Побег из тьмы - Павел Дарманский

Вдруг щелкнул замок, открылась дверь «капища» и оттуда выбежала растерянная, раскрасневшаяся певчая Т. Николаева, а через минуту вышел и сам настоятель.

— Ага, вот как молился! — воскликнул изумленный Шашков.

— Не соблазняйся. Они, вероятно, спевку делали вместе, — съязвил Смирнов.

Тарасов, ничуть не смутившись, надел ризу, перекрестился, поцеловал престол и впереди всей соборной братии зашагал на середину церкви.

«Хвалите имя господне…»

Раньше мне казалось, что не только духовенство исполняет свои обязанности по призванию, но даже певчие поют потому, что веруют, любят церковное дело. Но, как я потом убедился, священнослужители вовсе не думают о боге, они… служат. А певчие? Попойки, любовные похождения, ссоры, скандалы и драки между ними — обычные явления. Вопрос о существовании или несуществовании бога и для певчих не имеет никакого значения. Они тоже поют не потому, что веруют, а потому, что им за это платят.

— Почему ваши певчие да и вы, Алексей Степанович, никогда не креститесь, не становитесь на колени, как это делают батюшки? — спросил я однажды помощника регента Глазова.

— Сравнили! — воскликнул он. — Батюшки достаточно получают, чтоб креститься и становиться на колени. Платите и нам столько, и мы будем падать на колени и креститься.

Выше я упоминал о молодом диаконе Иване Шашкове. Характерная черта его — практичность. После окончания семинарии он отказался поступить в духовную академию.

— Академия семью мою не будет кормить, — сказал он и стал диаконствовать в одной из церквей города.

Будучи приближенным престарелого митрополита Григория, Шашков предусмотрел, что лучше хорошенько устроиться пока митрополит жив, чем попусту тратить в академии еще четыре года. Служа диаконом, Шашков одновременно (на всякий случай, как он говорил) закончил курсы шоферов и получил права. Человек он неплохой, но страдает одной слабостью — страстной любовью к деньгам, к скопидомничеству. Мы с ним часто и подолгу беседовали; он знал мое настроение, я — его. Он не верит ни в какого бога и не скрывал от меня своего неверия.

— Все это ерунда, — говорил он о религии.

И довольно критически осуждал поповское сословие, религию, обряды, богослужение и даже верующих. Старых священников называл «пережитками капитализма», а верующих — «реакциями». Когда я твердо решил порвать с религией, он одобрил, неподдельно радовался. Но сам не хотел бросать диаконство.

— Подожду еще, — говорил он, — поднакоплю денег на «Волгу», а там прощай кадило и да здравствует шоферский руль!

— Иван! Неужели тебе деньги, «Волга» дороже чести, совести, твоих убеждений?! Вспомни, как мы с тобой потешались над поповскими интригами, скандалами, драками, над выдумками в богослужении, богословии и обрядах! Оставь мертвым погребать своих мертвецов! Выйди на светлую дорогу правды, и ты осудишь и проклянешь свое прошлое: кадильный дым, свечной угар, поповское мракобесие!

Вспоминая Шашкова, не могу не вспомнить диакона Вениамина Филиппова. Он не сомневающийся, не колеблющийся, а убежденный безбожник. Его слабость — выпить «изрядно». Придет, бывало, утречком на богослужение с тяжелой, еще не отрезвившейся головой и ищет, чем бы похмелиться. Выпьет двухсотграммовый церковный ковшик кагору, приготовленного для причастия, и навеселе начинает богослужение.

Когда нам вместе приходилось совершать богослужение, главной моей задачей было удержаться от смеха или скрыть смех от взоров верующих. Между молитвами и священнодействиями он умел вставлять такие словечки, прибаутки, так искусно успевал рассказать анекдот, что не засмеяться было невозможно.

Вениамин! До каких пор ты будешь играть в прятки? Объяви открыто о своем неверии и оставь протоиерею Михаилу Ипатову возможность существовать на приношения темных верующих или находящихся в каком-нибудь горе людей! На что-либо другое он уже не способен. А ты? Неужели ты боишься работы? Ты молод, вся жизнь твоя еще впереди! Не лицемерь! Не убегай от жизни — иди ей навстречу!

В церковном мире Ленинграда священник Филофей Поляков известен более своими любовными похождениями, чем проповедничеством и служением.

Поляков весьма предприимчивый человек: сам писал иконы, делал фотоснимки, провел телефон прямо в алтарь, поместив его с внутренней стороны иконостаса.

