Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

понял, а меня прижало к подоконнику. Я почувствовал себя крохотным, руки у меня заледенели, и к горлу подступила тошнота.

– Ишь, балует, словно ребеночек воет, – сказала русая красавица.

Я бросился к двери, через которую нас сюда впустили, отбросил щеколду и закричал:

– Старик, я тут!

Плач прервался, и я услышал страшный, совсем незнакомый мне, но такой родной отцовский голос:

– Пустите, не затыкайте рот! Сын пришел! Пустите же!

– Папа!

Отец глухо завыл.

Я бросился в тюремный двор.

– Назад! – крикнул с вышки охранник.

Я почувствовал, как кто-то мягко схватил меня сзади за шею и больно, тисками, за ноги. Я вырывался и орал что-то, а отец выл в камере.

– Да что ты?! Да погоди! – слышал я снизу сопение Швеца, который держал меня за ноги.

– Миленький, миленький, успокойся, – шептала русая красавица, повиснув у меня на шее. – Ну золотенький мой, ну маленький, успокойся, – твердила она и вся вздрагивала, словно от ударов.

– Папа! – кричал я что было сил, потому что меня уже почти затащили в камеру Швец, женщина и две старухи с сильными и длинными руками. И в это время тюрьма загрохотала, завопила, заулюлюкала. Слышно было, как в камерах стучали чем-то деревянным по стенам, топали ногами и вопили визгливыми, длинными голосами:

– Дайте свиданку! Дайте им свиданку, псы! Старика пустите, пустите его, свиданку дайте!

Я увидел, как на сторожевую вышку выскочили еще три охранника, щелкнули затворы автоматов, услышал быстрые команды, на Волге начали басить баржи, заглушавшие вопль тюрьмы, – и меня затолкнули в камеру.

Швец упал возле двери, тяжело дыша; в легких у него тонко свистело, и видно было, как возле кадыка пульсировала артерия.

– Там и мой кричал, – шепнул он. – Константин. Я его голос узнал.

Прибежал младший лейтенант, распахнул свое оконце и крикнул мне:

– Ну?! Вот твоя записочка! Он сознание потерял, а мне отвечай?! Все вы только об себе думаете, совести в вас ни на грош!

– Это он прав, – тихо согласился полковник Швец. – Совести в нас ни на грош. Скоты и есть скоты, только тешимся.

– Разговорчики! Кто получил справку – очистить помещение! – приказал младший лейтенант.

В комнату к нему кто-то зашел, потому что младший лейтенант вскочил со своего места и вытянулся.

В оконце показалась седая голова капитана со шрамом через весь лоб.

– Поди сюда, – сказал он мне. Я подошел.

– Иди завтра к подполковнику Малову в областное управление. Я ничем помочь не могу, у твоего батьки запрещение на свиданку.

– Как он сейчас?

– А ты что, не слыхал? – вздохнул седой капитан.

– Швец Константин, тридцать третьего года рождения, осужден Особым совещанием, – начал выкрикивать с пола безногий полковник.

– Знаю, знаю вашего Константина, – ответил капитан, – он в карцере за нарушение режима.

– Что он сделал? – спросил Швец.

– Да так, – ответил капитан и посмотрел в глаза Швецу, – ничего особенного, только строптив, не сломался б…

Швец просиял лицом и полез за сигаретами в нагрудный карман.

– Ничего, – сказал он, – не сломается.

И как-то странно подмигнул капитану, а тот так же странно ответил ему: ничего в его лице не дрогнуло, а все равно ответил, и не просто так, а по-человечески, с болью.

– Продолжайте работу, товарищ Сургучев, – сказал капитан младшему лейтенанту и вышел.

Старуха с лепешками, мать троих Сургучевых, услышав фамилию младшего лейтенанта, стала медленно приближаться к окну. Она утерла ладонью слезы с коричневых, морщинистых щек и спросила:

– А ты не Гришки ли сын, Сургучев? Ты не Гришки ли сын, а? С Колодиш?

Младший лейтенант внимательно и с ужасом посмотрел на старуху.

– Кто следующий, граждане? – сказал он скороговоркой. – Вопросы прошу задавать по существу.

– Гришкин, – уверенно сказала бабка. – И нос, как его, – с горбой, и чуб с крутью, Господи, Господи, брат на брата и отец на сына, толь небо пока не раскололось, когда ж? Когда, Господи?!

И словно слепая, бабка пошла из камеры вон. Следом за ней поехал на жужжалках Швец, а за ним я. В тюрьме было тихо, потому что разносили ужин.

Та ночь в Ярославле

После того как в тюрьме нам со Швецом отказали в свидании с родными и посоветовали пойти к подполковнику Малову в областное управление, мы отправились в гостиницу.

Швец поджужжал на своей платформочке к окошку администратора и постучал по нему деревянным утюжком, которым отталкивался от земли, чтобы быстрее катиться.

Администраторша оказалась пожилой женщиной с маленькой головой на большом теле, но на ее крошечной головке как-то странно умещалось огромное количество крохотных бело-коричневых куделек, что делало ее похожей на барашка.

– Заполняйте бланк, – сказала она Швецу. – Мест у нас нет, но уж вас-то я устрою – как орденоносца и инвалида.

– Мы вдвоем, – сказал Швец, кивнув на меня.

Женщина ответила:

– Я дам номер люкс из исполкомовской брони.

Швец вернулся к столу, и мы начали заполнять длинные бланки анкет, которые выдают администраторы гостиниц перед тем, как вручить гостю ключ от номера.

Напротив графы «С какой целью приехал, куда, к кому, кем выписана командировка и на какой срок?» я написал: «Прибыл как член-соревнователь Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, для обмена опытом лекционной работы». Меня действительно приняли в общество «Знание», когда отец был еще дома. Тогда я учился на втором курсе и довольно бойко излагал разные истории про те муки, которые испытывает национальная буржуазия в странах Среднего Востока, и как она постепенно уничтожается буржуазией компрадорской.

И сюда, в Ярославль, я, понятно, приехал с красной книжечкой общества, которая так успокоительно действовала на гостиничных администраторов и вокзальных дежурных.

Взяв мою анкету с красной книжечкой, Швец покатил к администратору. Сунув в окошко наши документы, он закурил и, оглядевшись по сторонам, задержался глазами на картине «Утро в сосновом лесу», вздохнувши, как-то изумленно заметил:

– Кругом одни медведи – куда ни глянь…

Администраторша, не отрывая глаз от наших анкет, спросила:

– Молодой человек, а вы, собственно, с кем едете обмениваться опытом?

Разыскивая отца, я проехал уже восемь городов, в которых были пересыльные тюрьмы, и всюду устраивался ночевать под маркой обмена «лекторским опытом»; ответил поэтому фразой, которая действовала безотказно:

– С группой начинающих товарищей…

– А командировочка где?

– Идет по фельдъегерской связи, – ответил я туманно.

– Ах, так, – понятливо кивнула администраторша, – что ж, хорошо…

И – отложила мои документы в сторону. Взяв анкету Швеца, она бегло просмотрела ее и – скорее для проформы – поинтересовалась:

– Что же вы не указали причины приезда, товарищ полковник?

– Прибыл в ваш замечательный город, – начал рапортовать Швец, – надеясь получить свидание с сыном, находящимся в пересыльной тюрьме…

– Где-где?!

– В пересыльной