете вы что-то делать или морочили мне голову? — сказала Нина. — Я потеряла два дня!

— Два дня — это всего сорок восемь часов, из которых шестнадцать мы спим, — сказал я.

Она не ответила, только взглянула на меня так, что я почувствовал себя идиотом и пошляком. Она уже готова была схватить ящик и унести его, но вдруг ее глаза потеплели и она мягко сказала:

— Вы же хотели помочь.

Я погасил сигарету, снял пиджак и долго возился со станком. Когда последний шуруп был завернут, я позвал Нину.