Пора меж волка и собаки - Андрей Синельников

На низком столе были разбросаны бумаги с пометками самого царя. Потянулся, взял лист, прочел «…таковая землица невеликая, вельми угодная, у такового великого, сильного царя, под пазухою, а не в дружбе, а он ей долго терпит и кручину от них великую принимает…» вслух ответил.

– Правильно Пересвет, пора котел этот общинный, ордынский казан, под свою руку сгребать. Нечего Казани Волгу-мать за горло держать. Сам должен длань свою на кадык Новгороду наложить. Молодец. Чего еще пишешь? – он наугад вынул еще один лист.

– А царю без воинства не мочно быть, – будто услыхал голос этого гордого парня в красном кафтане, – Воинниками царь силен и славен. Воина держати, как сокола чередити, всегда ему сердце веселити, а ни в чем на него кручины нет…. Любите их, яко отец детей своих, и бытии им щедру…Щедрая рука николи же не оскудевает и славу царю собирает…

– И тут ты прав, – ответил невидимому собеседнику царь, – Без воев нету крепкой власти. Надоть их припущать к сердцу близко…только вот знать бы кого? Не пригреть бы гадину на груди-то? – он задумчиво перебирал рукописи дьяка, откладывая их в стопку.

В комнату вошла мамка. Подошла, посмотрела на кипу исписанных листов. Спросила.

– Что Иван все прочитал?

– Да почти. “Сказание о книгах”, “Сказание о Магмет-салтане”, “Сказание о царе Константине”, “Первое и второе предсказания философов и докторов”, – на память перечислил воспитанник, – Али еще что есть?

– Чего уразумел?

– Да вот, что войско надо делать по другому, не по вотчинному, а как у братских дружин, по разуму и по верности. Что отдельно надо стрельцов с огненным боем в сотни определять…, что кормление надоть отменить, что бы все с руки царской кормились, а не со своих уделов…,что воин должен быть человеком свободным, а мужик закабаленным и к земле прибит…мужик к земле – к огороду, а ремесленник к городу…за оградку их надо загнать. Свободный человек он токмо для войны нужон, а не для мирного делу…

– Стоп, стоп, – остановила его, как лошадь на скаку, Малка, – Главное ты меж строк проморгал, несмышленыш. Гуляй, ты ж так Пересвета называешь? – озорно сверкнув синими очами, спросила мамка, как ни в чем не бывало, – Так вот, Гуляй тебе чего писал, – она безошибочно вынула исписанный лист и, тыча в него пальчиком, сказала, – Основа державы – Правда. Коли Правды нет – то всего нет!

Бог любит не Веру, а Правду. Будет в твоих словах закон – будут люди слова твои на лету ловить! Понял!

Она стояла так близко, и была так хороша, что Иван не выдержал, и схватил ее за осиную талию, пытаясь привлечь к себе. С неизвестно откуда взявшейся силой, она лихо скрутила государя, не обращая внимания на его титул, легко дала подзатыльник и, даже не сбив дыхание, продолжила.

– Закон – вот основа державы…, а ты руки распускать! Мал еще, мамке подол задирать, топай в гарем свой, там жена молодая, да наложниц полон мешок. Мало одной жены, я тебе еще одну присмотрела татарских кровей.

– Ишь какова? – опешил царь, – А коли кнут, али дыба?

– Уймись, малец. Придушу, не посмотрю, что мой выкормыш, – спокойно ответила Малка. Ивану показалось, что из-под платка выбились не рыжие локоны, а выползли медные змеи.

– Чур. Чур, меня, – он перекрестился.

– Крестится, а Богов старых зовет! – в голос засмеялась Малка и пропала, как не было.

В дверь стучали, только сейчас Иван расслышал настойчивое тук-тук.

– Входи! – он уже успел оправиться от этого, как он посчитал, помрака.

– Государь, – поклонился с порога сторожевой рында, – Тебе подарок от сестры твоей Елизаветы с Альбиона Туманного.

– Что за подарок? – совсем приходя в себя, спросил Иван.

– Лекарь.

– Зови. Как нельзя кстати.

В горницу вошел богатырского роста мужик, никак не походивший на хилого заморского дохтура. Налитую грудь туго обтягивал черный бархатный кафтан с серебряными позументами, а на ногах ладно сидели юфтевые сапожки с серебряными же подковками, звонко цокавшими по каменному полу палаты. Угрюмы вздрогнули и быстро переглянулись, успев поймать, как округлились глаза, стоявшего за спиной государя Пересвета. Все это заняло мгновение и стерлось одним дуновением ветерка из полуоткрытой двери.

– Ты отколь чернокнижник? – спросил Иван.

– Из дальних краев заморских, от двора королевы Аглицкой, ее волей к тебе в услужение послан, государь-батюшка, – вошедший поясно поклонился.

– Гляжу, какой молодец. У королевы-то Елизаветы, что все дохтура такие?

