Осень на Луне - владимир игорьвич кузнецов

Прибегаю, видите ли, забыл на плите кастрюлю с супом, крышка валяется на полу, а в супе по колено бродит ворона и вылавливает мясо.

Слово «ворона» происходит от общеиндоевропейского… Но так и слышится по аналогии с воробьем – вор она – вора бей…

Наша серая ворона – птица очень выносливая, жизнестойкая и живет долго. Я уж думал, что мне с Каркушей придется лет 30 мучиться, но нашелся человек, который ее у меня выпросил, и был с ней счастлив. Да и ворона обрадовалась, потому что – страсть!

Моя ворона, просто удивительно как, пристрастилась к рыбной ловле, ну конечно и к бычкам-ротанам, и к карасикам, ведь вся мелочь ей перепадала. Несколько раз сходил я с ней на рыбалку и все: с поплавка глаз не сводит, чуть поклевка – Карр!

А рядом старичок, тоже страстный рыбак, много удочек, а глаза не очень… Так моя Карлуша и у него ни одной поклевки не пропустила. Вот он и оценил воронье зренье, кто-кто, а ворона своего не проворонит. Сначала он заходил, ее с собой на рыбалку приглашал, а та с удовольствием – вольная птица: или сзади пешком идет, или вперед залетает, а больше любит на голове ехать. А потом Карлуша насовсем к старичку-рыбаку жить ушла – страсть!

Говорят, что она выучила новые слова: «Клюет!», «Тащи!», «Опять сорвалось…»

И все другие существа

Давайте начнем с того, что поклонимся на все четыре стороны, и пожелаем счастья и здоровья всем-всем, ни только всем людям, но и всем другим существам.

Людей на Земле много, уже 6 миллиардов, но вы знаете, что, например, на каждого человека в среднем приходится по 250 миллионов насекомых! Всех других существ на Земле гораздо больше, чем нас людей, есть великое Царство Растений и Царство Животных, в котором человек только один вид из полутора миллионов видов известных современной науке. А все вместе, БИОСФЕРА – живая оболочка нашей планеты. Живая планета Земля! И каждая жизнь – часть всеобщей Жизни, уникальна, бесценна, неповторима…

Так давайте поклонимся Жизни, и каждой букашке кивнем, всех-всех вспомним и не забудем, что мы на Земле не одни. Давайте вспомним обо всех других, иных, самое о них удивительное, интересное, ведь тема наших бесед неисчерпаема, это – И ВСЕ ДРУГИЕ СУЩЕСТВА.

А теперь опять на Луну, – вон Заяц кувшин поднимает! Хотелось бы мне говорить обо всем, шутя, играя и смеясь, но там опять – ОСЕНЬ и еще какая-то сверхзадача в лунном тумане маячит…

Кадабр с того берега Стикса

Очнись, Кадабр, живи!

Беги, лети, достигни!

Не будет Стикс преградой.

Заклятье

«День 4321-й.

Пока я собирал дубовые галлы, мой Цербер от скуки открыл дверь лаборатории, а ворон, несмотря на строгий запрет, учинил разгром и опрокинул бутыль со свежим соком мухоморов. Погибло 340 пятен синей луны, к тому же, большая часть жидкости попала в ящик с малахитовым порошком.

Наводя порядок, в этот же ящик я вылил старое дымное масло – дыхание Горыныча (дурман, аконит, окопник). А так же выбросил все шесть фракций опыта № 364 – спорынья с герметической росой, и опыт № 9 – надкрылья жужелиц-красотелов с жабьей слизью, и разный накопившийся мусор…

Закончив уборку, я тщательно перемешал то, что возникло в ящике – ярко-зеленую краску редчайшего оттенка».

(Из дневника экспериментатора)Не красьте скамейкиВолшебною краской,Пленен я навекиЧудовищной сказкой.

Яркий осенний день, мне семнадцать лет, я гуляю с девушкой…

Там, на моей Земле, в лучшем из миров, в той первозданной линейной непрерывности, которая не вызывала сомнений. Обычный день, пока еще единой, настоящей жизни, вмещающей в себя весь свет моего естественного сознания.

Мы шли легко, беззаботно. Никуда не спешили, – впереди была вся жизнь…

В сквере, где резвилось и радовалось осеннее солнце, мы увидели невероятное – кто красит скамейки, на зиму глядя?! Скамейка была такой свежайше-зеленой, так не вязалась с красками осени, что выглядела нереальной, как бы выпадала из этого мира…

Мы подошли, потрогали, подивились, посмеялись и сели – хорошая удобная скамейка.

Мы еще не целовались, за руки держались, болтали о том, о сем… А потом она сказала, что собиралась в парикмахерскую, а в этой, что от сквера через дорогу, вроде бы мало народу, – не подожду ли с полчасика?

Я немного загрустил и важно сказал: «Жаль, нет сигареты, что-то покурить захотелось». А потом вдруг быстро и с жаром заговорил: «Ты знаешь, что мой прадед жив и здоров, и даже, можешь не верить, но он – колдун, волшебник, ну совсем такой маг, как у Гофмана Проспер Альпанус. У него огромная собачища, с зубами, как у льва, и ворон есть – говорящий… Да вон дом, выше на гору, за твоей парикмахерской! Видишь, – мансарда с большим окном, там по крышам можно перейти на саму горку, в хитрый дворик, где вон те деревья, – он туда собаку выводит… Вообще-то он дома редко бывает, путешествует, травы собирает… Давай зайдем, сейчас как раз… – давай! А то я о нем опять забуду».

«Ну, давай – зайди ты, только за ум, за разум не заходи, а я пока в парикмахерскую, – и встретимся через полчасика, на этой зеленой…» – глаза у нее тоже были зеленые, блестели… Мы встали и пошли. Когда перешли дорогу, и она нырнула в свою парикмахерскую, я оглянулся…

Сквозь желтую, красную, бурую листву, среди увядающей зелени – шевелилось, сверкало, ядовитое полосатое тело невозможного существа.

Через полчаса вернусь! Я побежал вверх по переулку к дому моего, – моего ли?! – прадеда.

Последний пролет лестницы был деревянным, тяжелые доски даже не скрипнули под ногами, единственная на маленькой площадке дверь – тоже из настоящего дерева. Я глубоко дышал, стараясь взять себя в руки, и слушал, как мощно дышало и сопело за дверью: «Чудовище! Узнает ли, может склероз от старости?» – я толкнул никогда не запиравшуюся дверь. Пес ступил в сторону и, опустив тяжелую голову, смотрел без зла, но хвостом не вилял. Когда я его не вижу, не могу представить такую большую собаку, – чтобы вцепиться в горло, ему даже не надо вставать на задние лапы.

Я прошел на кухню, – прадеда, видимо, не было дома, – похлопал себя по карманам в поисках сигарет и спичек. Спички нашлись, а сигарет – вспомнил, – не купил.

На окне стояла старинная бронзовая лампа, на чаше светильника, цепляясь проволочной чистилкой, вставленной в чубук, висела трубка.

Трубка! наверное, из груши или вишни вырезана, – красивое дерево, приятно держать в руках. Табака я не нашел, но трубка была выкурена лишь наполовину…

И я, пыхнув дымом, затянулся. Странный запах, напоминает… – я не успел додумать, как вдруг вспомнились все запахи, какие знал и не знал. Запахи – и все разом, и поочередно, сталкиваясь, вспыхивая дивной остротой ощущения, ударили