Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла - Иммануил Толстоевский

образом, если ни моя цель, ни меню забегаловок не изменились, я составлю тот же список и приму то же решение – я не буду действовать по-разному в разные дни. И, как назло, мой выбор – именно шаурма из чайки! Но если чайки закатят скандал и цены взлетят, то я пересмотрю свой выбор, стараясь сохранять объективность.

•••

Вероятнее всего, никто из экономистов не верил в существование этого мифического существа – Homo economicus. Однако, поскольку при помощи этого существа было удобно моделировать поведение обществ, его продолжали мучить до второй половины XX века (вспомните идеальных игроков, пытающихся делать рациональный выбор в рамках теории игр).

Мы из кожи вон лезем, желая видеть себя «последовательными и рациональными», и во многом потому, что эти долговечные модели и термины укоренились в культуре. Нам кажется естественным, что экономисты повлияли на общество даже больше, чем социологи, – а между тем это очень даже противоестественно.

Опыты Канемана и Тверски наконец сломили наше упрямство – ведь большинство когнитивных искажений соответствовали экономическому моделированию. Иными словами, любовь экономистов к пророчествам не угасла, просто они обзавелись хрустальным шаром получше.

Homo economicus никогда не был ступенью развития человека

Представьте себе проект, который требует инвестиций на сумму 1000 лир. Пока ожидаемая выгода (expected utility) положительна, для человека, который рационален в традиционном смысле, любое капиталовложение выглядит логично. Но если наш проект с вероятностью 50 % провалится (1000 лир убытка), а с вероятностью 50 % принесет 2001 лиру (прибыль в размере 1001 лиры), то это хорошее капиталовложение. Потому что ожидаемая прибыль больше нуля:

(– 1000 лир × 50 %) + (1001 × 50 %) = 50 курушей.

Однако большинство из нас на такой риск не пойдет. Пока Система 2, используя математику, медленно пытается подсчитать выгоду, Система 1 тут же бьет тревогу: «Валим отсюда!» Потому что для нас потери важнее приобретений. Огорчение от потери 1000 лир перевесит радость от получения такой же суммы.

Неудивительно, что это искажение, называемое неприятием потерь (loss aversion), выбито на стене пещеры где-то в глубинах нашего бессознательного. Существо, которое в природе всякий раз рискует не деньгами, а собственной жизнью, не станет играть в орлянку. Возможно, удачливость поможет ему выигрывать несколько дней кряду, но первая же проигранная ставка окажется последней в его жизни.

•••

Что в действительности делало все это полезным для экономистов? Точное измерение наших искажений и их моделирование. Например, для большинства порог вхождения в вышеупомянутый проект – прибыль в 2000 лир. Иными словами, у нас должен быть шанс получить по меньшей мере вдвое больше того, что рискуем потерять. Только тогда мы решимся покинуть безопасную гавань.

Конечно, единого для всех «порога риска» не существует – он будет меняться в зависимости от предмета, суммы и нашего общего благосостояния. Но в любом случае это будет довольно высокий порог – по сравнению с классическим представлением. Иными словами, поведение, прежде считавшееся нормальным и рациональным, сейчас стало ненормальным.

Опираясь на схожие эффекты, Канеман разработал теорию принятия решений, называемую Prospect Theory. Эта теория, которая вместо оптимальных решений, принимаемых идеальным разумом в идеальных условиях, опирается на вероятностные решения, принимаемые непоследовательным разумом в условиях неопределенности, – основа всей поведенческой экономики.

Конец пути: рационализация

Другие сферы экономики уже давно прошли этот путь, и теперь мы прибыли на конечную остановку мысленного путешествия во времени. Оглядываясь назад, мы видим, что на первый план выходят некоторые общие тенденции.

● Единство человеческого разума уступило место сначала дуализму, а затем множественности.

● Эта множественность из статических противоположностей эволюционировала в динамические структуры.

● Значимым становится влияние детства, генов и культуры.

● Такие понятия, как «контроль», «разумность», «осознанность», теряют свои позиции.

● Обнаружилась постоянная фоновая работа особых мыслительных механизмов.

Так почему же, когда я в начале главы просил вас посмотреть в зеркало, вы ничего этого не заметили? А главное – почему не замечаете до сих пор, невзирая на все, что узнали?

