Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

— Вот моя больная, господа, — сказал он, поворачиваясь к докторам.

— Как вы объясняете ее безумие? — спросил один старый доктор. — Без сомнения, параличом мозга?

— Нет, сумасшествие этой женщины — следствие случая.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен и буду иметь честь дать вам неоспоримое доказательство.

Помощник Этьена заставил сесть больную и снял повязку, наложенную на ее голову две недели назад.

Когда волосы были разделены на затылке, все увидели небольшой белый рубец и в середине его — черную точку, которую все доктора, один за другим, осмотрели в лупу.

— Господа, — сказал Этьен, — эта женщина двадцать лет назад была ранена в голову, но пуля попала в нее рикошетом, кусок свинца вошел в череп, и безумие есть следствие его постоянного давления. Вот этот кусок свинца. Его присутствие скрывалось наростом, который я уничтожил для облегчения операции. Вот почему прежние попытки вылечить ее были безрезультатны.

Доктора с удивлением переглянулись и не смеялись больше. Молодой человек в несколько мгновений вырос в их глазах: они увидели в нем серьезного соперника, но дух противоречия не умолк.

— Как же можно, по вашему мнению, вылечить ее?

— Извлечь кусок металла.

— Но за двадцать лет он глубоко врос в кость.

— Поэтому я думаю выпилить его.

— Но результатом этого может быть смерть.

— Нет, — ответил Этьен с уверенностью больше внешней, чем действительной, — он сам боялся. — Нет, я убежден, что она выздоровеет, но о подобных вещах нельзя спорить, их надо доказывать фактами, и я докажу.

Эстер дали хлороформ и положили в кресло, поставленное у окна. Ее голова, поддерживаемая подушками, была ярко освещена.

Этьен открыл футляр с инструментами и принялся за дело. Его руки не дрожали, но крупные капли пота выступили на лбу.

Сильно взволнованные зрители сдерживали дыхание.

Операция продолжалась четыре минуты. Целая вечность! В конце четвертой минуты кусок свинца был вынут, и рана перевязана.

Прошло четверть часа. Эстер начала мало-помалу приходить в себя. Вдруг она открыла глаза и огляделась вокруг взглядом, в котором не было ничего безумного.

— Где я?… — пробормотала она, поднимая руки ко лбу.

Ей не успели ответить: она вздохнула и потеряла сознание.

Этот обморок не представлял ничего неожиданного и никого не испугал. Этьен приказал положить больную в постель и устроить в комнате искусственную темноту.

— Великолепно! — сказал один из докторов. — Но не боитесь ли вы лихорадки?

— Я ее предвижу и буду бороться против нее. Главное, благодаря Богу, сделано. Мне кажется, я могу отвечать за все.

В это время к Этьену подошел директор.

— Позвольте вас поздравить, — сказал он, пожимая ему руку. Затем прибавил тихо: — Но подумайте о тех серьезных вещах, о которых мы уже говорили. Не забывайте, что женщина помещена сюда в секретную.

— Я не забуду, — ответил доктор.

Затем подумал про себя: «Да, я не забуду. Тем более что теперь можно расспросить Эстер, и она ответит мне».

Между тем посторонние оставили комнату, и Этьен остался вдвоем со своим помощником.

— А!… — вскричал последний, взволнованный до слез, бросаясь на шею Этьену. — Какое хладнокровие!… Какое мужество!… Какая верность глаза и руки… Я положительно восхищен!…

— Я отказываюсь от восхищения, — ответил, улыбаясь, Этьен, — но ваша симпатия глубоко трогает меня.

— Вы не сомневаетесь больше в выздоровлении?

— Мне кажется, что сомнение тут невозможно.

— Что прикажете?…

— Полнейшее спокойствие и строгую диету.

— Рассчитывайте на меня. Я сам буду заботиться обо всем. Когда вы снова придете?

— Сегодня вечером.

Этьен поехал домой, наскоро пообедал и отправился на Университетскую улицу.

Лицо его выражало радость, глаза необыкновенно сверкали. Как ни был он скромен, он все-таки чувствовал, что имеет право гордиться.

«Я теперь кое-что значу, — думал он. — Я завоевал себе место… Теперь я могу идти вперед, высоко подняв голову, с надеждой в сердце… И Богу известно, что я мечтаю о славе и богатстве только для того, чтобы разделить их с Бертой».

Пятого ноября Жан Жеди сказал своему спутнику, от которого тщательно скрывал покупку дома:

— Ну, мой юный друг, надо подумать об отъезде.

— Я готов, — ответил Миньоле. — И, между нами, море начинает надоедать мне. Мы едем сегодня вечером?

