Йалка - Марина Чуфистова

class="p1">Целый месяц я жил двойной жизнью. Днем – разноцветный офис с Натали, ночью – черно-белая квартира Андрея. У Натали на компьютере стояла заставка с ее фотографией, окруженной картинками машин, украшений, домов, моря, моря, моря. Она сказала, что это карта желаний. Мне надо сделать такую же. Я готов был на все, лишь бы быть рядом с ее теплом и подольше не возвращаться в холод. Просто быть рядом с ней.

Мою карту договорились делать в студии Марго. Там оказалась конференц-комната, кто знает для чего. Натали приготовила лист ватмана, фломастеры, клей, ножницы и стопку глянцевых журналов. Вечер обещал быть томным.

В центре ватмана она наклеила мою фотографию. Это так нелепо. Мое (не мое) лицо вырезано из нашего общего быстрого снимка в будке на набережной. Я бы мог возмутиться, что моргнул, но в маске я получался хорошо. Как и без маски. Одна из привилегий нуоли – не париться из-за неудачных снимков. Я помню, как мама приносила домой журналы стрижек для нуоли «Долорес». Модели в нем были без масок. Кого-то возмутили удачные кадры безликих существ, и скоро этот журнал закрыли, а нуоли стали посвящать желтые страницы в конце больших глянцевых изданий. Ладно, страницы не были желтыми.

Натали так старательно перелистывала журналы, что на висках заблестели капельки пота. Моя жизнь в тонких бледных руках этой женщины. Сейчас она наклеит фотографию счастливой семьи, бегущей по мокрому песку вдоль океана, в нижний правый угол (это обязательно!), и моя жизнь круто изменится. Я стану загорелым блондином с белыми зубами и перееду к Тихому океану.

– О! – закричала она. – Это в зону славы!

Натали вырезала фото стадиона с футбольного матча Краснодар – Ростов. Иногда Толик ходил на матчи Ростова в бар недалеко от дома. Липкий телек в углу, запах вяленой воблы или шамайки и густой смрад бесконечной пивной отрыжки. И я ходил с ним, потому что смотреть, как Толик, мало разбирающийся в футболе, вместе с мужиками в подпитии кричит на телевизор, было забавным. Он говорил, что таким вот образом собирает материал. Но я знал, что ему просто нравится пиво и вобла или шамайка в этом грязном пивняке, но не хватает смелости ходить туда только ради пива и рыбы.

Я вырезал картинки славы, денег, успеха, которые подсовывала мне Натали, и думал, как приду с этим ватманом и повешу на стену (непременно на уровне глаз!) в стерильной квартире Андрея. Только я смирился с мыслью, что повезу через весь город этот белый лист; в конце концов, там может быть чертеж важного инженерного сооружения, как Натали достала баночку с блестками. «Нужно запустить энергию», – сказала она и рассыпала на листе. Ничего, просто немного золотого блеска. Она сдула излишки, и на моей карте желания проступили золотые буквы LOVE.

– Потому что любовь – самая мощная энергия!

Чтобы волшебство сработало, нужно заякорить состояние исполнения желания. Знаю, это бред, но я готов был на все, чтобы оставаться рядом с Натали. Даже отправиться с этой картой желаний к Дону, крикнуть: «Да будет так», хлопнуть в ладоши, прыгнуть, свистнуть или потереть левое запястье. Что угодно на самом деле.

Возвращался я пешком, потому что последний автобус пропустил, а денег на такси жалко. Да и проще было где-то по пути, между Темерником и Северным кладбищем, выбросить эту карту. Но когда я дошел до кладбища, оставалось его обогнуть, и будет дом Андрея, я снова развернул ватман. В свете фонарей и мерцании золотых блесток картинки начали двигаться. Нет, не буквально. Что-то внутри меня двигалось. Надежда?

Если бы мне сказали, что это самое безумное, что я делал, а Андрей так и сказал утром, увидев мою карту, разложенную на столе (повесить на стену я не рискнул), я бы поверил. Поверил ровно до следующего вечера, когда Натали повела меня к другой своей подруге – целительнице и ченнелеру Анастасии. Анастасия увидела мои прошлые жизни. Эта часть мне понравилась, потому что я был кем-то вроде Эхнатона. Но потом она стала говорить на каком-то непонятном языке, я открыл глаза, Натали смотрела с благоговением на целительницу, она все говорила и говорила. Я ждал, что сейчас ее стул поднимется в воздух, я паду ниц и крикну: «Верую, Господи! Прости мне мое неверие!» Ничего из этого не произошло. В какой-то момент она замолчала, открыла глаза и предложила горячий чай с печеньем. После интенсивных сеансов нужно обязательно есть сладкое. Никаких объяснений не последовало. Анастасия рассказывала Натали про своего мужчину, который снова начал курить, про дурацкую доставку, которая перепутала ее тотемный коврик с ковриком для йоги, про кретина босса (да, целительница работает в банке). Я заплатил по тарифу – две тысячи (сука!).

– Мы интегрировали твои прошложизненные воплощения. Теперь они не будут мешать. Рекомендации и расшифровку послания я пришлю потом.

Видел бы меня отец. Если б у него были глазные яблоки, он бы закатил их, что значило бы: «Ну и дебил!» Не сделал бы отец так. Фокус с глазами больше подходит маме, но она верит в такие штуки, а отец мало показывает эмоции. Он бы промолчал. Но я бы понял, что он разочарован во мне. Как в сыне, как в нуоли, как в гражданине, как в мужчине. Отец все больше напоминал деда. Я все ждал, когда позвонит мама и скажет, что отец решил построить хижину на берегу Двины, поближе к заводу, чтобы не тратить на дорогу целый час. Рано или поздно он так и сделает. Бросит работу, на которую ходит уже двадцать лет, продаст квартиру, положит деньги на сберегательный счет под полпроцента годовых и займется рыбалкой. Он рассказывал, что его отец часто водил его на реку, они сидели вдвоем на берегу и молчали. Молчание. То, чего отцу так не хватает в жизни с мамой.

* * *

Мои прошложизненные воплощения и непонятная речь целительницы и ченнелера Анастасии перестали волновать, когда на выходных Натали пригласила меня к себе домой. Казалось, это лучший день в моей жизни. Поводом стал то ли день рождения ее пса, то ли возвращение бывшего. Или эти события совпали. Еще она пригласила Вениамина и Марго. Антон – как бы он был кстати – улетел на кинологическую конференцию в Копенгаген или Прагу.

В квартиру Натали, вернее, ее родителей поместились бы четыре квартиры моих родителей. Все было красиво, как в Эрмитаже, страшно повесить куртку на золотую вешалку, поставить свои огромные ботинки на полочку из красного дерева. Ботинки были чистыми, но один их вид оскорблял обстановку этого дома. Я сам был