Счастливчик - Майкл Джей Фокс

окраски она резко выделялась на ярко-зелёном фоне. Умерев более четверти века назад, она снова была живой на экране моего телевизора, энергично вычесывая блох из шерсти. Это был Бартоломью. Он был не наш, а принадлежал Эду, парню моей старшей сестры Карен. Отец ненавидел собаку, не испытывал и особых чувств к Эду, называя его хиппи, что в 1967 было у него худшим ругательством. Не помню точно, что случилось, но примерно через год пёс исчез. Но Эд, к великому разочарованию отца, остался и со временем женился на Карен.

Далее шла моя сестра Келли в трёхлетнем возрасте. Обаятельная, светловолосая, почесывающая свой уже дважды сломанный носик и улыбающаяся. Всё её внимание было приковано к объективу. Она была одета в красную летнюю куртку и красовалась в ней перед камерой. Это было очаровательное представление, намекающее на карьеру модели.

Дальше шли кадры с интерьером дома. Камера повернулась влево и засняла отца. Он здорово выглядел. Был большим, но те таким большим, каким я его запомнил. Скорее массивным, чем тучным, от чего рубашка с коротким рукавом сидела на нём вплотную. Такой молодой, подумал я, а затем до меня дошло, что на видео он младше меня на два года. С армейской причёской, не менявшейся на протяжении всей его службы в армии, и светлыми глазами, он быстро улыбнулся на камеру.

Действие снова перенеслось наружу, где моя мама в хлопковой блузке без рукавов и брюках капри разговаривала с группой соседок. А на переднем плане вытанцовывала Келли под взорами пары женщин в кошачьих очках в роговой оправе.

Следующая сцена: две фигуры вдалеке, идущие в сторону нашего дома по освещённой солнцем аллее. У той, что поменьше, была одна отличительная примета — походка вперевалку с ноги на ногу, по которой я сразу же узнал бабушку. Подойдя ближе к камере, она предстала во всей красе. В тот день ей сделали завивку, и непослушные серые волосы превратились в напомаженные аккуратные завитушки, закреплённые заколками. Она улыбалась (как всегда), и посторонний человек вряд ли догадался бы, что левая часть её лица была поражена параличом Белла. Бабуля была в свободном домашнем платье и в чёрных шнурованных туфлях. На её запястье болталась большая сумка. Все бабушки обычно так и выглядят. Второй фигурой, повыше, был мой брат, Стив, которому поручили её сопровождать. Она была похожа на Королеву-мать[21] как никто другой, и как преданной британской подданной ей бы польстило это сравнение.

Наконец я увидел шестилетнего себя, ведущего свой велосипед. Пара быстрых шагов, затем я ускоряюсь, перекидываю ногу, забираюсь на сиденье, и вот я уже нарезаю круги по зелёной лужайке. Левой рукой я держусь за руль, а справа, извиваясь, с руля свисает садовый уж.

Мы по-прежнему жили в гарнизоне, но из ЖСВ переехали в дуплекс на Никомен-драйв. Откровенно говоря, это жильё предназначалось для военных рангом выше отца, но имея на руках пятерых детей, он имел право на новое жильё. Отец подал заявление о предоставлении ему жилья в 1963 году, когда мама была беременна Келли, но армия в некотором роде считала семьи своих военных «обслуживающим персоналом» и поэтому не спешила удовлетворять запрос. Их главным аргументом был: «Покажите нам ребёнка». Другими словами, они могли рассмотреть заявление, только когда очередной ребёнок Фоксов стал бы неоспоримым материальным фактом (и мой отец варился в этом дерьме двадцать пять лет). Почти через три года после рождения Келли заявление наконец-то было рассмотрено и одобрено. Её рождение, может быть, и стоило нам цветного телевизора, но зато благодаря настойчивости отца появилось несколько дополнительных комнат.

Но было не похоже, что я нуждался в дополнительном пространстве. На записи я выглядел лилипутом, каким и был в действительности. На паре кадров, где я с трёхлетней сестрой, мы правда казались близнецами, если не брать в расчёт размеры наших голов: моя была непропорционально большой, как тыква.

Пробираясь через свои собственные воспоминания и воспоминания моей семьи, в надежде понять кем я являюсь, я хотел взглянуть на себя глазами того, кем я стал. Те события и персональные качества, которые создали меня, со временем окрасились в памяти в светлые тона. Но на плёнке процесс становления сохранился без искажений. Возвращаясь к археологии, просмотр этого получасового видео можно сравнить со взятием пробы, содержащей меня таким, каким я был на самом деле.

Я всегда верил в то, что стану артистом, потому что жаждал любви и обожания. В моём случае эта самоуверенность стала источником самопознания, и видеозапись служила тому подтверждением. В том смысле, что в любое дело я несомненно погружался с головой будь то рисование, чтение взахлёб, размахивание большой рыболовной сетью над головой, как жезлом тамбурмажора, когда я вытянул родителей поохотиться на лягушек-быков вдоль заросшего тростником берега местного пруда, или моим любимым занятием — катанием на велосипеде со змеёй по заднему двору. При более внимательном рассмотрении становится ясно, что все эти забавы устраивались ни для кого, кроме меня самого. В первую очередь я был ребёнком, старающимся развлечь себя без всякой оглядки на объектив камеры.

Из всех этих сцен видно, что во многих отношениях я остался тем же, кем и был. Так что вопрос был не в том, каким я стал теперь, а в том, как мне удалось остаться прежним. Сказать по правде, я не уверен, что приложил для этого хоть какие-то усилия. В моей жизни случались катастрофы, я сомневался в себе, по ходу движения внося поправки и двигаясь окольными путями, но видео говорило мне, что сегодняшний взрослый я имею гораздо больше общего с тем пареньком на велике, чем с тем человеком, каким я был на промежуточном этапе. Было приятно осознать, что наконец я смог найти дорогу назад, и выявление болезни Паркинсона сыграло в этом не последнюю роль.

СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ

В первый раз, когда я увидел «Новобрачные» и разбушевавшегося Джеки Глисона на экране нашего старого чёрно-белого телевизора, подумал: «Хэй, это же мой папа!» Помимо поразительного внешнего сходства с Глисоном, отец во многом походил и на его персонажа Ральфа Крамдена: внушительный, весёлый, страстный, способный одновременно быть смешным и угрожающим. Также в мгновение ока мог перейти от «Как это мило» к «Однажды, Элис, ты у меня отправишься прямиком на Луну!» Оба они, казалось, находились во власти неподконтрольных им сил, но в отличие от Ральфа, отец не питал никаких романтических представлений о жизни по схеме «разбогатеть, как можно быстрее». Вместо этого он полагался на упорство, нерушимую трудовую этику и