Избранное - Леонид Леонов

Старик. Не озоруй, парень. Услышит.

Ноги наконец отошли.

Прокофий (удивлённо). На качель похоже, дедушка.

Татаров (зло и негромко). Не туды смотришь. В небо выглянь: чьé гудят-то... Наши аль ихние?

И тотчас же доносится отдалённая стрельба зениток.

Прокофий. Тоже спрашивает. Рази они по своим станут палить! (Старику.) А боле ничего, дедушка! Только воробьёв массыя летает.

Старик. Слезай, ещё застрелит.

Мальчик спускается во-время. Шаги на лестнице. Звон ключей. Татаров произносит мельком: «это правильно, в тюрьме завсегда должны ключи звенеть. Я в описаниях читал». Все кроме сумасшедшего уставились на дверь. Ольга выглянула на лестницу.

Ольга. Спокойствие, товарищи, спокойствие. Кажется, Колесникова с допроса ведут.

Гремит засов. Конвойные вводят Фёдора. Кроме надорванного рукава, внешнего ущерба на нём не видно. Пиджак накинут на плечи, голова склонена набок. Прислонив его к стене и удостоверясь, что стоит прочно, конвойные удаляются.

Ольга. Товарищи, помогите кто-нибудь довести его до койки.

Никто не смотрит на Фёдора. Ольга одна идет к нему.

Егоров(вполголоса). Это он?

Татаров. Он.

Егоров (иронически). Шибко изменился Андрей Петрович. Не признáешь!

Ольга (точно будя спящего). Андрей, Андрей... посмотри на меня. Это я, Ольга. Ну, что, что там было? Нам показалось, ты год там пропадал.

Фёдор (глядя на сестру). Длинный... разговор был.

Ольга (не выдержав его взгляда). Пойдём, я уложу тебя.

В молчании Ольга отводит его на своё место у стены. Она помогла ему взвалить на койку отяжелевшие ноги и сама присела рядом. Вся камера украдкой наблюдает за ними.

Лежи, теперь тебе надо отлежаться. А пока зашью тебе пиджак.

Фёдор. Лишняя роскошь теперь, Ольга.

Ольга. Колесников всегда должен быть опрятен. Даже сегодня, даже там. Пусть никто не увидит: как это трудно... быть Колесниковым. Давай сюда пиджак... (Она снимает с себя жакетку и накрывает ему грудь.) Лежи. Так надо.

Егоров (Татарову). Эй, герой... не видишь, что делается?

Татаров быстро сдёргивает с себя шинелишку и остаётся в одной кочегарской тельняшке.

Татаров. Накинь на него лучше душегрейку мою, Ольга Иванна. Простудишься!

Ольга. Спасибо, Татаров. А сам?

Татаров. Я тёплый. Об меня счас прикуривать можно, во! (Подойдя к койке.) Здорово, товарищ Колесников. Не признаёшь дружка? А вместе за смертью-то рыскали.

Ольга. Оставь его, Татаров... потом! (Накрывая шинелью.) Хочешь пить? Можно достать снега.

Фёдор. Нет, мне хорошо. Я даже кашлять перестал. (Улыбнувшись.) Должно быть, выздоравливаю. Накрой меня с головой.

Ольга. Зачем?

Фёдор (подражая ей). Так надо.

Она исполняет его желанье.

Ольга (женщине). Вы помянули, что у вас иголка есть. Дайте... О, и с ниткой!

Она принимается за работу. Подошел Егоров.

Егоров (глядя на её проворные руки). Ты что-то путаешь нас, Ольга Иванна. Колесникова я с малых лет знавал... и мать его, и деда.

Ольга (понизив голос). Этот человек умрёт сегодня первым.

Татаров (надменно). Что ж, это большая честь: умереть Колесниковым.

Ольга. Идите в угол, зовите других. Я подойду туда сейчас.

Женщина. Ступайте, Ольга, я сама зашью. Надо же что-нибудь делать, делать, делать...

Ольга передаёт ей работу. Люди собираются в углу под окном. Сумасшедший проявляет признаки беспокойства. Совещание началось. Часовой снова затянул песню:

Als ich zur Fahne fortgemüstHat sie noch einmal mich geküstMit Blumen meinen Hut geschmücktUnd liebend mich ans Herz gedrückt.

Прокофий открывает глаза.

Прокофий (не поворачивая головы). Дедушка, а дедушка...

