Трое суток норд-оста - Владимир Рыбин

- Алло! - крикнул Гошка. - Купить-продать, пожалуйста?

Грек остановился, заинтересованный.

- Купить-продать?

- О, по-русски? Бизнес. Плащи, джинсы, жвачку - что есть. Старое, новое - все берем.

- Хорошо, - быстро согласился грек. - Когда, где?

- Завтра в восемь у морвокзала.

- Девочки будут?

- Будут, будут, - сказал Гошкин приятель и осклабился оглянувшись. Верунчик твой, а? Сколько можно в девках...

И тут случилось неожиданное: не размахиваясь, Гошка сильно ударил парня по лицу. Тот отскочил, набычившись, пошел вперед.

- Русский петух! - засмеялся грек и как-то ловко поймал парня за руку. - Не надо девочка. Бизнес будет, да? Морвокзал?

Парень вырвался и, не оборачиваясь, быстро пошагал в темную глубину улицы.

Гошка, потоптавшись растерянно, пошел следом, злой, молчаливый, нахохлившийся. А Соловьев задыхался за своим деревом. Ему до слез было жаль Веру. Ему почему-то было жаль и Гошку. Боль и злость разрывали душу. Надо было что-то делать, а он все стоял, сдерживая в себе озноб, и не знал, что предпринять.

VI

Сорокин ничего особого не ждал от беседы с дамой по кличке "Шантаклер", поэтому молча сидел в сторонке, пока начальник ОБХСС капитан Павленко беседовал с ней. Даму эту в милиции знали еще по тому делу торговцев валютой, начавшемуся с итальянского "чифа" с часиками, которого так ловко раскусил таможенный инспектор Головкин. "Тогда она получила свое и, отбыв наказание, вернулась, как заверяла, "к честному труду", устроилась работать курьером в стройуправление.

Шантаклер вначале принялась сморкаться и плакать самыми настоящими слезами, божась, что "больше ни в жизнь". Но уже через полчаса ей самой надоела "такая репетиция", она положила ногу на ногу и грубо выругалась.

- А вы меня поймали? Ну и не шейте чего не надо. Докажите, тогда пожалуйста...

Всякое повидал подполковник Сорокин, но с такой трансформацией даже он встречался нечасто. Как будто только что сидела перед ним нормальная женщина, которая почему-то исчезла вдруг, а на ее месте оказалось некое чудовище в юбке.

Капитан Павленко удовлетворенно улыбался: если Шантаклер говорит своим языком, она говорит то, что думает.

Беседовать с ней мог не каждый. Эта дама выражалась настолько откровенно, что и бывалые милиционеры, случалось, краснели и отворачивались. А она словно тешилась своей безнаказанностью, знала: за нецензурное слово на улице можно поплатиться, а говорить то же самое на допросе - вполне безопасно. Она принимала это за тайную доброжелательность, не понимая, что многотерпение работников милиции - от неизбежности, диктуемой особенностями службы. Работая ассенизатором, приходится мириться с дурным запахом...

- Ну чего еще? - Шантаклер покосилась на Сорокина. - Знаю я ваши заклинания. Связь с иностранцем, то да се... А если у нас любовь?

- Кто он? - спросил Павленко.

- Капитан с "Тритона". Не матросишка какой-нибудь: руки чистые.

- Зачем он к вам ходит?

Она весело рассмеялась, превратившись на миг в маленькую наивную девчонку.

- Мы с ним в шашки играем. Честное слово. Когда больше делать нечего. - И вдруг снова подурнела, заговорила зло: - Я его в свою веру не переманиваю и сама уезжать с ним не собираюсь. Так что будьте покойны. Я демократка: хочет - любит, не хочет - пусть катится...

Сорокин поморщился. "До чего же многотерпимы слова, какую только мерзость ими не прикрывают..." Он машинально постучал карандашом по столу и тут же отложил карандаш, потому что женщина тотчас повернулась к нему и уставилась с любопытствующим вниманием.

- О какой любви вы говорите? Вам двадцать шесть, ему шестьдесят два...

- Не мужик, да? - встрепенулась она, словно обрадовавшись.

- Подарки привозит? - спросил Павленко.

- Али по мне не видно?

- И деньги оставляет?

- На что бы я его поила?

- Валюту?

- Всяко бывает, - с вызовом сказала она.

- Кому вы ее продаете?

- Кто спрашивает, тому и продаю. Деньги мои, не ворованные.

- А все-таки?

- Так я вам и сказала.

- Не дожидайтесь, когда мы сами вам об этом скажем.

В ее глазах мелькнули испуг и растерянность.

- Есть один. Братик...

- Кто?

- Кличка такая. Больше я о нем ничего не знаю...

Сорокин и Павленко оба одинаково из-под бровей внимательно посмотрели друг на друга.

- Продолжайте.

- Чего?

- Зачем вы с капитаном ездили в горы?

- За камнями.

- Как это?

- А так. Бзик у него - камни собирать. И еще мох. Я ему и раньше камни таскала. Просил, чтобы с гор. Нашел дуру! Будто в городе камней мало.

- А что его еще интересовало?

- Да все. Любопытный, прямо не знаю. Что да где. Будто я экскурсовод. Пришлось путеводитель прочитать. Доволен был! Пальто подарил - умрешь. За двести загнала. Красивое, грех меньше брать...

Сорокин вышел на улицу, чтобы собраться с мыслями, продумать наедине эту странность, приведшую в город сразу двоих "чересчур любопытных иностранцев". Что это - случайность? Не исключено. "Любопытствующие боссы" там, за рубежом, все равно что люди, страдающие флюсом, одинаково односторонни: хотят много знать, но не любят делиться знаниями. Поэтому возможно дублирование... Однако что их теперь интересует? Одно и то же? Или разное?..

Все живое страдает от любопытства. Сорокину вспомнилось, как они еще в годы войны брали на Амуре японского "языка". На приманку. Построили плотный забор, выложили кирпичную кладку, железок понатаскали и стали ждать. Днем строили, ночью ждали. Видели, сколько биноклей сразу нацелилось на забор с того берега, верили: не выдержат японцы, замучает их собственное любопытство, полезут узнавать. И полезли. Недели не прошло, как ночью приплыли двое. Прямо в руки не успевших заждаться пограничников.

Все меняется, а любопытство остается неизменным. И здесь, в порту, стоит только поставить новые ворота, как сыплются вроде бы простодушные вопросы и околачиваются возле этих ворот "подвыпившие" иностранцы. Как ерши возле приманки. Отошьешь - круги становятся пошире, и включаются в этот хоровод ерши покрупнее. Ничем не брезгуют, собирают все, вплоть до придорожной травы и запыленных камней. Авось да анализы покажут, чем дышит "таинственный объект", а вдруг - вот была бы удача! - следы радиоактивности! И этот капитан, должно быть, из тех. Коллекционер, туды его растуды! Дурак и тот догадается, зачем ему понадобился мох с горных камней.

Сорокин знал капитана "Тритона" по другим делам. Этакий чернявый живчик с душой нараспашку, второй год ходит по фрахту в Италию, возит лес и... сигареты. Лес - для фирмы, сигареты - для своего собственного бизнеса. Здесь под капитана не подкопаешься - покупает сигареты десятками блоков на законном основании в валютном магазине. А там? О, там могли бы предъявить ему претензии: ввоз сигарет в Италию - контрабанда. Возник вопрос: кто он, капитан "Тритона"? Легко предположить - ершишко, клюнувший на посулы. Ведь если можно делать бизнес на сигаретах, привезенных из России, то почему нельзя на камнях и травах?..