Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы - Елизавета Голякова

2006 год. Все то же дурацкое лето, Когда Ломались Аттракционы

Парень, который сидел за Юрием, потянулся и подогнул одну ногу под себя, чтобы было удобнее сидеть. Кажется, он вообще оставался равнодушным к шаткой безопасности их положения.

– Там пионерский лагерь, – зачем-то пробормотал он, – наверное, ужин уже прошел…

– О, не говори об ужине! Ни слова о еде, прошу, парень! – заголосили со всех сторон.

И тут же в голову полезли раздражающие мысли о горячей пицце и тянущемся сыре, помидорках, соусе барбекю – и самом барбекю, только с огня, да под пивко… Юрий вздохнул, отгоняя нахлынувший голод образами тещиных заготовок, кажется, оживших в своих банках и оттуда замышляющих мировые заговоры и захват галактики. Впрочем, если рискнуть…

Он понял, что действительно проголодался, и принялся рассматривать окрестности, чтобы хоть как-то отвлечься. Кусочек темного моря. Светящийся парк под ногами. Где-то там, далеко, дорога и вечная тусовка ушлых таксистов под семечки и незнакомые ему языки. Какой-то забор. От пионерского лагеря, что ли, про который паренек говорил? Точно, лагерь…

Мужчине то ли показалось, то ли в уголке его сознания что-то шевельнулось. Забор мерещился знакомым – но как много разглядишь с высоты аттракциона, в темноте, когда забор среди кустов и деревьев там вдалеке, черт знает где? Но взгляд все равно упорно блуждал по забору, и в голове всплыло невольно название лагеря. «Чайка».

– Слушай, пацан, – все равно ведь делать было особо нечего. – А не знаешь случайно, как называется санаторий?

Юрий только полубернулся к нему, не до конца, и увидел краем глаза, как тот дернул болтающейся над пустотой ногой. Лениво протянул:

– Не очень-то он и санаторий. Называется «Чайка».

– Пасиб.

– А что? – в таком же ленивом голосе на мгновение померещились странные нотки. Но с другой стороны, если пару часов провисеть на сломанных качеле-каруселях, и не так заговоришь.

– Да что-то подумал… Ерунда.

– Ерунда, – вздохнул парень согласно.

Конечно же, ерунда. А интересного ничего нет тут в окрестностях?.. Юрий задержал взгляд на дороге – и увидел, как среди деревьев мелькнула мигалка.

Пожарная машина?

Пожарная машина, за ними?!

– Так, народ…

Одна, потом вторая мигалки блестели с дороги. Звук сирены приближался – они явно повернули ко въезду в луна-парк. Затарахтели – было слышно даже отсюда.

Проснулась Настя, ласково тронутая Маркушей за плечо.

– Что там, что?.. О! Спасатели!!

– Нас наконец-то снимут, солнышко.

– А они не торопились, я смотрю, – буркнул Антон, но эти слова утонули в общем гомоне, вновь ожившем на аттракционе.

Девушка издала восторженный возглас, как на особенно крутых виражах, захлопала в ладоши, и ее поддержала Ольга, Марк, за ними остальные. «Хали-гали» разразился овациями.

Слава выпрыгнул из кабинки, где у Леры на коленях дремала малышка Ксюша в обнимку с ее новой подругой «коловкой-пилатом». Долгожданное облегчение, вот оно! Бригада спасателей!

– Подождите хлопать, пилот принимает аплодисменты по приземлении! – крикнул парень пассажирам, и те, вместо ожидаемой брани, засмеялись, кто-то из парней свистнул, как когда вызывают на бис. Много ли нужно, оказывается, для счастья?

Пожарные машины уже выруливали по дорожке к аттракциону, мигалками только больше подсвечивая парковые гирлянды и необычайно удачно вписываясь в общий колорит. Ведь точно же им сюда не впервой приезжать…

– Уважаемые пассажиры, спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию, пристегните ремни – скоро посадка, наш рейс подходит к концу, – хмыкнул Юрий, распрямляясь и хрустя затекшей спиной. Тридцать лет – не тринадцать. Заодно хрустнул правый локоть и, кажется, шея. – Жаль, без стюардесс сегодня.

– Вон там бегает одна, больше нас переживает, – Настя хихикнула, кивнув на Славу, и правда чуть ли не бегом встречающего пожарные машины.

Снова раздались смешки.

«Хали-гали» подмигивал им своими разноцветными огоньками, заигрывал и ехидничал, разве что не махал сломанным крылом.

2006 год. Лето вдоль дороги.

Между кипарисовых колоннад, санаториев и россыпи пляжных рынков извивались мелкие грунтовые дороги. Выходили они все на дороги, выложенные бетонными плитами с впечатанными в них кольцами для подъемных кранов и падений в самый неподходящий момент. До нормального, человеческого шоссе еще десятки километров пути – и в таких условиях это внушительная, пугающая цифра. Ездить здесь отвратительно.

И по этим плитам тряслась милицейская машина. Пассажиры, конечно, ругались – было слышно из-за полностью опущенных стекол. Но делали они это больше уже по привычке, чем от раздражения. Просто такова жизнь.

Так что когда из-за поворота показался желтый фонарь палатки с сигаретами, сияющий подобно маяку, водителю был дан безоговорочный приказ притормозить.

Щуплый, немного сутулый человечек в летней форме с короткими рукавами и брюках в крошках выскочил к палаточке. Наклонился над крохотным окошком, неловко постучал в грязное стекло. Когда ворчливая продавщица открыла, стал слышен его голос с паузами для чужих слов:

– Здрасьте… Мальборо… Рубль? Сейчас поищу…

А потом он получил заветную пачку, по-хоречьи улыбнулся. Рассовывая мелочь по карманам, запрыгнул в машину и закурил. Их возили бывалые сине-белые жигули, не раздолбанные, но покоцанные нещадно. Об стекло бились плюшевые игральные кости, посаженные на присоску. Хорошо хоть дисков по периметру лобового стекла не было – а они так сюда просились.!.. В общем, жалеть салон и беречь его от сигаретного дыма было смешно. Поэтому, а еще потому, что очень хотелось курить, он курил.

Патрульная машина тащилась вдоль дороги, фары выхватывали узловатые, артритные пальцы деревьев, сомкнутые в кулаки заросли у обочины и ракеты кипарисов, устремленные в космос – по тропе Гагарина, как последние стражи «триумфа в космосе – гимна стране советов».

А потом они заметили какого-то парня, бредущего вдоль дороги. Девчонке вслед менты бы присвистнули, к компании бы придрались, бабушку предложили бы проводить (и получили бы нагоняй в ответ). А так – просто парень, один. Кажется, усталый (ну да кто сейчас бодрый и полный сил, в десять вечера да в четырех часах пути от ближайшего автовокзала?)

Щуплый человечек выбросил окурок, еще раз глянул на пацана. Что-то внутри защемило.

– Садись, пацан? Подвезем, – неожиданный приступ щедрости, с языка сорвалось прежде, чем мысль пробилась в мозг. Он и сам не понял, зачем это спросил. Но когда паренек поднял голову, щемить в груди перестало, и это было хорошо.

И парень возьми да и сядь в машину, и только в свете мигнувшей лампочки менты разглядели, что у него какое-то очень детское лицо и очень экзистенциальный взгляд. (Вместо "экзистенциального" в голове водителя, который глянул только мельком и через зеркальце над стеклом, всплыло скорее "как муха на говно", но