•••

Чтобы как следует разобраться в иллюзии рационального «я», потребовалась бы отдельная книга на тему свободы воли. Пока же давайте сосредоточимся на более узком понятии – рационализации. Фрейд рассматривал ее как защитный механизм, к которому мы прибегаем, оправдываясь перед Суперэго за свои действия. Но сегодня это понятие применяется гораздо шире: так называют попытки придумать логичные и морально последовательные объяснения поступкам, истинные мотивы которых нас пугают, смущают – или попросту ускользают от нас. Лиса, называющая зеленым (следовательно, кислым) виноград, до которого не может добраться, рационализирует свою неудачу, чтобы не уронить самооценку.

•••

Мой любимый пример рационализации связан с гипнозом. Доктор Бенджамин Саймон вводил в транс своих пациентов, ветеранов Второй мировой войны, и внушал им: услышите слово «немец» – вскакивайте и кричите «Хайль Гитлер»{20}.

Разбудив их, доктор заводил разговор о зверствах нацистов. И вот, когда пациенты, войдя в раж, костерили гитлеровцев на все корки, доктор произносил кодовое слово – и пациенты все как один вскакивали и вскидывали руку в нацистском приветствии. (Между прочим, со стороны доктора это была изрядная подлость: некоторые из испытуемых пережили пытки в застенках Третьего рейха.)

Только представьте себе, какие у пациентов были лица, когда их спрашивали, что это вообще было… Слегка опешив поначалу, они начинали выдумывать тысячу и одну причину такого поведения.

«Да это я просто решил посмеяться над немцами».

«Ну, чтобы показать, как они похожи на тупых роботов».

«А что, разве это не ругательство?»

На самом деле эти оправдания предназначались не столько доктору, сколько самим пациентам: «Если уж я отдал нацистский салют, значит, у меня точно были веские причины».

Роль, которую в примере с гипнозом играло внушение, во время бодрствования берет на себя Система 1. Стоит нам столкнуться с собственными автоматическими мыслями и поступками, мы, сначала придя в легкое замешательство, тут же пытаемся признать их неотъемлемой частью себя и рационализировать, то есть оправдать задним числом. При этом не так уж важно, «хороши» эти поступки или «дурны» с точки зрения нашего Суперэго; куда важнее сохранить иллюзию контроля. Нелегко признаться: «Не знаю, что это на меня нашло». Зато всегда можно бодро заявить: «Я это сделал, а почему я это сделал, спросите»[37]. Мы все как Махо из «Банкира Било» – любой ценой заговариваем зубы своему внутреннему контролеру.

•••

Пора наконец дорисовать завершающий штрих к фрейдовской аллегории: обычно даже плохой всадник отдает себе отчет, что не сумел обуздать животное. Мы же, напротив, упорно верим, будто наша лошадь делает ровно то, что мы ей велели, – что бы она там ни вытворяла. Таким образом, главная загвоздка с самоанализом не столько ограниченность сознания, сколько наша поразительная способность к самообману.

Мышление действует как двойной агент: в той же мере, в какой оно служит инструментом для объяснения мира, оно становится способом подгонять мир под наши убогие объяснения. Насколько оно помогает нам извлекать уроки из собственных ошибок, настолько же и защищает от необходимости признавать эти ошибки. Один из моих самых любимых фантастов Роберт Хайнлайн замечательно определил эту нашу хроническую болезнь, кивая на Аристотеля: «Человек – не мыслящее животное, он – животное, пытающееся дать всему разумное объяснение»{21}.

Начало пути: подлинная функция науки о логических ошибках

В таких обстоятельствах, казалось бы, у нас нет ни единого шанса разобраться в себе. Но, к счастью, проблема самоанализа в то же время дает нам важную подсказку. Порой, старательно подгоняя свои мысли под требования рассудка, мы перегибаем палку – и айсберг трескается.

Строгого определения логическим ошибкам мы пока не давали, но вы, должно быть, уже догадались, какова их роль в этой аналогии: они – те самые трещины на видимой части айсберга. Иными словами, источник самых коварных ошибок не в неумении рассуждать, а в рассуждении с некими неосознаваемыми целями. Вот почему чисто