Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы - Елизавета Голякова

– Как зовут тебя? – водитель тоже потянулся за сигаретой, и щуплый человечек охотно поделился.

Секундная пауза, словно успокоение сердца перед выстрелом.

– Ренат.

– Я Максим, это Стас.

– Добрый вечер, – блекло улыбнулся тот, что покупал сигареты.

Паренек пожал плечами, даже не повернув головы.

– Добрый.

– А ты чего тут, Ренат? Не случилось ничего?

Тот помотал головой.

– Все норм. В парке на аттракционе застрял, пока спасатели ехали, пока снимали, вот пока шел…

– А, поэтому невеселый, – он затянулся и выдохнул дым в окно, примерно в окно, прежде чем продолжать. – Надеюсь, тебе так обломилось не свидание?

Мальчишка фыркнул и ничего не ответил. Но, видимо, не свидание. Он не стремился ни поболтать, ни поспать, и сидел молча, но вскоре все же снизошел до беседы – вскинул взгляд на зеркальце, убрал отросшую челку с глаз нервным движением.

– А вы чего тут? – спросил просто.

И тот милиционер, который был похож на хорька, по-быстрому рассказал: что здесь недалеко побережье, да? И там, как иногда бывает, есть остров, обычный такой маленький островок, где ничего не построишь и никому ничего не продашь, а, следовательно, там никто не бывает и ничего не делает. Пустой островок, значит. Аппендикс земли. И недавно на матрасе от берега случайно отплыла слишком далеко какая-то тетка. Отплыла, значит, и придрейфовала к этому островку, а пока возвращалась назад, вдруг услышала, как кто-то стреляет неподалеку. Позвонила и наорала на секретаршу, секретарша спит с начальником, так что теперь двое нормальных мужиков должны трястись по каким-то бетонным плитам и ехать осматривать пляжи. Они заблудились, устали, едва не остались без сигарет, но осмотрели все более менее человеческое – остался только кусок дикого пляжа, к которому подобраться можно только с другой стороны лагеря, и этот несчастный островок.

– Не у одного меня сегодня хреновый день, – кивнул пацан и снова откинулся на сиденье.

– Ожидал супергеройских разборок, да? – усмехнулся водитель безрадостно.

– Ну типа.

– Я тоже купился на эту хрень после восьмого класса. Там еще была девчонка, и шел сериал, который ей так нравился, и она мне говорит…

Ренат сидел с видом больше, чем безразличным. Сонно посматривал за окно, на забор и задники каких-то одноэтажных домиков для отдыхающих, которые выхватывал свет фар из темноты. Только вот худые руки у него на коленях были сжаты в кулаки, крепкие, до дрожи, и под коленкой по сантиметру вниз бежала капелька холодного пота.

Ренат много знал про крохотные острова. Может быть, даже про конкретно этот крохотный остров. Вдобавок, у него ныл старый шрам на плече, которому должно было исполниться двадцать на будущий год. Шрам кривой, некрасивый, скверно заживший и во всех отношениях странный. Шрам-сувенир.

1985 год. Лето, которое не скупилось на дожди

Горнист играет четыре

Оксана проснулась измотанной и разбитой. Все тело болело, она сглотнула и обнаружила, что болело и горло тоже. Волосы пахли тиной и травой.

День был пасмурный, под цвет ее самочувствию. Словно все силы природы ушли вчера на сияние звезд, и теперь они восстанавливали вселенский баланс асфальтовыми, все сгущающимися мрачными тучами.

Пока остальные девчонки собирались, весело болтали, завязывали косы и сдергивали с перил на балконе вывешенные накануне полотенца, она едва не застонала, переворачиваясь на другой бок. Через одну кровать Марина с трудом открывала глаза.

– Тоже? – спросила Окс тусклым голосом.

В ответ кивок.

Девочка тупо уставилась на синего крота на выцветшей рыхлой простыне, и весь ее мир сомкнулся на этом синем кроте, схлопываясь до размеров тетрадного листа, попадавшего в «кадр» пустого взгляда.

Когда вожатая зашла проверить своих подопечных, она нашла их уже в более менее собранном виде – в платьях, сидящих, но, правда, на не застеленных кроватях и с кое-как приглаженными волосами. Марина с ее короткой стрижкой хотя бы могла сделать вид, что легла с мокрой головой, и они приняли такой дурацкий вид из-за подушки. А Окс походила на домового.

– Девочки, доброе утро, – скороговоркой, – что за вид?! Что с вами случилось?! Опять болтали допоздна!

Страдалицы переглянулись и не стали возражать. Вообще-то, они и правда болтали(сь) допоздна (в море), и там они даже болтали. Все почти так и было.

Из них двоих умильные моськи лучше удавались Оксане.

– Прости нас, пожалуйста, милая вожатая, мы правда-правда в последний раз! Просто так интересно было! А еще мы с Маринкой в разные школы ходим, и у нее папа строгий, так что когда разъедемся, даже и видеться не будем…

Это снова была полуправда, даже с капелькой лжи, но порой важнее то, как ты говоришь, чем что.

И на удивление это сработало. Вожатая покачала головой, тоже, кстати сказать, явно на скорую руку приведенной в порядок, усадила Оксану на край кровати, чтобы заплести ей косы побыстрее, а на Маринку зыркнула так свирепо, как только смогла – учитывая, что брошенная вскользь фраза про строгого отца ее всерьез проняла. Марина молча лениво дергала за простыню, создавая иллюзию деятельности. Кровать она так и не заправила, когда ушла.

Зарядка прошла как во сне, то есть, мимо. И после нее усталые пустые тела плелись, постепенно отставая, словно шахтеры из самой глубокой шахты, и после пятилетки в три года.

На завтрак они почти не опоздали. Но по какой-то неземной удаче вышло так, что занимаясь девочками, вожатая пропустила ободранный вид Юры и Саши Тарасова. Им несказанно повезло: про строгого отца историю было уже не рассказать.

Зато вожатая все-таки не слепая и не бессердечная, и она охнула и всплеснула руками, когда заметила, что у Рената перевязана рука.

– А с тобой что, сокровище?! Тебя что, ночью, волки трепали?!

Ренат виновато опустил глаза – но получилось хуже, чем у Марины, и несравнимо хуже, чем у Оксаны. Вожатую этим оказалось не купить.

– Ну-ка показывай!

Он пожал плечами, как будто это была несусветная глупость, но повязку размотал. Его сердце колотилось неистово, еще четыре – почти замерли.

Предплечье было рассечено чем-то острым и неровным, как будто железным штырем или арматурой. Выглядело не очень – но воспаления не было заметно, (девочки глянули украдкой и остались довольны работой Саши с Юркой). Но подозрительно все же было. Предельно подозрительно и не по-пионерски.

У вожатой округлились и без того нервные глаза.

– Ренат! Как это вообще возможно в нашем лагере? Как ты так?..

Мальчик, казалось, потупился еще больше, так сильно ему хотелось провалиться сквозь землю. Он прочистил горло, прежде