Стрижи - Фернандо Арамбуру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несчастный полицейский сам не знал, чего он хотел. Да, ему было необходимо выплеснуть наружу злость и тревогу. А дальше? Выдать дочку замуж, как это делалось в старые времена, чтобы не дать повода для пересудов родственникам, знакомым и сослуживцам по Национальной полиции? Но за кого выдать? За этого пожирателя печенья, который сидел напротив и, по всей видимости, был самым тупым учеником в школе? Совсем другое дело – получить деньги на воспитание младенца. Именно к этому, как мне показалось, и сводились цели полицейского, вполне законные, надо добавить, но только он все никак не мог четко их сформулировать. Я выразил готовность взять на себя причитающуюся мне часть расходов, коль скоро «речь идет об обеспечении благополучия моего внука». Однако я полагал не только разумным, но и необходимым прежде всего установить – точно установить, – кто является отцом ребенка.
– Или детей, – не без иронии добавил я, – поскольку это может быть и двойня.
Словно заранее ожидая подобного поворота дела, полицейский развернул на столе справку от врача. Но я заявил – и директор школы со мной согласился, – что эта бумажка подтверждает сам факт беременности девочки, но не указывает, кто был осеменителем. Признаюсь, я нарочно использовал издевательское слово «осеменитель», будто напоминая о сходстве человека с животными. Полицейский нервно ерзал на стуле. Лоб его покрылся испариной, он вытирал ее рукавом рубашки и при этом, как мне показалось, успел пожалеть, что оставил пистолет дома. Почувствовав себя загнанным в угол, он опять заговорил агрессивно. Мол, что я тут себе позволяю и за кого принимаю его дочку? За потаскуху, которая якшается неизвестно с кем? Я посмотрел ему прямо в глаза и ответил с жестокой обстоятельностью:
– По моим сведениям, ваше предположение соответствует истине.
– Но теперь уже я буду требовать доказательств.
И тут я подал Никите знак, о котором мы заранее условились, – чтобы он изложил свою версию событий. И он рассказал про школьный праздник, про групповой секс без презервативов в туалете и остановился с восхитительной наивностью на многих подробностях, до трогательности бесстыдных; назвал имена, дату, описал обстановку, так что сидевшая напротив девчонка ничего не могла возразить. В конце концов, когда Никита все так же невозмутимо перечислил свидетелей и сказал: спросите того, спросите этого, Ванеса не сдержала слез и, спрятав лицо в ладони – не столько, думаю, от стыда или раскаяния, сколько от страха перед отцом, – все подтвердила.
У полицейского сразу изменился голос:
– Но ведь мне ты все рассказывала совсем по-другому.
Клянусь, что в тот миг мне захотелось подойти к нему и крепко обнять. Он выглядел совершенно сломленным. Встал со стула, извинился перед нами за причиненное беспокойство; потом почти умоляющим тоном попросил, чтобы все здесь прозвучавшее не вышло за пределы этих стен, и, сбивчиво попрощавшись, покинул кабинет. Дочь последовала за ним. Никита и я еще какое-то время беседовали с директором, который воспользовался случаем, чтобы отругать моего сына за плохие отметки. И под конец, когда Никита уже вышел в коридор, шепнул мне, что вряд ли эта ученица родит.
– Сегодня существуют разные способы… – сказал он.
Прошло еще несколько месяцев, и, как я узнал от Никиты, девица, как обычно, посещала занятия и никакого намека на живот у нее не было.
16.
Когда мы с ним опять оказались в машине, я пошутил по поводу съеденного им в директорском кабинете печенья:
– Мать тебя что, совсем не кормит?
– Просто оно было очень-очень вкусным.
Итак, встреча закончилась самым благоприятным для нас образом, поэтому оба мы в равной степени испытывали чувства и победы, и облегчения.
Я спросил, неужели ему не было стыдно, когда директор отругал его за плохую успеваемость. Никита ответил честно. В школе ему совсем не нравится. Он хочет поскорее закончить ее и овладеть какой-нибудь профессией. Какой именно, он и сам еще не знает. Насколько он понимает, я здорово надеялся, что сына увлекут книги. Не увлекли, а значит, я наверняка стал любить его меньше. Я возразил: читает он книги или нет, моя любовь зависит не от этого.
Большую часть пути до их с матерью дома мы обсуждали полицейского. Правда, Никита никак не мог понять, почему я вдруг пожалел его. Ему он казался скотиной каких мало, а кроме того, хреновым отцом. Слава богу, что я, отец Никиты, не такой. Полицейский со своей доченькой решили найти идиота, с которого можно будет содрать денежки.
– Они-то думали, что раз я плохо учусь, то и в остальном совсем простяга. Ну и хрен получили!
Потом я добавил, стараясь вести себя не как отец с сыном, а как мужчина с мужчиной, что Ванеса показалась мне вполне привлекательной. Никита не стал со мной спорить, но и не согласился с моей оценкой, как будто никогда не обращал внимания на внешность одноклассницы. А так как я не отставал, он признался, что в их параллели есть девочки и покрасивее, которые нравятся ему куда больше.
Тогда я принялся рассказывать, что в годы моей юности его ровесникам было гораздо труднее, чем им сейчас, отмахать девицу. В мою школу вообще девочки не ходили, так что до поступления в университет я ни с одной вместе не учился. Они были существами из параллельного мира. Никто не объяснял нам, как надо вести себя с ними, как беседовать, не говоря уж о том, как за ними ухаживать. И если ты не впитал эту науку с молоком матери, то приходилось исхитряться по ходу дела, часто неуклюже подражая другим, вроде бы более дошлым. Имей я сестру, все было бы проще: она бы на многое открыла мне глаза. Но сестры у меня не было, и приходилось осваивать все на практике. Кроме того, девушки как будто вечно занимали
