Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

Антонин вышел на улицу и стал ждать Марту. В газетном киоске он купил «Вечернюю Прагу» и бегло просмотрел заголовки:

«В Словакии, близ города Брезен, введен в эксплуатацию гигантский бумажный комбинат «Красный колосс».

«Проект 1000 новых домов в городе Забеглицы одобрен!»

«Сталелитейные заводы в Кладно выполнили про-изводственный план на 158 %».

«Мост через Нусельское ущелье вступил в строй».

«Двадцать тысяч заводских библиотек».

Тонда подумал, что библиотек, пожалуй, еще недостаточно, точно так же, как и семнадцати новых театров для Праги, но тут пришла Марта…

…Спектакль начался.

Героем пьесы был врач, стремившийся найти путь к продлению человеческой жизни. Эта проблема глубоко волновала всех зрителей. И Антонин и Марта с напряженным вниманием следили за тем, что происходило на сцене, ибо это и для них было так важно.

«Жить – как это прекрасно! – думали они. – Кому же теперь хватает обычного срока жизни?»

И тут Тонда опять вспомнил о тридцать шестом годе, о той зиме, когда он не раз думал: «А стоит ли вообще жить?» Он поделился своими мыслями с Мартой. Стал говорить о той, прежней, жизни, и о новом и прекрасном настоящем, и о будущем, которое наверняка окажется еще в тысячу раз прекрасней.

– Мне хотелось бы дожить до того времени, когда все, о чем мы сейчас только мечтаем, станет действительностью, – сказал Тонда. – Тогда уже будут новые люди, с вечно молодыми сердцами. А в нас еще слишком много от старого мира.

– Нет, – возразила Марта, – не говори так, Тоник! Я от души желаю, чтобы у людей, которые будут жить после нас, были такие же сердца, как наши. Мы жили в мрачное время. Весь мир был охвачен ужасом. А мы, Тонда, мы не боялись. И чем тяжелее была жизнь, тем мы были тверже… Мы были мужественны, Тонда, потому что мы знали, что победим, хотя и не всегда могли себе представить, каким станет мир, когда эта победа придет…

Они возвращались домой пешком по широким асфальтированным улицам. В декабрьском воздухе веяло молодой, богатой жизнью, которая бурлила в каждом квартале Праги.

После долгого молчания Тонда сказал:

– Да, ты, конечно, права, Марта.

И через минуту добавил:

– Помнится, – это было еще в тридцать шестом, как раз под рождество, – один мой товарищ принес в пещеру коммунистическую газету. Был в ней рассказ, я хорошо его помню, назывался он «Оптимистический рассказ». Начинался он, казалось бы, совсем обычно: «Снег падал густыми хлопьями…» А дальше в нем говорилось о прекрасном воскресном дне, который ждет нас в будущем, в самом недалеком будущем.

Антонин улыбнулся:

– А я, чудак, подумал тогда, что все это только фантазия…

С высоты это была лишь небольшая цель. Маленькая ямка, а около нее полдюжины эльгетских мальчиков, играющих разноцветной фасолью. Ведь во время войны, возможно, и замолкают музы, но не прекращаются детские игры.

Господин Юнкере целился прилежно.

Бомба упала точно в центр кружка детей. Из дома выбежали люди с воспаленными, запавшими глазами, – и глаза запали еще глубже. Люди собрали разорванные тела мальчиков. Уложили их в школе, из которой всего минуту назад они выбежали, живые и озорные.

Пришел официальный фотограф и неловко, потому что руки его тряслись от ужаса и не повиновались, запечатлел на пленке потрясающий документ.

За три дня долетел документ до Парижа, до Лондона, до Праги. Газеты опубликовали его на первых страницах, и люди смотрели на него такими же глазами, что и те, из Эльгеты.

Была весна.

Одинокое деревцо цвело за оградой угольного склада, – маяк в море дыма Смиховской окраины, указывающий путь к ямке, самому удобному месту для игр. Изо всех уголков Праги именно это место более всего полюбилось шести мальчикам, которые бродили по запыленным улицам и предавались своим шалостям с таким же увлечением, с каким поэт пишет стихи.

Здесь был угол, в который никогда не заглядывал учитель. Здесь глиняный тротуар был разбит носильщиками и сравнялся с землей, по которой шарики катались без малейшей помехи. Здесь, наконец, из-под ограды торчал пучок травы, – и это была природа, напоминающая джунгли, пахнущая всеми запахами далеких краев, в которые плавал легендарный капитан Коркоран. Здесь можно было играть в войну, мечтать и в страшном азарте выиграть или проиграть разноцветный стеклянный шарик.

Но в тот день, о котором мы рассказываем, шесть мальчиков пришли на угольный склад не для того, чтобы сражаться, мечтать или играть. Они даже не посмотрели на заботливо вырытую ямку, которая их ожидала. Они сели на край тротуара, спиной к траве, и склонили головы.

Франтик открыл тетрадь, потом аккуратно разложил и разгладил газетный лист, как это делал и его отец.

Со страницы газеты на них смотрело детское лицо со срезанным бомбой черепом.

Мальчик из Эльгеты.

Франтик читал не по-детски тихим голосом.

Читал сообщение о бомбардировке Эльгеты, о варварстве фашизма. Воззвание к протесту и к активной солидарности. Дети понимали не все слова, которые Франта с напряжением читал по складам, но страшный смысл сообщения был им ясен. Мальчики из Эльгеты – это были, собственно, они сами. Так же, как и они, те ходили прямо из школы к ограде угольного склада играть в шарики, и именно там, у Эльгетской ограды, настигла их смерть.

В волнении все вскочили и подняли головы. Весенние облака стремительно спешили по небу. Но врага там не было. Мальчики щурили глаза, чтобы все-таки его разглядеть. У него, как у дракона, должно быть, было много лиц, жирных и противных, сливавшихся друг с другом. Увидеть его так и не смогли. Это был невидимый страшный враг, который убил мальчиков из Эльгеты. И эльгетские мальчики просили о помощи против него.

– Они помогут?

– Конечно.

– Сомнений здесь не было. Дети это решили еще рань-ше, чем Франтик дочитал.

– Мой брат, – сказал Руда деловито, – уехал в Испанию… Доброволец…

– Это здорово, – решили мальчики. Но как же помочь еще?

– Мы не умеем стрелять, – заколебался Франта.

Об этом, конечно, стоило подумать. Научатся, конечно, но это только будет, а помощь нельзя откладывать. Сейчас, настойчиво кричала газета, помочь нужно сейчас же.

Но как?

Беспомощно смотрели дети в газету. Должны же там об этом сказать. И ведь было, на самом деле было сказано.

Франтик радостно показал на один из столбцов:

«Сбор средств в помощь испанскому народу».

Пять, десять, пятьдесят, сто крон стекались из разных сторон в фонд помощи…

На край тротуара стекались финансы из шести кар-манов, но не набралось даже полкроны.

– Мало…

Посмотрели