Бегом на шпильках - Анна Макстед

Мел бросает в мою сторону странный взгляд. И говорит:

— Могу одолжить машкировочный карандаш.

Стараюсь не выдать обиду.

— Очень мило с твоей стороны. Не стоит. Лучше скажи, чем я могу помочь тебе.

Мел выпрямляет тонкую руку и осторожно тянет за поднятую ступню (которая в данный момент парит где-то у нее над головой). Этот невероятный маневр, похоже, не требует от нее никаких усилий. Уставившись на Мел, с сожалением думаю, что мне такое не под силу. Гибкость моего тела можно сравнить разве что с гибкостью высохшего сучка. Сегодня же пойду в спортзал.

— Я рашштроена, — провозглашает Мел, опустив ногу и начав нервно теребить красную ленточку на косичке. — Я очень уважаю Джульетту, она жамечательная танцовщица, нет-нет, я не хочу шкажать о ней худого шлова, но жнаешь… — я беру себя в руки, готовая к потоку злословия, что всегда следует за подобными фразами, — …ведь это нечештно: она жаграбаштала шебе вшю шлаву, во вшех гажетах — только она одна, каждый день — ее фотография во вешь ражворот, где она выштавляет напокаж швои чудные выгнутые ножки, кштати, на мой вжгляд, шлишком длинные, так что практичешки бешформенные! А я что, ражве не прима? Почему им не вжять интервью у меня?

Нижняя губа Мел начинает трястись. Я чувствую прилив жалости.

— Не надо так расстраиваться, Мел, — начинаю уговаривать я. И добавляю поспешно: — Я обязательно что-нибудь для тебя придумаю.

Мел хлопает в ладоши и, к моему величайшему изумлению, заключает меня в объятья. Такое впечатление, будто общаешься с мешком с гвоздями.

— Ты правда обещаешь? — радостно кричит она. — О, шпашибо тебе! Огромное шпашибо! — Делает небольшую паузу и продолжает: — Пошлушай! Почему бы нам не пошидеть где-нибудь жа чашечкой кофе и не поговорить об этом? Ты могла бы прийти на нашу репетицию в пятницу, а потом мы бы куда-нибудь шходили. Правда, тут в округе почти ничего не жнаю, но ты-то должна жнать! Так было бы ждорово, ну, пожалуйшта, шкажи «да»!

Я не так высоко летаю, чтобы отказаться от возможности посплетничать в компании звезды. Кроме того, я зачарована гипнотическим взглядом ее глаз, — таких огромных, голубых и печальных, — ну, и как тут сказать «нет»? Соглашаюсь и смотрю, как она исчезает за дверью. Из глубины коридора доносится ее пение.

Улыбаюсь и вдруг чувствую боль в районе подбородка. Прыщик. Великолепно: мой первый оргазм — и тут же сыпь. Заставляю себя не дотрагиваться до него и даже не смотреть — здесь кругом зеркала, и, говоря по правде, меня уже тошнит от собственного вида. В 18:03, после целого дня гнетущей тишины, наконец-то раздается телефонный звонок. Хватаюсь за трубку, словно утопающий — за соломинку.

— Алло?

— Привет, Натали. Это Салли, из приемной.

— Привет, Салли, — отвечаю я, изо всех сил стараясь не падать духом.

— Тут тебя хочет видеть один джентльмен. — Она понижает голос: — Полагаю, тот самый, из-за которого у тебя сегодня такой интригующий вид. — И затем вновь своим обычным тоном: — Так что, пусть поднимается?

Все эти намеки на отсутствие помады на губах уже начинают действовать мне на нервы. Возможно, я страдаю инвертированным дисморфным расстройством организма и на самом деле в два раза уродливее, чем мне кажется. Но вожделение одерживает верх над всеми остальными чувствами, и я кричу в трубку:

— О, да, да, конечно, спасибо, пусть немедленно поднимается! — Меня грызет чувство стыда оттого, что сомневалась в нем.

— Не за что, — отвечает Салли, хихикая. — Через секунду он будет у тебя.

Швыряю трубку на рычаг и начинаю судорожно метаться по кабинету в поисках косметички, но та оказывается где-то на самом дне сумки, погребенная под толстенной книжищей под названием «Сталинград», которой меня снабдил Сол (я все еще не оставила попыток начать ее читать). Наконец мне удается вырвать косметичку из плена. Практически готовая отщелкнуть крышку пудреницы, я слышу осторожный стук в дверь. Быстренько запихиваю косметичку куда подальше и наспех прочесываю пальцами волосы.

— Войдите! — хриплю я.

Мой визитер шагает через порог, сжимая в руке огромный букет темно-красных роз, и у меня внутри все опускается.

Он пристально смотрит на меня, и улыбка постепенно сползает с его лица.

— Что, — говорит Сол таким голосом, которого я раньше никогда от него не слышала, — что это у тебя на подбородке?

Глава 5

В современном обществе считается неприличным отпускать бороду. (Во имя равенства и справедливости надо отметить, что это относится и к женщинам.) Борода — это что-то такое несвежее, клочковатое и может отращиваться лишь в экстремальных ситуациях. Особо опасной я лично считаю модельную щетину, которую вообще нужно запретить законом. Если бы мое мнение хоть что-то значило, то мой подбородок не выглядел бы сегодня так, словно его мутузили сырной теркой, а Сол не пялился бы молча на дорогу и не вел бы свой «лотус» с более старческой скоростью, чем обычно. Меня одолевает ужас. Сползаю поглубже в кресло и принимаюсь накручивать волосы на палец. Последние десять минут мне было совсем не до веселья.

— Что значит: что это у меня на подбородке? — прошептала я в тот момент, чувствуя, как внутри медленно раскручивается завиток страха.

Рука взлетела сама собой, инстинктивно закрывая раздражающий прыщик. Вот только прыщик оказался вовсе и не прыщиком. А подсыхающей коричнево-красной коростой. Раной, полученной от долгого, неистового трения о чью-то небритую челюсть.

— Я должна тебе кое-что сказать, — проговорила я тихим голосом.

Ждала, что Сол, вмазав кулаком в стену, как любой нормальный мужик, проорет: «Ах ты, сука! Я его убью!». Но он ограничился лишь следующим:

— Ты, видимо, забыла: у нас на полвосьмого заказан столик в «Оксо Тауэр». Там все и обсудим.

У меня даже челюсть отпала. Правда, тут же захлопнулась, и я согласно закивала головой. Сол распахнул передо мной дверь, так что пришлось раболепно сгибаться, проныривая у него под рукой. И только подойдя к машине, я сообразила, что розы так и остались умирать на столе в кабинете.

— Как на работе? — пищу я тоненьким голоском.

— Нормально, — отвечает Сол и принимается что-то насвистывать себе под нос. По-моему, тему Селин Дион из «Титаника».

С силой сцепляю ладони, чтобы перестали трястись. Напряженность такая, что можно спятить. Никто не удивится, если я сейчас лопну как воздушный шарик, замусорив салон клочьями красной резины. До недавнего времени мне казалось, что Сол — безвольный человечек, мямля и тряпка, не более страшный, чем какое-нибудь кино с Мег Райан. Но теперь мое мнение изменилось. Теперь Сол — это Грязный Гарри с арифмометром в руках. Искоса продолжаю поглядывать в его сторону: хочу убедиться, что он не впал в спячку.