Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вдруг, словно не слушая или без всякого интереса воспринимая то, что я говорил, Никита перебил меня:
– Пап, а ты помнишь, когда в первый раз трахался с девчонкой? – Видимо, он заметил мои колебания. Видимо, решил, что я не хочу отвечать на такой вопрос. – Да ладно, давай колись. Я ведь тебе рассказал про себя.
– Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, но будь уверен, что мой случай был исключением. Обычно сексом начинали заниматься лет в восемнадцать, а то и позже.
Мы как раз остановились перед светофором, и я повернулся, чтобы посмотреть на выражение его лица. К счастью, он не мог прочитать мои мысли. Я понял, что мне не хватит духу рассказать ему правду и надо придумать какую-нибудь ерундовую историю.
17.
Несмотря на то что стоит необычная для этой поры погода (больше двадцати градусов), мы отправились с Хромым проветриться. Телефон зазвонил рано утром. Я переполошился, но это был он.
– Слушай, если ты не назначил свое самоубийство на сегодня, давай съездим пообедать в Аранхуэс?
– А собаку куда?
– Возьмем с собой.
Повсюду толпами бродили туристы, которые все подряд фотографировали. Мы с Хромым обходили стороной главные достопримечательности, словно очаги заразы. Никаких дворцов и музеев! А знаменитые сады? Табличка оповещала, что вход с собаками туда запрещен. Ну и пошли они к черту, эти сады! Хромой, которому нравится считать себя заступником Пепы, только возмущенно скрипел зубами. Мы с ним так разозлились, что, если бы оставили машину не так далеко, двинулись бы в Оканью, где, как нам было известно по предыдущим поездкам, можно легко забыть про жизненные невзгоды, наевшись яичницы с бараньими мозгами и ветчиной.
Мы без всякого плана бродили по центру Аранхуэса до обеденного часа. Потом по рекомендации какого-то местного жителя нашли ресторан с террасой и прекрасным видом на зеленоватую спокойную реку Тахо. Нам позволили войти туда с Пепой, которая мирно улеглась под столом и покорно ждала, пока и ей что-нибудь перепадет.
Мы с Хромым заказали одно и то же: дикую спаржу на гриле, крокеты и в качестве главного блюда – фазана по-охотничьи. Не совпали только в выборе десерта. Мой друг остановился на домашней торрихе, а я после недолгих сомнений – на флане со сливками.
Если не считать некоторых гастрономических комментариев, единственной темой за обедом стала вчерашняя демонстрация. На самом деле мы уже успели обсудить ее в машине по дороге в Аранхуэс, но это событие явно занимало все мысли Хромого. Бульвар Прадо заполнили сторонники независимости Каталонии со своими флагами и лозунгами. Я же в субботу все утро и половину дня проверял ученические работы, поэтому не следил за новостями и о марше ничего не знал. Хромой рассказал мне подробности. Одни говорят, что там было меньше двадцати тысяч человек, другие – что больше ста тысяч. Такое расхождение в цифрах объясняется разными политическими позициями. Сепаратисты приехали из Каталонии на поездах и автобусах. Под защитой полиции они протестовали против решения Верховного суда, рассматривавшего дела политиков из их лагеря; клеймили государство-тюремщика, которое, однако, позволило им провести марш совсем рядом с парламентом и выделило санитарные машины. А еще они ели бутерброды, пили пиво и потом с самым веселым видом отбыли туда, откуда явились.
Хромой с провокационной целью нацепил на лацкан значок с испанским флагом, купленный в китайской лавке, и спустился до площади Сибелес, чтобы затесаться там в ряды сепаратистов. Но никто ему дурного слова не сказал. Мало того, какой-то мужчина, посмелее его самого, даже развернул испанский флаг прямо в гуще шествия. Его довольно вяло освистали, потом поиздевались над ним на своем языке, и кое-кто назвал его feixista – да, фашистом, за то, что в своей стране он поднял флаг своей страны. Все кончилось до смешного банально. Не было ни жертв, ни одного синяка под глазом. Хромому, который надеялся стать свидетелем исторического события, все это напомнило скорее деревенский пикник.
До недавнего времени он ратовал за единство Испании и теперь убедился, что наша страна, населенная людьми неотесанными, горластыми, нецивилизованными, враждующими между собой, на самом деле более сплоченная, чем это кажется на первый взгляд.
– У нас все здесь уравновешено, как в фарсе, продуманном с дьявольской дотошностью. – При этих словах конец спаржи, раскачиваясь, повис у него в углу рта.
Перед тем как мы пустились в обратный путь, он показал мне маленькое красное пятно, появившееся у него вчера на коленке. Гноиться пятно еще не начало. Хромой пошутил, что, видать, подхватил заразу от какого-то каталонского сепаратиста. Но пятно его не слишком встревожило, поскольку теперь он знал, что это не рак.
18.
После того как мы вернулись вчера из Аранхуэса, я не мог выбросить из головы наш разговор. Никогда бы не пошел на марш в поддержку какой-то национальной мечты. Даже в поддержку просто мечты, как бы меня ни обхаживали организаторы, заверяя, что туда «идут все». Я бы с удовольствием и без колебаний присоединился – и не раз присоединялся – к уличной толпе, выступающей с требованиями практического характера, с требованиями – как лучше это определить? – которые не ограничивались кругом моих личных чувств и не диктовались синедрионом дошлых ловкачей, решивших обратить меня в некую религию будущего. Нет, я имею в виду нечто иное – конкретные меры, направленные на улучшение повседневной жизни, которые, разумеется, должны быть реализованы в самые короткие сроки: достойная зарплата, аннулирование закона, действующего во вред людям, отставка коррумпированного чиновника, понижение цен на основные продукты питания… В идеологическом плане я безусловно поддерживаю то, что объединяет людей и помогает им сосуществовать мирно, отучая от жестокости, дискриминации, тщеславного желания любым способом утверждать свое нравственное превосходство. Я принципиально не доверяю ничему, что может нарушить спокойное течение жизни. И не чувствую себя обязанным быть счастливым. У меня аллергия на любые утопические фантазии. Точно так же я отношусь и к землям обетованным, и к социальному раю, и ко всей палитре расхожих лживых выдумок, которые нередко поддерживаются знаменитыми интеллектуалами. Я решительно отказываюсь питать себя надеждами, если они не соответствуют моему скромному росту. Меня не греют патриотические символы, хотя отношусь я к ним с уважением, когда они не несут в себе угрозы кому-то. Точно так же я не верю в Бога, но никогда не позволю себе богохульства. Уверен, что зеркало не дает обо мне полного
