Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг. - Виктор Кондырев

Мы молча подъезжали со двора поближе к входу в полуподвал, с жёлтым знаком радиационной опасности на дверях, он молча заходил и оставался там минут тридцать. Молча садился в машину, и, так и не проронив ни слова, мы возвращались домой. Даже о пустяках не заговаривали! Я-то боялся сказать что-то не так, но не мог понять, почему молчал В.П. Стеснялся, что ли?.. Вспоминаю, и мне до сих пор не по себе…

Но дома настроение его явно улучшалось, он с охотой разговаривал, лежал с книгой, даже обсуждал, что купить из еды.

Как-то в начале лета он поманил Милу на кухню и открыл шкафчик – посмотри-ка! Там внушительной кучей лежали лекарства, десятки различных коробок.

– Галку я далеко переплюнул! – пошутил.

А на деле, могу себе представить, как ему было тоскливо…

И тут случилось то, на что я твёрдо в душе рассчитывал. Вике стало лучше!

После первой серии облучений он начал проявлять интерес к некоторым непреходящим ценностям. Например, к пиву. Попросил следить, чтобы в холодильнике всегда была пара бутылочек. Расшторил окно в кабинете, начал подолгу читать. Сам ходил в магазин в нашем доме, питался, правда, лишь йогуртами и сдобными булочками. По его настоянию мама уехала до конца лета в свой любимый Медон, там начались ежегодные русские курсы. На удивление приветливо отвечал на мамины ежевечерние звонки.

Пристрастился, как мы посмеивались, к ночной парижской жизни. Жизнь эта начиналась часов в девять вечера и заключалась в сидении за столиком кафе с кружечкой пива.

– Ну, как, Витька, подвезешь? – звонил он мне.

Необычный, слегка просительный тон тревожил меня, и я вкладывал в ответ чуть ли не революционный энтузиазм:

– Конечно! О чем речь!

Я боялся проявить жалость и вёл себя нарочито грубовато, временами хамовато шутил, чтобы Вика, не приведи бог, лишний раз не почувствовал себя беспомощным. Изо всех сил показывал, что я просто так, от нечего делать, вожу его в кафе. Дескать, почему не оказать услугу, если есть время? Поехали, Виктор Платонович, с развязной весёлостью говорил ему я, вы там погудите, а мне надо будет кой-куда мотнуться. На обратном пути вас подберу, часа через полтора…

Он с энтузиазмом назначал свидания в кафе «Монпарнас», в получасе езды от нас. Встречался с Машей и Толей Гладилиными, с Серёжей Мажаровым и Юлием Милкисом, с Женей Лунгиным, с Семёном Мирским, с Мишелем Окутюрье, с журналистами со «Свободы»… Со многими…

Моложавый человек церемонно обнялся с Некрасовым. Жак Росси! Бывший курьер Коминтерна, потом якобы французский шпион, просидевший в лагерях чуть ли не двадцать лет. Написавший знаменитый «Справочник по Гулагу». Тут же свеже опубликованная книга была показана Виктору Платоновичу, надписана и вручена.

«Дорогому и сердечному Вике Некрасову от всего сердца. Ж.Р. Париж. 8.7.1987. P.S.: Не читать статьи на стр. 107–108, 125, 283–284 и особенно 439–441!»

На этих страницах, как легко догадаться, помещены толкования, варианты и разночтения русских матюков. Росси послал книгу по почте, но она не дошла, и вот теперь решено было встретиться. Виктор Платонович был одним из его рецензентов. Хотя сам Росси был в этом деле бесспорным авторитетом.

За полтора месяца до смерти, втайне ото всех, Вика списался с Анной Берзер и дал согласие на публикацию в «Юности» своих «Городских прогулок», советского варианта «Записок зеваки». В письме написал: «Я буду рад, если мои вещи появятся в Москве». И послал свою фотографию для журнала.

