Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

Но почти так же («Рыцарь-монах») называлась статья Александра Блока в память Владимира Соловьева в сборнике «О Владимире Соловьеве» (М., 1911). Лосев, как известно, считал Вл. Соловьева своим учителем. «Рыцарь-монах» Соловьев (средневековая Европа), «инок и воин» Лосев (средневековая Русь) оказались здесь в одном ряду, и вполне справедливо. Каков символ! Надо потрудиться, чтобы разгадать этот сонет-размышление.

Конечно, стихи в конверте были без подписи. Однако я как исследователь стала доискиваться, где же я видела этот мелкий, аккуратный почерк. И что бы вы думали, доискалась, всплыла перед глазами надпись Саши Доброхотова на одной из его подаренных статей. Он ведь первый переиздал раннюю работу Алексея Федоровича «Эрос у Платона» со своими комментариями, да еще «Философию имени» труднейшую. Какая замечательная у него работа «Мир как имя» (уже Алексея Федоровича на свете не было, 1995 год, журнал «Логос», № 7). Одна из особенностей Саши Доброхотова излагать просто сложнейшие философские построения.

Он ясно мыслит — ясно объясняет. А ведь это главное требование Алексея Федоровича к человеку ученому, пусть он будет кто угодно — математик, физик, философ, филолог. Как говорил Алексей Федорович, повторяя слова Фихте, надо излагать мысли «ясно, как солнце». Вот так их излагает и милый мне Александр Доброхотов.

Но несмотря на юбилей, с издательскими делами были тяжелые случаи. Хотя бы известная история с маленькой книжкой «Вл. Соловьев», о которой я выше упоминала. Когда по приказам сверху стали задерживать в разных издательствах («Искусство», «Наука», «Мысль») лосевские работы (об этом читайте в книге: Тахо-Годи А. А. Лосев из серии «ЖЗЛ»), бывали неприятности и у его друзей.

Для примера случай с В. В. Бычковым. Появился у нас Виктор Васильевич в самый разгар семидесятых. Человек еще молодой (родился в 1942 году) — философ, эстетик. Получил он техническое образование, но закончил философский факультет, да еще на классическом отделении изучал полный курс древнегреческого и латинского языков. Вот почему он хорошо знал и ценил первоисточники[371]. Именно в это время и сблизились Алексей Федорович и Виктор, которому много также пришлось претерпеть от редакторской цензуры и разных препон в начале своего пути.

Но держался Виктор стойко, независимо, принципиально, компромиссов не терпел. Посвятил он свою книгу «Эстетика Аврелия Августина» (1984) А. Ф. Лосеву, к юбилею 90-летнему лосевскому готовил. В издательстве «Искусство» не дали ее представить достойно. Сократили варварски, посвящение выбросили, уж очень перед начальством трепетали. Но ничего не поделаешь. И не это терпели. С трудностями вырастал Виктор Бычков. Он не только большой ученый, он и просветитель, автор учебников, учебных пособий, словарей, без которых немыслимо образование современного человека. И не думайте, что книги Виктора Васильевича все о прошлом. Нет — он знаток авангарда. Ему близка не только православная эстетика аскетизма — монашеской жизни и храмовой службы Древней Руси. В последние годы Виктор Васильевич открыл и для себя, и для читателей одну из важнейших областей эстетического — от авангарда до постмодернизма, указующих на всеобщее вырождение культуры прекрасного и превращение ее в эстетику безобразного. Книги Виктора Васильевича о византийской эстетике, об эстетике Древней Руси и эстетике Отцов Церкви украшают специальный шкаф нашей с Алексеем Федоровичем библиотеки. В память Лосева много делает наш друг Виктор, неизменный участник «Лосевских чтений», член общества «Лосевские беседы», автор основополагающей статьи к тому сочинений А. Ф. Лосева «Форма. Стиль. Выражение» («Мысль», 1995) и прекрасной поэмы «Эстетический космос Лосева». Неутомимый открыватель новых эстетических миров. Но все это в будущем.

А пока Алексея Федоровича пригласили писать статьи по философии, эстетике и мифологии в рождавшуюся пятитомную «Философскую энциклопедию» (1960–1970), которую возглавлял академик Ф. В. Константинов, известный деятель сталинского этапа в философии. Заместителем его оказался Александр Георгиевич Спиркин, он-то и был инициатором «Философской энциклопедии», давний тайный друг и благожелатель Лосева, тоже бывший «враг народа», четыре года отсидевший в одиночке Лубянки во время войны.

