Трое суток норд-оста - Владимир Рыбин

- Встречались раз, - сказал Сидоркин.

- Дама она артистичная, так что ничему не удивляйтесь...

Сидоркин и сам был из таких, которых начальник горотдела милиции определял двусмысленным выражением: "Человек - не соскучишься". Он служил в этом городе в армии, да так и остался, работал шофером, занимался на заочном юридическом. Когда вызвали в райком и предложили работу в милиции, сразу же согласился. Но, как признавался своим приятелям, только потому, что накануне смотрел по телевизору кино про милицию. Думал, сразу в дело. А его посадили на машину. Поездил полгода, пошел к начальнику. Подумалось, что, если еще пьяных повозит, сам запьет. Долго смотреть на такое - можно все человечество возненавидеть. И себя заодно. Начальник, понятно, воспитывать начал: "Кто-то должен возить нечистоты?" А Сидоркин свое: "Кто должен, тот пусть и возит..." Удивительно, как его не выставили тогда из милиции. Но начальник только улыбнулся грустно: "Книжек начитался? Приключений ищешь? Будут тебе приключения, не возрадуешься". И перевел к Коновалову.

И Сидоркин действительно вначале не возрадовался. То на машине, а то все пешком. Да крадучись. Угрозыск, как известно, со знаменами не ходит... А "нечистот", о которых говорил начальник, на новом месте Сидоркину сразу же пришлось повидать столько, что его бывшие подопечные, которых он возил в вытрезвитель, показались тихими и совсем безобидными овечками.

Ему повезло. Вскоре, как пришел, начались поиски одного валютчика. Прежде этот тип "работал" в Одессе и, естественно, попался "на крюк". Это ведь все равно случается рано или поздно. В "норе" не усидел - терпение не то. Решил уйти за границу. Но не из своего же порта. И вот он исчез из Одессы и, по некоторым сведениям, вынырнул где-то здесь, возле своих дружков.

Что о нем было известно? Да ничего, кроме словесного портрета: бровишки белесые наискосок, словно его кто-то в детстве удивил раз и навсегда, подбородочек острый, как у мыши, кепка грузинская - блином. Да еще кличка - Живоглот. Кличка - уже кое-что, но ведь это не фамилия в паспорте, поди-ка узнай о ней.

Ходили они по улицам всем угрозыском, в лица заглядывали. Кепок было много, удивленных физиономий еще больше. Тогда Сидоркину пришла в голову "гениальная" мысль: чего ходить, когда можно стоять, а еще лучше сидеть? Где-нибудь у окошка. Люди мимо идут, как на смотринах. И зашел в кафе, и встретил приятеля по автобазе - шофера Пашку Чумакова. Посидели у окошка, он и говорит: "Чего ты их на проспекте-то высматриваешь?" - "Кого?" - "Да тех самых. Разве я слепой? Ты в бильярдную шагай, что в парке, там теперь вся шваль собирается, там у них вроде штаб-квартиры". - "Ты откуда знаешь?" - "Слыхал. Это при тебе, раз ты в угрозыске, никто не скажет. А шофер для всех свой..."

В общем, надоумил. Пошел Сидоркин в бильярдную, заплатил сразу за два часа, стал играть сам с собой. А какая там игра, когда кий в руки взял второй раз в жизни. Маркера учить не надо - всех насквозь видит. Подослал к Сидоркину двоих - на деньги...

Сидоркин, играя, все слушал, по сторонам поглядывал. И поймал веселое в общей шумихе: "Бей его, Живоглот, кием по макушке!.." Поглядел на партнера - ни капельки непохож на словесный портрет - брови серые, как у многих, подбородок обыкновенный - отъевшийся. Вот только кепка как у того грузина, что стоит на рынке с мандаринами...

Через неделю майор Коновалов поздравил Сидоркина с премией. И поглядел с любопытством: "Есть в тебе что-то, Сидоркин, определенно есть..."

Но то дело казалось забавой по сравнению с предстоящим.

Целый день он работал над своим внешним видом. Пиджачишко замусоленный и пропыленный - раздобыл у соседа - рабочего с железнодорожной станции, руки натер графитом от разломанного карандаша, чтобы выглядели неотмываемыми. И видно, не перестарался. Подполковник Сорокин хоть и усмехнулся, но одобрил, сказал: "Немного театрально, однако убедительно".

В таком вот виде Сидоркин и отправился в порт на маленьком рейсовом катере. Ушел в салон, сел в первый ряд, чтоб ненароком не встретиться с кем знакомым, и стал разглядывать суда, стоявшие у причалов. Тут были и порожние танкеры, присевшие на корму, словно перед прыжком, и сухогрузы с высокими обшарпанными бортами, и рыболовные траулеры с косыми срезами слипов, деливших корму на две части. Катер уважительно обходил суда, кидал на высокие борта игривую волну, испуганно вскрикивал сиреной.

Позади Сидоркина кто-то шумно сел на диван и сразу же заговорил быстро и горячо:

- ...Никто, как дети, не верит в будущее. Ребенок убежден, что он центр мироздания и что ему уготовано бессмертие. Но человек растет, растут его знания и мало-помалу убавляют самоуверенность. Приходит время, и он машет рукой: "От меня ничего не зависит..." А старость просто созерцательна, старики не только не стремятся, но часто и не считают возможным переделывать мир. Это истина, с которой нелепо спорить...

"Я по этой теории - далеко не ребенок, но, ясно, и не старик, подумал Сидоркин. - Я еще верю, что со всей земной швалью можно покончить раз и навсегда. Если не церемониться..."

Он оглянулся, увидел возбужденного парня в фуражке таможенника и рядом с ним, как контраст, невозмутимого прапорщика пограничника.

- ...Взлет человека где-то посередине жизни, когда опыт и знания уже достаточно высоки, а самоуверенность, заставляющая верить в непреложность истин, еще недостаточно мала...

С трудом переварив эту фразу, Сидоркин пожал плечами и снова оглянулся. Пограничник смотрел на него с настороженным любопытством.

- Где я вас видел? - спросил он.

- В милиции, - развязно сказал Сидоркин.

- Вы работаете в порту?

Вопрос был задан строгим тоном. Сидоркину вдруг пришло в голову, что сейчас этот пограничник очень просто может прицепиться к нему и отвести на КПП для выяснения личности. То-то смеху будет в угрозыске. Совсем не веселого смеху, потому что задание-то останется невыполненным.

Он торопливо перегнулся через диванную спинку и прошептал прапорщику на ухо:

- Я - из угрозыска.

Думал, что пограничник не поверит. Но тот только улыбнулся одними глазами.

- Точно, именно там и видел...

Снова Сидоркин стал смотреть на близкие борта судов и краем уха все прислушивался, что еще скажет этот разговорчивый таможенник.

- Как твой Верунчик? - спросили сзади.

- Ее Верой зовут.

- Что-нибудь случилось?

- Брата ее встретил, пьяного.

- Редкое явление в нашем городе!

- Не нравится он мне. Хитрый какой-то, себе на уме. А еще я узнал: его выставили из порта. За контрабанду.

- Уже серьезнее.

- Боюсь: он из тех "братиков", что околачиваются на толкучке.

- Понятно. Так как твоя Верочка?