— Нет, завтра утром. Поезд отходит в семь часов, и мы будем в Париже в половине двенадцатого. Но, прежде чем ехать, мне надо запастись провизией…

— Устрицами? — смеясь, спросил Миньоле.

— Да, именно. Что обещано, то свято. Честный человек должен держать свое слово. Мы прикажем завтра рано утром отнести ящики с устрицами на вокзал. После обеда отправимся в Гаврский театр, а завтра утром пустимся в путь в столицу… Вот распорядок нашего путешествия.

— Идет, — сказал Миньоле.

В программе ничто не было изменено, и на другой день утром в семь часов приятели уехали из Гавра с ящиками устриц.

Тефер не забыл ни даты возвращения Жана Жеди в Париж, ни часа, назначенного для приезда.

В одиннадцать утра, переодетый матросом, он отправился в Батиньоль к герцогу де Латур-Водье, который уже ждал его.

Бывший любовник Клодии был одет в свой обычный костюм мелкого буржуа и синие очки, которые совершенно меняли его лицо.

Сенатор и полицейский отправились на Гаврскую станцию.

— Вы двадцать лет не видели этого человека?

— Да.

— Уверены, что узнаете его?

— Совершенно уверен! Он из тех людей, которые мало меняются с годами. Я как сейчас вижу его перед собой. Это был высокий малый, страшно худой, с выдающимися скулами… Лицо, какие не забываются.

— Хорошо. Мы возьмем экипаж по часам и остановимся напротив выхода.

— Пропустят ли нас?

— Мне будет достаточно показать карточку инспектора. Подумают, что мы пришли караулить кого-нибудь по приказанию префектуры. Когда вы увидите вашего молодца, вы толкнете меня, и мы поступим согласно обстоятельствам.

Все было сделано так, как сказано, и в половине двенадцатого раздался звонок, извещавший о прибытии поезда.

Герцог и Тефер встали у самого выхода.

Несколько минут продолжалась всеобщая суматоха. Приехавшие пассажиры бежали, толкаясь, стараясь пройти вперед и успевая только мешать пройти себе и другим.

Вдруг герцог сделал быстрое движение. Он заметил высокого малого, уже старого и очень худого, с аскетичным лицом, в сопровождении молодого человека, и с первого взгляда узнал Жана Жеди.

Он толкнул локтем Тефера.

— Понимаю, — прошептал последний, и без того уже глядевший на двух путешественников. — Мы отправимся за ними.

Жан Жеди и Миньоле отдали билеты и направились к фиакрам, не подозревая, что за ними следят.

— Вы убеждены, что это он? — спросил Тефер.

— Вполне убежден. Он изменился очень мало.

Старый вор остановился против фиакра.

— Эй! Вы свободны? — спросил он кучера.

— Да, свободен, буржуа, к вашим услугам.

— Я вас беру… Дайте мне билет.

— Вот мой номер, его легко запомнить, номер 13. Есть у вас багаж? В таком случае, присылайте его. Мы положим его наверх, и Милорд отвезет вас.

— Вы слышали?… — шепнул герцог на ухо Теферу.

— Что?

— Они берут фиакр номер 13.

— Это вас беспокоит?…

— Да, немного.

— А мне кажется, нет никакой причины беспокоиться. Это случай, вот и все… Главное в том, чтобы Жан Жеди не ускользнул от нас… Идемте, герцог.

Тефер вернулся с Жоржем к оставленному ими экипажу и, показав кучеру карточку инспектора, сказал:

— Видите этот фиакр, последний в линии, номер 13?

— Да.

— Вы должны ехать за ним на некотором расстоянии, чтобы не возбуждать подозрений.

— Будьте спокойны, я знаю свое дело. Садитесь!

Через десять минут фиакр Пьера Лорио тронулся в путь, нагруженный ящиками с устрицами.

Кучер Тефера дал ему отъехать вперед метров двадцать и тронулся следом.

Герцог Жорж спустил переднее стекло и наблюдал за фиакром с жадным любопытством.

Номер 13 спустился по Амстердамской улице до заставы Клиши, затем, повернув направо, поехал по наружным бульварам и остановился у ресторана «Черная бомба», который существует и поныне.

Следовавший за ним фиакр остановился шагах в сорока сзади.

Хозяин «Черной бомбы» вышел на порог. При виде устричных ящиков, лежавших наверху, он улыбнулся и без труда угадал, что один из приехавших — странный клиент, от которого несколько дней назад он получил письмо с деньгами.

— Вы приехали из Гавра? — спросил он Жана Жеди, почтительно кланяясь.

— Да, — ответил старый вор, — это я писал вам.