Надо сказать, что такие благожелатели, как Спиркин, ставшие друзьями, встречались не раз. Такими были Михаил Федотович Овсянников или Василий Васильевич Соколов, а теперь, после 1956 года, число их стало удивительным образом увеличиваться, уже открыто, оттесняя погромщиков идеалиста Лосева, которые уходили в тень, пытаясь действовать исподтишка и большей частью неудачно, так как Лосев, вернувшийся в философию, эстетику, мифологию, становился авторитетом и даже модным[372].

А. Г. Спиркин и заведующий редакцией Захар Абрамович Каменский сделали все, чтобы дать Лосеву возможность написать 100 статей для «Философской энциклопедии», многие из которых превышали размеры в несколько раз. Лев Степанович Шаумян — заместитель председателя Научного совета Советской энциклопедии — очень внимательно относился к бывшему опальному профессору.

Алексей Федорович с большим энтузиазмом писал статьи для «Философской энциклопедии». Но приходилось постоянно себя обуздывать. Хочется писать подробнее, полнее, высказать много мыслей, что накопились за десятки лет, но нельзя — размеры не дают. Лосев выработал такой лаконичный и вместе с тем точный стиль статей, что можно только удивляться огромной их информативности и вместе с тем сжатости. Редакторы, конечно, тоже старались: страница — 1800 знаков, выходить за пределы нельзя. Однако Лосев очень своеобразно выходил за пределы. Увлекаясь, он писал большую статью, которая перерастала в книгу, и не в одну. Так родилась книга «Проблема символа и реалистическое искусство» (1976), неоплатонические статьи, превратившиеся в целые тома «Истории античной эстетики» — VI, VII, VIII. Бывало, Алексея Федоровича подговаривал кто-либо из друзей: «Пишите больше, пригодится для будущих книг». Так, инициатором серии огромных неоплатонических статей был профессор В. В. Соколов. Он вместе с М. Ф. Овсянниковым начал нас посещать после смерти Сталина.

Хочется сказать подробнее о Михаиле Федотовиче — его уже нет среди нас, но в моей памяти он жив[373].

Впервые я увидела Михаила Федотовича Овсянникова в 1949 году в Московском областном педагогическом институте им. Крупской, где я работала ряд лет до перехода в МГУ. Увидела, но не познакомилась. Первая встреча в деканате, куда вошли два человека, меня поразила своим контрастом. Один — с изможденным лицом, страдальческими глазами, взгляд напряженный, шея перевязана каким-то платком, старенький пиджачок. Другой — хороший костюм, ровный пробор напомаженных волос, сдержанная улыбка — все какое-то гладкое, довольное, сытое. Сидя в уголке деканата, я с интересом наблюдала за этой парой. Как будто из романов Достоевского. Как потом я узнала, это были коллеги-философы. Один — скромнейший Михаил Федотович Овсянников, бывший фронтовик-ополченец, много чего испытавший; другой — Павел Сергеевич Попов, всем известный как муж внучки Льва Толстого, Анны Ильиничны. Эту выразительную картинку я запомнила навсегда.

Внешне незаметным, скромным и тихим почему-то остался в моей памяти близкий Алексею Федоровичу и мне Михаил Федотович Овсянников. Насколько я знаю по словам Алексея Федоровича, он знал Михаила Федотовича гораздо раньше, с конца 1930-х годов. Но подробности мне не известны, хотя я понимала, что этих двух людей связывало давно нечто близкое им обоим, какая-то приязнь совсем не случайная. Поэтому и я встречала Михаила Федотовича как своего человека, когда он начал приходить к нам домой, на Арбат, беседовать и читать не напечатанные еще работы Алексея Федоровича по эстетической терминологии Гомера. Время было для Алексея Федоровича трудное, кафедра классической филологии МГПИ им. Ленина всячески препятствовала печатанию его работ, в которых филологическое и эстетическое, как всегда, были неразрывны.

Я обычно выдавала Михаилу Федотовичу текст, и он тихонько сидел и читал эстетику Гомера. Попозже приходила с работы Валентина Михайловна, и мы пили чай в кабинете Алексея Федоровича за овальным столом перед диваном.

Вот так же тихо приходил к нам читать ненапечатанные труды Алексея Федоровича по философии языка Александр Георгиевич Спиркин, наш с Михаилом Федотовичем общий друг. Так же еще перед арестом Алексея Федоровича приходил для бесед к нему тайно молодой Валентин Фердинандович Асмус, о чем я рассказывала на вечере, посвященном Валентину Фердинандовичу в Библиотеке «Дом A. Ф. Лосева» в присутствии отца Валентина Асмуса и B. В. Соколова. Должна сказать, что надо было иметь определенную долю мужества, чтобы в то время посещать А. Ф. Лосева, беседовать с ним и читать его рукописи.