Американский доктор из России, или История успеха - Владимир Голяховский

По нашим с Ириной расчетам, работать нам оставалось меньше двух лет. Но, прежде чем объявить о решении уходить, нам самим надо было привыкнуть к этой мысли и представить себе, как мы будем жить и чем станем занимать наше время.

Я насмотрелся на некоторых моих пациентов, ничем не занятых стариков. По моим наблюдениям, у них была скучная жизнь. Люди, вышедшие на пенсию, нередко впадают в состояние растерянности. И в самом деле, что такое жизнь на пенсии? Это постепенный переход человека из животного мира в мир… овощей. Пока человек работает, он каждый день «ходит на добычу», как все представители животного мира. Когда он перестает работать, то сидит на своем месте и сосет соки земли, занятый лишь своим метаболизмом, вроде овоща на грядке. Перспектива стать овощем казалась мне непривлекательной. Но, если у человека есть какая-то страсть или пристрастие — чтение, слесарничество, кулинария, — это заполняет его душу и оставляет человеком, помогая переходу в новое состояние.

Я знал, что буду делать, — писать! Лелеял мысль, что опять стану сочинять стихи, во мне давно зрела идея написать что-то о судьбах беженцев, может быть, воспоминания; хотелось записать свои мысли о Пушкине. И еще я буду делать иллюстрации к своим детским стихам.

Если мое отношение к грядущим переменам в образе жизни было идеалистически-творческое, то у трезво-практичной Ирины оно носило сугубо деловой характер: как мы будем справляться с расходами без особых новых доходов? Надо, чтобы в семье сохранялся баланс идеалистических и трезвых планов на жизнь. Ирина всегда заранее знала, что и когда она должна делать. Поэтому у нее постоянно были детально разработаные финансовые планы на каждый следующий год, планы доходов-расходов. Теперь она обдумывала планы расходов-доходов.

— Знаешь, на сколько сократятся наши доходы? — говорила она.

Я проявлял свою поэтическую несостоятельность:

— Знаю, приблизительно раз в пять.

— Я подсчитала точно: в десять раз! Вместо двухсот с лишним тысяч в год мы будем получать всего двадцать с небольшим. Этого нам недостаточно. И вместо бесплатной страховки надо будет покупать ее за большие деньги. Придется снимать деньги из накопленных. А на то, что снимаем, мы должны платить налог.

У всех выходящих в отставку пожилых американцев есть одна важная задача: постараться так жить на пенсии, чтобы по возможности не изменился привычный стиль жизни. А у нас была еще задача — оставить после себя деньги на образование нашим внукам.

Ирина консультировалась с нашим маклером. Он спросил:

— Сколько, вы считаете, вам надо иметь денег в год?

— На все расходы — не менее шестидесяти тысяч.

Он произвел расчеты на своем компьютере:

— О'кей, вместе с социальным страхованием вы можете свободно иметь семьдесят пять тысяч, снимая только проценты на ваши деньги в акциях. Вы будете платить около пятнадцати тысяч налога. При этом основная сумма ваших накоплений останется нетронутой и будет расти (это называется «стричь купоны»).

По всему выходило, что мы сможем сохранить свой стиль жизни — не шикарный, но и не слишком экономный, и путешествовать по миру, сколько захотим. А если надо будет еще — можем взять больше. При этом и внукам останется. И я подумал: если бы мы остались в России, ни при каких условиях мы не смогли бы быть так обеспечены в старости.

Беспокоиться было не о чем. Есть поговорка: «Муж и жена — одна сатана». Мы дружно готовились к будущему. Правда, если будет здоровье и обойдется без неприятных неожиданностей. Как заканчивал свои письма Лев Толстой, «Е.Б.Ж.» — «Если Будем Живы».

Рабочая нагрузка докторов в Америке всегда волнообразна: в какие-то годы пациентов больше, в другие меньше. В последнее время я делал все больше операций, реже илизаровские, больше — по замене больных суставов на искусственные, до ста в год. Операции эти физически тяжелые, самые трудные моменты операций я чаще и чаще отдавал резидентам, тщательно за ними следя и, где нужно, поправляя. Мне хотелось заранее подобрать себе заместителя, которому я передал бы свой офис и практику. Я искал такого среди молодых докторов. Вспоминая себя молодым, рвущимся к мастерству, к завоеванию позиций, я мечтал помочь пробиться вверх именно молодому.

Тут я хочу привести стихотворение Федора Тютчева, которое полностью отражает мои тогдашние мысли и чувства:

Когда дряхлеющие силыНам начинают изменять,И мы должны, как старожилы,Пришельцам новым место дать, —Спаси тогда нас, добрый гений,От малодушных укоризн,От клеветы, от озлобленийНа изменяющую жизнь;От чувства затаенной злостиНа обновляющийся мир,Где новые садятся гостиЗа уготованный им пир;От желчи горького сознанья,Что НАС поток уж не несет,И что другие есть призванья,Другие вызваны вперед;Ото всего, что тем задорней,Чем глубже крылось с давних пор, —И старческой любви позорнейСварливый старческий задор.

Я не страдал «сварливым старческим задором», и, по счастью, как раз тогда появились у меня два хороших молодых помощника: двухметровый гигант резидент Майкл Леард и «фэллоу», или специализирующийся, Патрик Меир, по происхождению бельгиец, но учившийся в резидентуре в Канаде.

Бывают люди, рожденные музыкантами, дающие, как Моцарт, концерты с семи лет. Как это у них получается? Для этого нужны не только хорошие руки, но и особое врожденное чувство. Вот так и Майкл был рожден хирургом. Как у талантливых музыкантов, у него были не только хорошие руки, но и особое чувство хирургической интуиции. Он еще только проходил тренинг, но уже оперировал лучше большинства наших хирургов. Могу признаться, что кое-что он делал получше меня: в наших совместных операциях я был дирижером, а он — солистом. За всю жизнь я видел одного-двух таких блистательных хирургов, как говорят, от Бога.

В операции, как в любом искусстве рук, важна соразмерность главного и второстепенного: точные и быстрые движения, бережное отношение к тканям и умение все делать с первой попытки. У Майкла это было развито в высшей степени.

После операции я спрашивал:

— Как ты знал, что больше не надо рассекать кость?

— Так это же чувствуется!

Чувствуется — вот именно!

Я улыбался:

— Майкл, ты не голоден?

— Доктор Владимир, я всегда голоден.

Долговязый и худой, он работал много и быстро и тратил массу энергии. После операций я обычно заказывал еду в одном из ближайших ресторанчиков, откуда быстро приносили какую-нибудь вкусную еду для всей бригады, а для него — двойную порцию. Только один раз он отказался от угощения: