Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

– Сделайте над собой усилие – и больше не пытайтесь вернуться к той жизни, которая должна стать теперь для вас не более, чем сном! Перестаньте упрямиться и хранить верность той выдуманной платонической любви, которая просто недостойна вас. И поймите, наконец, что в глазах света вы теперь принадлежите мне. Но главное то, что я люблю вас с тем пылом, с тем неистовым самозабвением, каких не вызывала в моей душе ни одна женщина. Не пытайтесь же убежать от страсти и от воли, которую ничем не сломить. Как один холодный металл, брошенный в тигель, чтобы расплавиться и смешаться с другим, уже раскаленным, так ваше равнодушие, соединившись с моей страстью, образует удивительный сплав. Вы волей или неволей полюбите меня, потому что этого хочу я, потому что вы молоды и прекрасны и я тоже молод и красив. Сколько бы вы ни сопротивлялись, вам не разомкнуть моих объятий. А это означает только одно: ваше упрямство бессмысленно, потому что бесполезно. Смиритесь с улыбкой на устах – разве это не счастье быть любимой герцогом де Валломбрезом! Многие и многие сочли бы это неземным блаженством!

Молодой герцог говорил с тем жаром и воодушевлением, которое кружит головы дамам и побеждает их целомудрие, но это не возымело ни малейшего действия. Изабелла сидела безмолвно, прислушиваясь к звукам за окном – именно оттуда должно было прийти спасение.

Внезапно она уловила неясный звук, донесшийся со стороны рва. Это был глухой, мерный и осторожный шум трения дерева о какую-то преграду. Опасаясь, чтобы его не услышал де Валломбрез, Изабелла заговорила, подбирая слова так, чтобы как можно болезненнее задеть тщеславие молодого вельможи. Она предпочитала видеть его гневающимся, а не влюбленным, кроме того, она надеялась раздразнить герцога и отвлечь от того, что происходило за окном.

– Подобное блаженство стало бы для меня жестоким позором. Если у меня не останется иного выхода, я предпочту смерть, и вам достанется только мой труп! Прежде вы были мне безразличны, но теперь я ненавижу вас, и это чувство во сто крат сильнее. Вы оскорбили меня бесчестным насилием над моей волей. Да, я люблю барона де Сигоньяка, к которому вы не раз подсылали наемных убийц, и никого более!

Звуки за окном продолжались, и Изабелла, больше ни о чем не думая, все повышала и повышала голос, чтобы их заглушить.

От ее дерзких слов де Валломбрез побледнел, глаза его помутились, в углах рта показалась пена. Он судорожно схватился за рукоять шпаги. Мысль немедленно, на месте, убить строптивицу молнией пронзила его мозг, но неимоверным усилием воли ему удалось сдержать себя. Вместо того чтобы взяться за шпагу, герцог разразился деланым хохотом.

– Тысяча чертей! Такой ты нравишься мне еще больше, – воскликнул он, шагнув к молодой актрисе. – Когда ты клянешь меня, глаза у тебя сверкают, как индийские сапфиры, а щеки пылают, словно маки! Ты становишься вдвое красивее! И я рад, что ты высказала то, что у тебя на уме. Мне тоже опостылело сдерживаться. Ты любишь Сигоньяка? Отлично! Тем слаще мне будет обладать тобой. Ты не можешь представить, какое это острое и изысканное наслаждение целовать губы, которые твердят: «Проклинаю тебя!» Это куда лучше, чем осточертевшее и приторное «Люблю тебя, дорогой», от которого просто тошнит!

Испуганная Изабелла вскочила, отступила на несколько шагов и выхватила из-за корсажа нож Чикиты.

– О! – обрадовался герцог, заметив оружие в руках девушки. – На сцене появился кинжал! И как же ты намерена воспользоваться им, моя красотка? Заколоть меня или поступить так же, как Лукреция, добродетельная супруга Тарквиния, заколовшая себя на глазах у мужа? Тебе ведь известна эта старая история, верно?

Больше не обращая внимания на нож, де Валломбрез шагнул к Изабелле и схватил ее в объятия, прежде чем она успела что-либо предпринять.

В то же мгновение раздался треск, за которым последовал оглушительный грохот. Оконная рама, словно высаженная снаружи ударом какого-то исполина, покачнулась и рухнула на паркет, засыпав все вокруг осколками битого стекла. А в пустой оконный проем с шумом и шорохом вторгся целый ворох древесных ветвей!

То была вершина того древесного исполина, по ветвям которого Чикита переправлялась через ров. Сигоньяк и его товарищи умудрились подпилить ствол и направить его таким образом, чтобы при падении он превратился в мост, связывающий противоположный берег и окно покоев Изабеллы.

Все это произошло в самый разгар любовной сцены, и ошеломленный де Валломбрез тут же выпустил молодую актрису, схватившись за шпагу, чтобы отразить необъяснимое вторжение.

В то же мгновение в комнату бесшумно, как тень, проскользнула Чикита и дернула Изабеллу за рукав:

– Скорее спрячься за ширмой, сейчас здесь будет весело!

Малышка была права. В ночной тишине один за другим прогремели два-три выстрела, гулко раскатившиеся в ночной тиши.

Головорезы, поставленные охранять замок, подняли тревогу.

Со всех ног взбежав по главной лестнице, Малартик, Бренгенариль и Тордгель ворвались в покои Изабеллы, чтобы помочь де Валломбрезу, тогда как Ля Рапе, Мерендоль и остальные головорезы, состоявшие на службе у герцога и прибывшие в замок вместе с ним, переправились на лодке через ров, чтобы напасть на врага с тыла. Несмотря на поспешность, действовали они довольно слаженно.

Рухнувшая верхушка дерева загородила и без того узкое окно, а ее ветви простирались почти до середины комнаты, что сильно ограничивало пространство для маневра. Малартик вместе с Тордгелем занял позицию у одной стены комнаты, а Бренгенарилю и Кольруле приказал стать у противоположной. Таким образом они могли избежать прямой атаки врага и сохранить перевес над ним. Теперь атакующим, прежде чем проникнуть вглубь замка, предстояло миновать два ряда головорезов, стоявших наготове со шпагой в одной руке и пистолетом в другой. Все они успели нацепить маски, ибо никто не желал быть опознанным, если дело примет скверный оборот, и эти четыре безмолвные, как призраки, фигуры с черными лицами, вооруженные и готовые к бою, представляли собой весьма устрашающее зрелище.

– Удалитесь, ваша светлость, или наденьте маску, – вполголоса посоветовал герцогу Малартик. – Если завяжется потасовка, никто не должен видеть, что вы в ней участвуете.

– Почему? Я никого не боюсь, а всякий, кто меня увидит, уже не сможет об этом рассказать! – хвастливо заявил де Валломбрез, угрожающе потрясая шпагой.

– По крайней мере, уведите отсюда Изабеллу, эту новую Елену Троянскую, иначе ее, чего доброго, заденет шальная пуля!