Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул - Анатол Имерманис

— Мы снова в Санкт-Паули! — торжественно провозгласил Мэнкуп.

— А где же вторая машина? — обеспокоенно осведомился Мун.

— Должно быть, они поехали прямо в ресторан. Ло с недавних пор ненавидит даже само название «Санкт-Паули».

У сдвоенного причала, связанного между собой и берегом параллельными рядами мостиков, напоминавших в этот час муравьиную армию в походе, разыгрывалась веселая чехарда отправляющихся и причаливающих пароходов. Рабочие близлежащих верфей садились на замызганный речной трамвай, который за десять пфеннигов переправит их в пригороды Заэльбья. Под прощальный марш выстроенного на белой палубе оркестра с прогулочного парохода сходили туристы. Смазливые девушки в кукольных мундирчиках, напоминавших форму гитлеровской «Флак» — противовоздушной обороны, распределяли их по автобусам.

— Как ты полагаешь, Лерх, — Мэнкуп по-немецки обратился к скульптору, — где моим гостям будет удобнее жить? У меня или…

— На их месте я бы остановился в отеле. — Скульптор вынул трубку.

— Почему? — спросил Дейли.

— Магнус не даст вам спать. Всю ночь придется выслушивать его политические парадоксы. А поскольку они, по сути дела, ничем не отличаются от сегодняшней пьесы, вам к утру придется вызывать «скорую помощь».

— Ты был бы, конечно, не прочь увидеть их покойниками. Имейте в виду, для моего друга Лерха живые люди с некоторых пор не представляют никакой ценности. Он и Магда вступили в коммерческий брак, чтобы произвести на свет фирму надгробных памятников.

— Будь у меня твое состояние, я бы продолжал лепить свои никому не нужные фигурки, — огрызнулся скульптор.

Осмотр достопримечательностей Санкт-Паули, состоявших в основном из рыбного аукциона и паноптикума восковых знаменитостей, среди которых был даже Гитлер, занял около часа. Когда они подъехали к ресторану «Розарий», тот был уже битком набит.

Мэнкуп назвал свое имя швейцару. Тот перебрал разложенные на столике конверты и листочки, но так ничего и не нашел.

— Странно, — сказал Мэнкуп. — Обычно тот из нас, кто приходит первым, оставляет для опоздавших записку. Может быть, они вообще не приехали?

— Проще всего обойти ресторан, — предложил Дейли.

— Легко сказать. Мы потратим на это полчаса. А водный концерт начнется с минуты на минуту. Мне не хотелось бы, чтобы вы пропустили это зрелище.

— Тогда давайте сядем за свободный столик, а розысками займемся уже после концерта.

— Свободных столиков нет.

— Откуда вы знаете? — усомнился Мун. Швейцар пропустил их беспрепятственно, соответствующей надписи тоже не было.

— По поклону швейцара. Расстояние от пола до его подбородка прямо пропорционально наплыву публики.

Из затруднительного положения их вывел лысый, большеносый господин, нетерпеливо стучавший монетой в телефонную кабину.

— А, Мэнкуп! Ищете своих мушкетеров? Я их только что видел на террасе! Левый угол, почти у балюстрады! Подойду попозже! Сейчас некогда! Марокканцы! Директор ресторана все перепутал. Дал не те столики! Надо предупредить секретаршу, иначе они заблудятся! — Он торопливо выкрикнул эти совершенно излишние подробности — очень занятой человек, которому все же хочется щегольнуть отличными деловыми связями.

— Господин Ваккер, текстильный фабрикант! — представил Мэнкуп, но тот уже успел юркнуть в один из бесчисленных стеклянных сотов.

Терраса была огромной. Вплотную к ней подходил парк с деревьями и фонтанами, которые пока бездействовали. Они с трудом нашли указанный текстильным фабрикантом столик. Ловиза и Магда не заметили их приближения. Низко склонившись над столиком, с зелеными в отсвете абажура волосами, не то русалки, не то утопленницы, они о чем-то разговаривали. Тихо, почти шепотом, с землистыми, очень серьезными лицами. Баллин, сидевший в темноте, вообще не имел лица.

— Он может еще передумать, — возник из темноты его голос и сразу же пропал, вспугнутый появлением Мэнкупа.

— Сегодня какой-то удивительный день! — как будто не замечая обращенных к нему взглядов, весело поздоровался Мэнкуп. — Думал, я один такой рассеянный, оказывается, это всеобщая эпидемия. Почему не оставили записку у швейцара?

— Разве? — Ловиза пожала плечами. — Давайте скорее заказывать, сейчас начнется концерт!

