Осень на Луне - владимир игорьвич кузнецов

в лоб и нос, разрывая ноздри.

Как бы мне выдохнуть этот дым? Он заполнял меня, кипящей смолой вливался в живот, по раскаленным ключицам, как по трубам, тек в руки – тяжелый, горячий, – горло перехватило красным огненным ошейником, таким же, как на Цербере…

И вдруг еще один тоненький, ярко-зеленого цвета запах стал сверлить мои лобные пазухи… Я чихнул!

Вспыхнул ослепительный свет – я едва мог приоткрыть напряженные веки – такое яркое солнце! И так высоко над головой, как бывает только в жарких странах. Не удивляясь, я смотрел на море и на пальмы.

Всюду счастливые лица. Люди смеялись, пели, танцевали, говорили громко, кричали, ели мясо и фрукты, пили вино, обнимали друг друга. Я стоял посередине площади: огромной, многоголосой, многоцветной, благоухающей, как восточный базар. Какие красочные были на всех прохожих одежды, какие прекрасные женщины улыбались мне!

И я уже было, направился к винной лавке… Но тут стало быстро темнеть – как солнечное затмение, чем быстрее темнело, тем безудержнее становилось веселье. Наступающую тьму расцветили мощные фонтаны фейерверков. Я не видел зрелища красочнее! Но вот последняя ракета рассыпалась темно-красными меркнущими угольями, огни погасли и покрылись – пеплом.

Я стоял посередине кухни и смотрел в потухшую трубку.

Однородный слой серого пепла покрывал все пространство плоской равнины, и ноги бредущих по ней людей по щиколотку утопали в нем. Пепел взметался, клубился дымными тенями, силясь укрыть бледные, опущенные долу лица. Миллионы усталых людей скорбно и молча брели куда-то. Черный горизонт, серое небо – все черное и серое, и пепел – все сгорело, погасло, – безысходность…

Не было надежды и даже печали, любое чувство, еще не возникнув, тонуло в темной вечности, не было предчувствий…

И вдруг – свет! Яркий, чистый, прекрасный, он вспыхнул в вышине, сияющим водопадом пролился через серый воздух. И на равнину спустилась белая, из плотного твердого света, лестница…

Потухшая трубка, – вспыхнувшая спичка…

Передо мной стоял прадедушка с горящей спичкой в руке: «У тебя трубка потухла, затянись-ка еще разок» – он лукаво улыбался, сверкая ясными веселыми глазами.

Я прикурил и затянулся еще раз.

Это не сон! Мое сознание было обычным моим сознанием, но ясным и свежим, настежь открытым для любого восприятия. Полнота ощущений, острое чувство реальности не оставляли сомнений. Земля подо мной, колкие звезды, не затмеваемые Солнцем – все четко и резко, – так во сне не бывает, так трезво и больно не бьет по нервам – сон.

Единственная странность и, в то же время, – восторг! были в том, что я не имел веса. И форма моего тела, и его размеры, которыми я мерил расстояние и скорость – обычны, но веса, массы и, может быть, внутренностей не было. Я мог двигаться с любой скоростью, куда угодно, легчайшим напряжением воли, как летаешь во сне, но я летел – наяву!

Я все помнил, понимал, сознавал, но все же от полета, от дивной легкости, от свободы абсолютной… – совсем опьянел. И решил лететь на Луну!

Похоже, когда ныряешь: работаешь ластами, стремишься, останавливаешься, чтобы уши продуть, и зависаешь на месте, а до дна еще далеко. И снова усилие – надо достать! И вот, коснулся дна, схватил рапана…

Стоило остановиться, и, не имея инерции, замирал в точке созерцания и удивлялся – как далеко до Луны! И снова летел с непостижимой скоростью, которую так хорошо чувствовал, и опять останавливался и плавал в беспредельной пустоте.

Но вот я достиг дна – коснулся поверхности Луны. Восторг и победа окончательно вскружили мне голову, я потерял себя, утратил непрерывность…

Когда я очнулся, то – на Луне был город.

Глубокая ночь. Я медленно скользил вдоль длинной темной улицы. Меня привлек тусклый свет на третьем этаже, я подлетел и заглянул в окно. Женщина встала и подошла к ребенку. Я знал, что это будущее – мое будущее. Там, в углу, на диване – спал я…

Счастливый и свободный, я парил за окном и мог лететь куда угодно, но что-то толкнуло меня на глупую шалость, – я стукнул в окно рукой. Не сильно, но стекло разбилось. Как-то странно руку кольнуло, и я почувствовал тяжесть.

Воистину! Будда был прав: «Нет большего несчастия, чем тело». С трудом, встав с дивана, я выполз на кухню.

Я был здоровым и сильным человеком, просто у меня болели мышцы, а руки уродовали мозоли. Завтра, еще не встанет солнце, я пойду на работу, на ту, что и вчера, и десять лет назад… Сгущались прочные стены – обязанности, заботы, долги… Надо вернуться! Через полчаса она выйдет из парикмахерской. Я должен успеть. Быстрее обратно на Землю, в мой родной мир!

Часто, проснувшись среди ночи, я сижу на кухне, курю, пью чай, а иногда пишу…

Сквозь забвение – сквозь пространство и время я вижу ясно – там, на том берегу Стикса, в сквере, где резвится и радуется осеннее солнце, ждет меня чудесная скамейка невыносимого ярко-зеленого цвета.

Да, много чего бывает на свете, «что и не снилось нашим мудрецам». Представьте себе, я вернулся… Вернулся!

Это история почти столетней жизни… Все и всегда я приносил в жертву своей мечте, помнил, желал и – вернулся.

И вот Она вышла из парикмахерской. Она шла ко мне, и я любовался ею, привычно замедляя время, и Она шла, зависая над землей в такт ударам моего сердца. Пусть я стар, волосы седы, а лицо в шрамах, я – победил! Вот подходит ко мне моя Юность, и я любуюсь сбывшейся мечтой.

Но отточенная годами наблюдательность брала свое: ее волосы не причесаны, не завиты – лишь пуще растрепались. А в парикмахерскую она ходила за тем, что держала теперь в руках… Нет! – это была не бритва, тренированное зрение позволяло видеть изящную, невиданно острую косу и, даже, зловещую надпись на окосье – «больше никогда». Она шла торжественно, загадочно улыбаясь, а глаза были такие ядовито-зеленые…

Моя Земля, мой желанный мир, столько труда! – и ради чего?!

Другая плоскость, но все те же фокусы, мир планетарной плесени, где в казенной Тюрьме томится душа человека, где даже Любовь оборачивается – Смертью.

Я понял, что нет, и не было у меня дома. Нигде! Ни на кухне ночью, ни в лаборатории, когда я был прадедушкой, ни в семнадцать, ни в сто лет…

И на Земле, и на Луне, всегда я тосковал по дому, отовсюду стремился улететь – домой, но снова оказывался – в Тюрьме!

Сейчас Она подойдет еще ближе, и – желанная реальность окончательно осуществится, мне снова будет семнадцать лет, а впереди у нас – целая жизнь… – в обнимку со Смертью!

Привет, Старуха!Подавись!Последнюю мечту,последнее желанье,последнюю привязанность моюГлотай! —Ты будешь сыта!Очнись, Кадабр! – живи!Беги, лети, преодолей!Скамейка прыгнула, взлетела…Как листья сыпались!И,