– Да мне мнится, – раздался шепот в ухо, – Он и не дохтур вовсе.

– А кто? – вслух спросил Иван. Эта привычка разговаривать с самим собой уже не удивляла свиту.

– Сдается мне, что он маг и волхв, – шепнула Малка.

– Так все дохтора на берегах Тыузы, в стольном граде Лондоне таковы?

– Не все. Я почитай один таков, – спокойно ответил гость, – Да я в Лондоне тоже проскоком был. А так в Париже, да Германии обретался.

– В чем же ты силен лекарь? Какие, такие болезти лечить силен? Какие лихоманки и какими зельями выводить учен.

– Разные, государь. Но ведь, коли душа не спокойна, то болезнь тогда только в тело лезет. А коли душа в благодати – тогда и хворь бежит, – он стоял, спокойно отставив ногу чуть в сторону.

– Во как! Да он философ, а Пересвет? – повернулся на троне к стоящему дьяку.

– Пусть чего еще скажет. Пусть поведает, какие книги читал? – хитро улыбнулся Гуляй, узнав в иноземце Микулицу.

– Книги разные читал, – отвечал тот, – Меня ведь еще и чернокнижником кличут. Книги читал. Философский камень искал. Золото учился делать, Яды смешивать. Чародейством людей изводить…. Много чего знаю и умею, чего темнить-то перед светлыми очами самого государя земли Русской, – краем глаза отметил, как опешили дьяки и челядь от его слов.

– Вот так! Яды, говоришь, смешивать умеешь, – Иван расплылся в улыбке, – Чародей говоришь. Волхв. А врага распознать можешь, али другого чародея? Не готовит ли зелья страшного, не имеет ли думу черную? – он откинулся на спинку трона, ожидая, что шепнет ему его мамка.

– Волхв – это хорошо. Бери его Ваня, он нам нужен сейчас, как вода холодная в зной. Кругом колдовство черное. Змеюки на груди, гляди, скоро зашевелятся. Силу почуяли, и алчность им нутро жжет. Нам теперича каждый человек, что нам верен и в делах ворожейских силен, как хлеба кусок в голодный год. Его ж к нам Лиза направила. Мы ей не враги, да и делить нам с ней нечего. Привечай его Ваня, – шепот смолк.

– Могу государь. Могу врага ведовством узнать. Могу ядом или словом извести, – прямо отвечал лекарь.

– Ну, тогда скажи, как тебя величать буду.

– Елисеем Бомелием звать меня… ноне, – тряхнув волосами, постриженными в кружок, ответил он.

– Елисеем значит. Вот теперь и у нас королевич Елисей. Один, али как? – пошутил Гуляй, заслужив одобрительный кивок царя.

– Да не с войском, – отшутился Елисей, – А вот жену свою Лету с собой привез.

– Ну, Бог с тобой, ступай вон к Пересвету, он тебя устроит. Я отдохну, пожалуй, – и как бы самому себе вслух добавил, – Надоть это дело колдовское повертеть со всех сторон, – встал и вышел в маленькую дверь сзади трона.

Из крошечной светелки он спустился в подвалы каменной палаты с низкими сводами, поддерживаемыми массивными колоннами. Сел на низкую лавицу, застеленную толстым персидским ковром. Закутался в соболью шубу, сняв с головы шапку Мономаха, и впал в думу. Тишину нарушил голос Малки.

– Чего пригорюнился надежа-государь?

– Да вот думаю, надо ли чародеев к себе подпущать или ну их? – он пытливо смотрел на свою берегиню.

– Вот смотри. Еще при батьке твоем, Василии, из Новогорода понаехало сюда Захарьиных детей, яблоку негде упасть. В Соборах Боровицких почитай все должности духовные у них. В Китай-городе, что ни жид, то Захарьину веру чтит. На Торгу в кажном лабазе, в кажном трактире схарьевец-захарьевец Правь правит. Дьяки у тебя, почитай, в половине приказов Захарьины. Даже Настя, прости ее Господи, и то Захарьина-Кошкина. А кот в государстве один могет быть, – с улыбкой напомнила она ему его же слова.

– А при чем тут моя дума про чародеев? – в глазах его рос немой вопрос.

– Ты слушай. Умей слышать и слушать. Слово серебро, а молчание – золото. Так вот. Жидовски мудрствующие, как они себя называют, мудрствуют не просто так, а зная тайны старые, звезды читая и волхования уча. Знала я их учителя, человека много разных тайн знавшего и много разным знаниям ученого. Чернокнижника и чародея известного, волхованием и ворожбой прославленного.

– Что ж стало с ним? – тихо спросил царь, с удивлением глядя на свою мамку.

– А он ноне в царстве Мараны на цепях висит. Его Аринии стерегут. От них не вырвешься. Только детки его да ученики по свету гуляют, – спокойно ответила она, – Потому…. Знаешь ли ты Ваня, как лесной пожар гасят, когда он огненным валом на деревни и посады идет?