В отличие от остальных помещений, здесь обслуживали девушки. Их пестрые платьица мелькали бабочками в полутьме. Разноцветные лампочки на столиках, похожие на светящихся гномов в абажурных колпачках, и расставленные вдоль балюстрады кадки с розами придавали террасе сходство с празднично иллюминированным садом. Нежное дыхание роз, кисло-сладкий запах еды, пряный аромат дорогой парфюмерии накрывал посетителей душным облаком.

— Концерт? — Дейли прислушался к разноголосице джазовых оркестров, доносившейся из залов. — А это что такое?

Мэнкуп снисходительно улыбнулся и заглянул в меню.

— Рекомендую гамбургскую кухню, — сказал он, читая вслух диковинные названия, в которых даже владевший немецким языком Дейли ничего не понял.

— Я за интернациональную! — заявил Дейли. — Бифштекс ценен хотя бы тем, что в любой стране заранее знаешь, что тебя ожидает.

— Я тоже не любитель кулинарных экскурсов, — поддержал его Мун. — С экзотикой всегда попадаешь впросак. Название звучит как музыка, а на поверку оказывается, что это всего-навсего ласточкино гнездо или маринованная лягушка.

Мэнкуп все же настоял на своем. Мун заявил, что в гастрономических оценках вполне полагается на Дейли, тот упорно отказывался от этой чести. В результате одному заказали лабекаус, другому — шванцзауер, так и не объяснив, что это такое.

— Где вы пропали? — спросил Мэнкуп, как только официантка ушла. Вопрос был обращен ко всем, но смотрел он при этом только на Ловизу. — Я уже думал…

— А вино? — перебил его Дейли.

— К нам подойдет специальный официант, — успокоил его Мэнкуп. — Ну так как же?

— Это я виноват, — заметил Баллин. — Когда ты свернул к Санкт-Паули, я сразу догадался, что не обойдется без твоего обычного аукциона. Меня мутит от запаха рыбы. Романисты утверждают, что она пахнет морем, а на мой взгляд — осклизлыми, гниющими трупами.

— Это меня всегда удивляло. — Заказав подошедшему официанту три бутылки «Рюдейсхайм-Гольд», а для Ловизы ее любимое «Целлер-Шварце-Кац», Мэнкуп повернулся к Баллину: — Ты ведь один из знаменитой мореходной династии Баллинов.

— Во-первых, весьма отдаленный родственник, к тому же из сугубо сухопутной силезской ветви, — защищался тот.

— Вы должны знать, что имя Баллин для нас целое понятие, — пояснил Мэнкуп гостям. — Начавшемуся в прошлом веке расцвету Гамбург обязан торговле с Америкой, поэтому основателя Гамбургско-Американской линии, ставшей со временем самым большим пароходством в мире, считают благодетелем города. Баллины и сейчас имеют миллионное состояние.

— Что не мешает им быть отъявленными скупердяями. Признаться, когда пришлось бежать из Силезии, Гамбург был избран мною в расчете на поддержку Баллинов. Но увы, они предложили вместо части своих миллионов место в конторе. Я, как видите, предпочел изводить чернила на статьи и книги.

— По этому поводу предлагаю эпитафию для могильного камня, в который Лерх и Магда, надеюсь, вложат всю бессмертную любовь к тебе. — Мэнкуп улыбнулся. — «Здесь покоится отзывчивый к людским нуждам писатель Дитер Баллин, ставший таким благодаря бесчеловечной черствости остальных членов фамилии».

Мун рассеянно слушал. Мешала музыка. Не та, что приглушенно и нестройно долетала из других помещений. Эта исходила из-под пола, из прочерченной световыми пунктирами дорожек тьмы. Штраусовский вальс, но исполняемый как-то особенно, под задумчивую сурдинку. Мун наконец догадался, что скрытые темнотой музыканты находятся под террасой. Казалось, она слегка качается на волнах музыки — каменный гамак, подвешенный к звездному небу, наполненный смехом и стеклянным звоном. «Рюдейсхайм-Гольд», искрящийся в узком стакане, тоже способствовал качке. Когда Мун поворачивался, он видел вдали наполненный пульсирующим светом прозрачный столб — рекламную видовую вышку фирмы «Филипс».

— Собственно говоря, в дезертирстве я виновата больше, чем Дитер, — заговорила Ловиза, возможно, чтобы прервать тягостное молчание. — Ты показывал своим гостям Большую Свободу и паноптикум?

— Да.

— Этого я и боялась.

— Паноптикума? — спросил Дейли. — Полностью разделяю вашу антипатию. Что касается улицы Большой Свободы, то, судя по витринам злачных мест, стриптиз там более чем свободен…

— В течение пяти лет мне приходилось бывать там каждый вечер. Как вспомню, так сразу тошнит…

— Хотя у вас фигура весьма подходящая для стриптиза, — галантно заметил Дейли, — все же вам не место на этой колоссальной распродаже женского тела, где самое главное в товаре — отсутствие упаковки!