Влас Дорошевич. Судьба фельетониста - Семен Букчин

И все-таки основное в отношении Дорошевича к фольклору — это «уловление» на его материале сути человеческих отношений, социальной психологии. Стремление постигнуть суть национальных традиций неизменно приводило его к той же социальности изображения, которая в ряде случаев получала толкование более широкое, в какой-то степени универсальное. Можно сказать, что обобщение разнообразных наблюдений, тяга к определенному синтезу лежат в основе его излюбленного легендарного мотива — «о происхождении». Первопричина зла, порока, доброй традиции, определенного характера и человеческого типа, даже появления какой-то вещи всегда остро интересовала его. Здесь ощущал он подлинный простор как для шутки, выдумки, фантазии, так и для злободневной сатиры. Вместе с тем в ряде произведений он выступает и как морализатор, увлеченный величием библейского мифа (легенды о Агасфере), и как лукавый эпикуреец, наслаждающийся мудростью и красотою Востока, и как дотошный описатель обычаев и нравов («Македонские легенды»). Материал у него, как правило, сам диктует форму, нередко отталкивающуюся от определенных традиций. Те же библейские легенды на темы Ветхого Завета отчасти находятся в русле народных рассказов Льва Толстого и перекликаются с такой более поздней стилизацией, как «Суламифь» А. И. Куприна.

Дорошевич достаточно диалектичен и ненавязчив в своих рассуждениях о подлинно соответствующих природе, нравственности человека законах и правилах. Эти раздумья придают сказкам и легендам оттенок философичности, той «восточной мудрости», которую он высоко ценил. Рисуя извечную борьбу правды с ложью, добра со злом, мудрости с глупостью («Правда и ложь», «Добро и зло», «Ученье и жизнь»), он при этом любит повторять: «Истина одна, но путей к ней множество». Публицистическая и сатирическая насыщенность и одновременно «моралистичность» произведений «сказочно-легендарного» цикла не отменяет широты, а порой и горечи суждений. Дорошевич не стремится убедить читателя в однозначности проблем и их решений, но приглашает к совместному размышлению, оставляя место для возражений и несогласия. Его влекут и «последние вопросы», эсхатологические мотивы, которыми наполнена восточная мифология. На этой почве он решается вступить в своеобразную полемику со знаменитым философом Владимиром Соловьевым. Его легенда «Кончина мира» — отклик на философский цикл Соловьева «Под пальмами. Три разговора о мирных и военных делах», опубликованный в «Книжках „Недели“» в октябре-ноябре 1899 и январе-феврале 1900 года. Вышедшее тогда же отдельное издание получило название «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями». Рассматривая в традиционном апокалиптическом плане проблему антагонизма между Востоком и Западом, Соловьев рисует фантастическую картину воцарения на волне монгольского нашествия антихриста, «всемирного императора», и его же гибели в результате землетрясения (последнее является проявлением правоты и непобедимости христианства) неподалеку от Мертвого моря. В предисловии к отдельному изданию Соловьев писал: «Важно для меня было реальнее определить предстоящее столкновение двух миров — и тем самым наглядно пояснить настоятельную потребность мира и искренней дружбы между европейскими нациями»[830].

Газетную публикацию «Кончины мира» открывает непосредственное обращение автора к Соловьеву: «Оставим в стороне всю философскую сторону вашей красивой легенды, всю аллегорию, полную глубоких и прекрасных символов, — вы мне позволите сказать, мыслитель и поэт, что ваша фантазия северянина дает недостаточно яркую картину гибели Антихриста. В ней много ужаса и нет борьбы, красивой, увлекательной, которая бы делала картину живописной. Иначе рисует себе эту картину воображение южан. И вы позволите мне рассказать вам, как представляют себе эту картину в стране, где все полно ожиданием кончины мира, где разыгрывается последний акт трагедии мира, — в Палестине».

Дорошевич сначала рассказывает мусульманскую легенду о будущем сражении воинств Христа и Антихриста у ворот города Лидды, считавшегося ключом к Иудее. Меч Христа «разрубит пополам не только черного всадника, но и коня его». Но «это будет последняя кровь, которую увидит солнце на земле», после чего «тьма в последний раз обнимет землю». А далее идет изложение коптской легенды о том, как Христос отдаст Иуде «тот поцелуй, который Иуда дал ему тогда в Гефсиманском саду», а затем «воссядет Господь на Сионе Судить живых и мертвых». Затем он снова обращается к Соловьеву: «При каких бы условиях нам не пришлось нынче встретиться в тот день, мыслитель и поэт, — неправда ли, это случится не скоро?

Не так скоро, как учил тот великий философ, который сказал:

— Весь мир — это только представление мое о мире. И в тот день, когда я умру, настанет, следовательно, и конец мира.

Как близка кончина мира, если центром поставить себя. Как близки гибель и ужас.

И чем дальше от себя ставим мы центр мира, тем ближе к нам становится счастье. Как ведь легко сделать добро другому, — как трудно самому себе.

Не правда ли?

Вы, полагающий, что добро должно победить зло, — полагаете, что близится конец мира.

Почему? Потому ли, что зло усиливается? Или потому, что торжество добра становится все очевиднее, и яснее, и сильнее?

Потому ли кажется ближе конец мира, что земля дрожит под копытами приближающегося коня Антихриста?

Или потому, что блестит уже в воздухе меч Христа?»

Он ссылается на древнеперсидских богов Ормузда и Аримана, стоящих во главе царств добра и зла и ведущих между собой постоянную борьбу. И чудится, что «все громче и громче победная песнь Ормузда». Ожидание лучшего, добрых перемен, приметы которых он видел в начавшей быстро меняться на рубеже столетий жизни, продиктовало ему этот вопрос Соловьеву: «Разве люди не становятся все человечнее? И в мире не становится все легче дышать?»

Наверное, ответом Соловьева можно считать строки из предисловия к отдельному изданию «Трех разговоров»: «Эта повесть (предварительно прочтенная мною публично) вызвала в обществе и в печати немало недоумений и перетолкований, главная причина которых очень проста: недостаточное знакомство у нас с показаниями Слова Божьего и церковного предания об Антихристе»[831].

Легенда Дорошевича была опубликована в «России» 1 марта 1900 года. 31 июля того же года Соловьев умер. Непосредственные обращения к нему при последующей перепечатке выглядели бы бестактно и потому были сняты при включении «Кончины мира» в сборник «Легенды и сказки Востока» (М., 1902).