— Горе́ имеем сердца! — воздевая руки, возглашает отец Филофей.

Вдруг звонок. Отец Филофей устремляется к телефону:

— Алло! А, это ты?.. Позвонишь, милушка, чуть попозже, сейчас я занят: у меня основной момент службы, — шепчет батюшка в телефонную трубку и, подойдя к престолу и опускаясь на колени, продолжает:

— Благодарим господа!

Накануне больших церковных праздников в церквях совершается вечерня с так называемым «благословением хлебов». «Хлебы» эти (каждый из них вдвое меньше 50-копеечной булочки) после благословения разрезаются на мелкие крохи и раздаются верующим. Отец Филофей в этом отношении оказался подлинным новатором: «хлебы» он брал себе для своих «духовных дочерей», а для верующих велел резать батоны или просто городские булки, заранее принесенные из хлебного магазина.

Однако то, что совершили священник Владимир Поляков в Одессе и Николай Одар-Боярский в Ленинграде, превзошло всякие границы греха: они занимались деторастлением (в то же время имели жен), за что попали на скамью подсудимых. И это — носители «божественной благодати», проповедники религиозной морали!

Мои собственные наблюдения пополнялись откровенными признаниями прихожан на исповеди или в личных беседах.

Я наблюдал пренебрежительное, грубое отношение духовенства к простым верующим, слышал, как слово «верующие» заменяется у них словом «бабки» (мужчин в церквях почти не бывает). Я был свидетелем насмешливых рассказов о верующих. Однажды Филофей Поляков, сотрясаясь от смеха, поведал нам, как он «исцеляет» больных:

— Приходит ко мне больная бабка, просит исцелить головную боль. Я беру пирамидон, благословляю крестным знамением, даю и говорю ей дозу и время приема. Приходит с кашлем — благословляю кодеин. Приходит с запором — пурген. И что вы думаете? Через несколько дней приходят, руки мне целуют, благодарят за выздоровление, называют меня чудотворцем…

Многие верующие до сих пор не желают обращаться к врачам, не хотят идти в больницу, а идут в церковь за просфоркою. Однако, когда заболевает кто-либо из служителей культа, он обязательно обращается к врачам (да еще к знаменитым). Почему же бог не исцеляет их, не избавляет от смерти?

Сколько можно было бы рассказать о любовных похождениях и пьяных оргиях епископов Сергия и Михаила, архиепископа Никона, митрополита в отставке Серафима, архимандритов Онуфрия, Доната, Сергия, о целом ряде епископов, архимандритов, игуменов, иеромонахов и монахов, об их неестественной любви к мужчинам, особенно к мальчикам, которых они держат при себе под видом келейников-послушников, рассказать о ненасытной жадности этих служителей божьих, их стремлению к наживе, накопленных ими за счет темноты верующих миллионах рублей, многочисленных дачах, автомобилях, золоте и бриллиантах!

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, а собирайте себе сокровища на небе…» — поучает евангельский Христос. Следовать этому завету священники рекомендуют с амвонов только простым верующим, а сами неутомимо собирают себе сокровища и роскошествуют здесь, на земле, посмеиваясь за кулисами алтарей над фантазией мнимого Христа, призывающего собирать сокровища на небе. Попы всех рангов убеждены, что этот евангельский завет устарел: ведь от моли есть действенный земной препарат — нафталин; против воров — государственный закон, домашняя прислуга и овчарки; а против ржавчины — золото: оно не ржавеет.

Некоторые из верующих думают так: «А что мне там до попов, до кликуш: я хожу богу молиться, хожу в церковь, а не к попам». Но это ложное самоуспокоение. Ведь кто совершает весь религиозный церемониал в церкви и вне церкви? Духовенство. Для кого это все совершается? Для верующих. Отсюда следует вопрос: неужели искренне верующему безразлично, кто совершает? Попу, конечно, безразлично, для кого служить, ибо он за это много получает. А верующему должно быть не безразлично. Подумал бы верующий, что если священник знает все тонкости религии, но ведет себя не так, как проповедует, значит, он сам не верует, значит, не проникся той идеей, которую с амвона преподносит простым людям за деньги. А не проникся он ею потому, что она оторвана от жизни, ложна, без нее можно обойтись. Нередко говорят, что за проступки священнослужителей и верующих людей нельзя винить религиозные идеи. Внешне кажется, что это верно. Но если духовенство всех времен и народов, как правило, грешило и грешит против проповедуемых идей, то какова же цена этим идеям?!