Старик. Чего не спишь, человек?

Прокофий. Дедушка... это больно?

Старик. Это недолго, милый. (С суровой нежностью.) Зато с кем сравняешься! Поди, проходили в школе-то и про Минина Кузьму и про Сусанина Ивана?

Прищурив глаза, Прокофий смотрит в пространство перед собой.

То бородачи были, могучие дубы. Какие ветры о них разбивалися! А ты ещё отрок, а вровень с ними стоишь. И ты, и ты землю русскую оборонял... Вот ты сидишь, коньки твои отобрали, сон тебя бежит. А уж Сталину про тебя известно. Ему только виду показывать нельзя, ево должность строгая. Послы держав пред им чередуются, армии стоят, генералы приказов ждут... всё народ бывалый, неулыбчатый. Тут уж бровинкой не шевельни!.. А внутри одна дума, что томится в лукояновском подвале русский солдат тринадцати годков, Статнов Прокофий, ожидает казни от ерманского палача...

Прокофий (оживясь). Дедушк... ему по телефону доложат аль по радио? Думается, по радио быстрей, а?

Старик. Нет, человек. Про это по прямому проводу, из сердца в сердце передают.

Совещание окончилось. Мальчик снова закрыл глаза.

Егоров (проходя мимо старика). Внучек, что ли?

Старик. Ещё родней, человек. Внучком-то он мне и раньше был.

Татаров. На войне все — родня.

Егоров. На чём зацапали с мальцом-то?

Старик. Прошибка у нас вышла. (Он мигнул на сумасшедшего, вновь прекратившего свои упражнения.) Собачка, вишь, у нас проголодалась. И пошли мы на речку, грибков для ей наловить. Да, глядим, ухо из сугроба торчит. А при ухе гражданинишко, паршивый такой, земли своей падаль...

Егоров (громко). Вот бы ухом-то собачку и покормить!

И опять сумасшедший старательно делает своё дело. Егоров садится возле Фёдора. Он говорит с ним, не открывая его лица.

Что, товарищ... болит?

Фёдор. Теперь лучше, согрелся.

Егоров. А ты не стыдись. Это больно, когда бьют. Кого хошь спроси, всех били. Били тебя, Татаров?

Татаров. По телу нет. Только этот... маникюр делали.

Егоров. Слышал? И Катерину Петровну не пожалели... а надо бы: она не одна. До Ольги Иванны ещё дойдёт черёд. (Так, обводя глазами камеру, он доходит до сумасшедшего.) А того дядьку до безумия заколотили. Ишь качается... Эй, шляпа, били тебя?

Сумасшедший (плачевно). Били...

Егоров (подмигнув товарищам). По большой били аль по маленькой?

Тот уже раскаялся в своём промахе. В подражание куриному пёрышку, засунутому у того за ленту шляпы, Егоров суёт за ухо себе пучок соломы и присаживается на корточки рядом.

Ты какой же... тихопомешанный будешь аль бурный, вроде меня? (Жёстко.) Я не люблю, когда со мной молчат! Давно спятил-то?

Сумасшедший. Во вторник два месяца будет.

Егоров. Давно-о! Мой стаж меньше... я ещё любитель, так сказать. Зато порой такое на меня вдохновение находит, что как стукну иного подлеца промеж бровов... остаётся сильное впечатление на всю жизнь. (Поднеся кулак к его глазам.) Посмотри, какая прелесть! (Поднявшись, другим тоном.) Нам тут надо заседание провесть. Сядь у двери и скули пошибче, чтоб часовой не скучал. Всё, пошёл!

В мгновенье ока сумасшедший переселяется с рогожкой на указанное место. Егоров смотрит ему вслед.

И какая-то несчастная песенкой тебя баюкала, — у бога счастья для тебя просила... (Всем.) Начнём, товарищи?

Ольга (приоткрыв лицо Фёдора). Ты не задремал, Федя? Друзья твои хотят поговорить с тобою. (Она помогла ему надеть пиджак.) Можно и лежать, Фёдор.

Фёдор. Нет, я хочу сесть. Помоги мне.

Он спускает ноги. Татаров снова надевает шинель.

Егоров (с горечью). Президиума выбирать не станем? Пусть будут там те, кто раньше нас, в самые чёрные дни, отдал жизнь за это. За самое дорогое на свете... Ещё один человек стучится к нам, товарищи. Ольга Иванна рассказала вам про него.