Осень на Луне - владимир игорьвич кузнецов

я углубился, годами, шаг за шагом изучал, исследовал и пробовал все, что могло бы разрушить извечные стены.

Если я буду умирать спокойно, с холодно и ясной мыслью, то, когда сердце мое окончательно остановится, я сделаю резкое, всей волей, усилие встать – и встану! Тело останется лежать, а я буду еще живее, бело-голубой и пульсирующий, точь-в-точь, как мое знакомое привидение. Я буду, свободен в своих передвижениях, видеть и слышать буду прекрасно. Поохаю, полетаю туда-сюда и отправлюсь в путь.

Если такое случится, – это будет наихудшая из всех возможных смертей. Не скоро смог я это понять и прекратить свои эксперименты с астральными путешествиями.

Может, когда-нибудь я расскажу о своих полетах в «другие миры», но не теперь – пора возвращаться к основной истории, – к причине моего писательства.

Астральный мир – интересно, но не главное, а просто очередные приключения…

Только одно может быть Главным. Ведь всегда должна быть система ценностей, что для нас сначала, а что – потом. И чтобы выстроить верное ценностное мировоззрение, надо найти абсолютною сверхценность – САМОЕ ГЛАВНОЕ.

Почему я пишу, о чем я рассказываю?! Что во главе угла?

Амба

Все, амба! – тигр пришел, большой страшный тигр – большими буквами – АМБА!

«Твоя смотри есть, а видеть – нету» – говорил Дерсу Узала.

Твоя говорить есть, а понимать нету…

Мне ведь не за себя обидно, и даже не за Державу. Даже боль и обида за Россию показалась мне домашней кошкой, когда АМБА пришел…

Мне за Бога обидно!

И сердце мое горело, и я рычал как тигр, и начал писать крайнее отчаянное сочинение в защиту моего Бога под названием – «АМБА».

Так что, расшифровываю: АМБА – это аббревиатура, и значит —

Апология Моего Бога

Таким было начало моей рукописи, хотя и написанной на Луне, но не включенной в «Осень», потому и пропала она где-то. В ней была – одна философия, и все о божественном, – поэтому никто разбираться не стал, поспешил я с философией. А уж если я заговорю о божественном, то все, – «Господь, прости верблюду, что он так много пьет» – для меня это некий род пьянства, только дай – поговорить о божественном! Вот Будда, в одной из своих прошлых жизней, как утверждают палийские «Джатаки», – был СЛОНОМ. А вот я, наверное, был ВЕРБЛЮДОМ:

Господь, прости верблюду,Что он так много пьет.Напьюсь и долго пить не буду,Через пески пойду вперед.А будут пройдены пустыни,Пройдут мозоли и горбы,И жажда жаркая остынет…Когда-то я верблюдом был.

К «Амбе» я еще вернусь, вот только доскажу основную историю, ведь я уже к самому главному подбираюсь, – к центральным событиям моей жизни…

Дорога к любимой моей

Сердце прыгало жабойНа брюхе по асфальту.Я приползал к тебе…Но это был светлый путь!

Жестокие законы мира мешали мне закрыться «в келье душной», стать Фаустом… Не Мефистофель, но такая же дьявольская сила кружила меня и бросала в толпу. Куда идут люди, все вместе, по какой дороге? Есть ли другой путь, кому он ведом? Я вглядывался в людей, искал Человека, задавал вечные вопросы…

Не только мне одному – так нужен Свет! Не мне одному не дали Истины… Кого здесь мучит жажда?! Кто пьян уже? Кто даст кувшин с вином?

Вот девушка в толпе – она прекрасна! Ей ведом путь! Я вижу, – она знает! Сейчас она скроется из глаз…

Я рванулся, догнал, я пошел за ней…

Я бросил все: мой чердак, мои книги, все забыл в одно мгновение, и со всей жаждой Свободы и Любви пошел за ней, пошел к ней…

Мы встретились, и стены зашатались, стало так светло, казалось – один шаг, и рухнет Тюрьма, – мне всегда так казалось…

Надо еще что-то, лишь чуть, необходимо сделать еще какое-то последнее усилие, и мы – я и моя любимая – в бесконечном экстазе покинем эту мрачную Луну…

Моя любовь не была безответной, но что может утолить жажду безумца, жажду мистика?!

Когда-то я писал стихи… Раздумья над формой, поиски рифмы отвлекали меня и, как мне казалось, проясняли мою мысль и чувства.

Хорошо было писать стихи! Я бы тогда погиб, если бы не придумал – писать стихи. Но не мог я стать поэтом, да и вообще никем не мог стать, потому что уже был – бедным страдающим влюбленным, и никем больше…

Я писал стихи, писал, старался, но не мог писать о Любви… Я всегда скрывал от людей, что во мне действовала только Любовь, и придумывал другие мотивы своих поступков. Мне приходилось несколько раз сочинять свое прошлое – и в милиции, и в сумасшедшем доме – не правду же говорить?!

Однажды Она сказала: «Я зачеркиваю семь лет жизни…» Выходило, что семь лет я себя не помнил: что делал, чем занимался, где, когда?

Но я помнил каждое Ее движение – последнее так же четко, как и первое, – помнил каждый Ее взгляд, каждый вдох… Помнил! И не только умом, не только каждой своей клеткой и молекулой, но и всей вечной жаждой Свободы, Света, и – Бога. Что мне было – все остальное? Все остальное – декорации к центральным событиям!..

В мечты и сны я брал Ее с собой… Я создавал, творил и дарил Ей… – я так мало мог дать здесь, в этом мире…

Правда, однажды я пришел к Ней, мгновенно проскочив 900 км, и – напугал! Явился в таком виде – бело-голубой и пульсирующий…

Магия не помогла мне реализовать мечты – дать Ей все земное – «я опущусь на дно морское, я поднимусь под облака…» Но магия была всюду вокруг меня…

Я давно заметил, что сверхчувствуют, предвидят, и вообще, склонны ко всему мистическому – несчастные влюбленные, для которых Любовь – все!

Пожалуй, Любовь и есть та единственная сила, осязаемое чудо, невидимая, но наикрепчайшая нить, которую плетет тот самый паучок, посланный с небес в наш ад для нашего спасения. Стоит нам зацепиться – отзовется все, в чем есть Любовь, и повернется к нам лицом. Надо только не быть таким тяжелым и не ползать по самому дну…

Любовь – истинное лицо любой «вещи», и все вещи мира давно пронизывает одна нить – Любовь.

Я не знал времени, существовали только часы и дни без Нее. И две недели – колдовской срок, предел моим силам, – я чувствовал, что не выдержу дольше, и происходило все, что угодно… Как часто повторялись! – две недели…

Однажды, когда почти закончился проклятый срок…

Я был так измучен, что, казалось, не мог шевельнуться, а нас разделяли 900 км, и у меня не было денег. Я сидел и просто ждал, что произойдет, и – дождался, видимо, где-то пробили часы.

Будто не я сам – я так и остался наблюдающим, – встал, быстро оделся, вышел из дома. В