Знаменитый редактор «Нового мира», писательский ангел-хранитель, Анна Самойловна вспоминалась им чуть ли не каждый раз, когда он протягивал мне пачку исписанных карандашом страниц на перепечатку. Я вежливо ждал завершения похвального слова, наперед зная все достойные деяния милой Аси Берзер. Какой у неё был подход к Твардовскому, сколько она сделала для русской литературы! Если бы не она, «Иван Денисович» Солженицына никогда не пробился бы в «Новом мире», это она сунула рукопись на стол главного редактора. Авторы журнала буквально молились на неё, бывало. Ведь это она все их невнятные нетленки доводила до ума! Некрасов ловил каждое её слово, а чтобы ей перечить, так это ни боже мой! Вот если бы Ася прошлась здесь своей рукой, я бы горя не знал, повторял В.П. несчётное число раз.

– Ты не представляешь, Витька, как мне не хватает сейчас Аси Берзер! Какой редактор, как она умела всё это делать!

В Париже публикация в «Юности» стала абсолютной неожиданностью. Кое-кто из столпов эмиграции, да и просто мелкая парижская шайка-лейка собрались было посмертно предать Некрасова позору за коллаборационизм. Но перестройка начала набирать такие демократические темпы, что все плюнули на эмигрантские приличия и кинулись в Россию – кто печататься, кто пробавляться чем бог даст…

Письмо от Сергея Довлатова, 15 июля 1987 года:

«Дорогой и любимый Виктор Платонович! Я узнал, что Вы больны, и меня это страшно огорчило… Я вот тоже провёл в больнице с подозрением на рак, пардон – мочеточника, зато у меня обнаружился цирроз печени и ещё два-три менее эффектных заболевания, включая цистит, который считается женской болезнью. Теперь мне категорически нельзя пить, курить и запрещено есть всё то, ради чего люди садятся за стол.

Мне очень жаль, что Вы больны, жаль ещё и потому, что Вы как-то не созданы для медицины. Уверен, что Вы совершенно не нуждаетесь в моей поддержке, да и что можно сказать в такой ситуации, но я всё же хочу воспользоваться грустным поводом и воскликнуть, что я люблю Вас и уважаю хотя бы за то, что Вы не похожи на классика…

От всей души желаю Вам выздоровления. Обнимаю, дорогой Виктор Платонович. Преданный Вам и благодарный за всё. Сергей Довлатов».

… Я постелил скатерть, поставил парадные чашки и вазочку с повидлом. Разложил печенье. Сухарики были несъедобными, диетическими. Вика вышел из кабинета при параде, в брюках и клетчатой рубашке, несмотря на жару. Ждали Пьера Дэкса, близкого приятеля, влиятельного журналиста, в прошлом известнейшего коммунистического публициста. Публично проклявшего коммунистические идеи и с облегчением ставшего ренегатом, как тогда говорили. Дэкс рассказывал всякие новости, говорил, в общем, ни о чём. Вике оставалось жить чуть больше месяца, это было сразу видно. Дэкс подчеркнуто внимал его словам, заботливо подливал чай, деликатно угощался сухариками. Виктор Платонович перешёл к делу, поговорить насчёт своего внука Вадима. Который после армии не знает чем заняться, профессии у него нет, но хочет устроиться на работу в аэропорт. Стюардом или ещё кем. Хотя это страшно трудно без знакомства. Так не мог ли ты, Пьер, позвонить кому надо, похлопотать, чтобы пристроить нашего неприкаянного вьюношу? Дэкс твёрдо пообещал, расцеловался с Викой, очень расчувствовался и ушёл… Через несколько месяцев после смерти В.П. он позвонил мне и сказал, что просьбу Некрасова выполнил, договорился насчёт работы. Вадима уже и близко не было в Париже, о своем желании проникнуть на поприще авиаперевозок он давно забыл, и я поблагодарил Пьера, мол, сын уже работает… А Галине Некрасовой ничего не нужно? Нет? Поцелуй её за меня, попросил он, и я пообещал. И конечно, обещания не исполнил…