Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

В январе 1578 года внеочередной сейм собрался в Варшаве. Вопрос на повестке дня стоял один: с каким из противников в первую очередь воевать — с Крымом или с Москвой. За то время, что королевство терзали внутренние смуты, крымские татары нападали на польские и литовские окраины, что требовало ответной акции, но такая война даже в случае большой удачи не сулила серьезных перспектив. Что можно было взять с нищей крымской орды? Зато легко можно было настроить против себя ее покровителя, турецкого султана. Москва представлялась грозным соперником, но тем славнее были бы лавры победителя. К тому же результатом победы становилась Ливония, богатый приморский край, владение которым обещало большие выгоды.

Решающим на сейме стал голос нового короля, активно ратовавшего за войну с Москвой. Его речь перед полным собранием сейма в обработке историка Карамзина звучит так:

«Имеем двух злых неприятелей: крымцы жгут, россияне берут наши владения. Идти ли на обоих вместе? Или с кого начать?.. Таврида зависит от султана: наступательная война с нею может раздражить его; когда мы будем в Тавриде, оттоманы будут в Польше. И что корысти? Сей дикий неприятель всегда грабит и всегда беден. Лучше до времени искать мира с ханом. — Государство Московское велико и сильно: тем славнее победа! Оно цветет изобилием природы и торговлею: тем более добычи!» и т.д.

Этим своим, ставшим историческим выступлением на сейме, Баторий показал себя тонким политиком. Он сумел сыграть на чувствах поляков и литовцев, задеть, что называется, их за живое. Новый король почти не владел языком народа, которым взялся управлять, плохо знал его традиции и обычаи. Изучение всех этих тонкостей он оставил на потом. Но и впоследствии он мало преуспеет в знакомстве со всем этими мелочами, поскольку времени у короля не будет. Зато он прекрасно знал историю Литвы и Польши. Этими познаниями он поспешил овладеть в первые же два года пребывания на королевстве, невзирая ни на какую занятость, и этот его тонкий расчет целиком себя оправдал. Отстаивая идею войны с Москвой, король исчислял неправды восточного соседа, указывал на земли, отнятые им у польской и литовской короны, тем самым он умело взывал к патриотическим чувствам своих новых подданных, льстил самолюбию, одушевлял идеей послужить отечеству. Старания Батория не пропали даром. Не только Сенат, служилая аристократия и шляхта, но и весь народ и войско Речи Посполитой поддержали своего нового короля.

Итак, решено было возобновить войну с Москвой, для чего новый король объявил наступательную стратегию, имевшую окончательной целью очистить от русских все занятые ими области Литвы и Ливонии. В марте

1578 года Баторий еще продолжал с царем вялые переговоры о мире, просил Грозного не возобновлять войны до возвращения из Литвы русских послов, а тем временем задерживал посольство, проводя время в скучных прениях насчет царского титула и тому подобного, давно знакомого московским дипломатам по прежним переговорам, когда той или другой стороне нужна была проволочка времени. Однако, польский король сам, как мы видели, первым возобновил военные действия в Ливонии. Его воеводы освободили от русских Венден, Дюнабург и некоторые другие, занятые накануне московскими войсками места. Грозный также не отпускал от себя Баториева посланника, дожидался результатов похода своих воевод, коих он направил на отбитие Вендена и иных недавно взятых и тут же снова потерянных крепостей, но вести из Ливонии поступали неутешительные. Кампания на этот раз не складывалась.

Наконец новый король Речи Посполитая посчитал себя полностью готовым к большой войне. К тому времени он заключил союз против Москвы со Швецией, заручился помощью курфюрста Бранденбургского, который прислал Баторию пушки, нанял отряды ландскнехтов в Германии и даже в Венгрии, точнее в своем родном седмиградском княжестве. Единственно, кто отказал польскому королю в союзе и в помощи из всех тех, к кому он обращался, был датский король Фредерик. Зато свое благословение и духовное напутствие прислал в Краков римский первосвященник, заверив польского короля в своей поддержке и пообещав ходатайствовать за Речь Посполитую перед всеми дворами Европы. Тогда же Баторий не поскупился на богатые дары крымскому хану в расчете на то, что Орда не побеспокоит польских и литовских пределов во время предстоящей кампании против русских, и здесь расчет короля также оправдался. Находившимся тогда в Стамбуле королевским послам великий визирь говорил:

«Желаем королю славы и победы; возможно, хотя и нелегко одолеть царя московского, коего один султан превосходит грозою».

Тогда же все королевство было обложено новым военным налогом, а сам король отказался от некоторых расходных статей на содержание своего двора в пользу армии и сделал несколько крупных займов за границей.

Московский царь не мог похвалиться подобными успехами в деле приобретения союзников, хотя нельзя сказать, чтобы он не искал их. Но Грозный не сумел тогда даже заручиться хоть какой-нибудь помощью.

Первым, к кому обратился Иван IV, был новый Германский император Рудольф, занявший трон только что умершего Максимилиана. Ему-то Грозный и предложил общими усилиями завоевать Речь Посполитую. Надеясь найти здесь понимание, русский царь исходил из того, что император оставался явным недоброжелателем Батория и к тому же он еще испытывал постоянную опасность со стороны Турции. Последняя не прекращала нажима на окраинные германские владения. В особенности от турецкой экспансии страдали остававшиеся на то время в подданстве императора некоторые провинции Венгрии. Русский же царь обещал цесарю поддержку вплоть до военного союза против султана, но сначала нужно было общими усилиями покончить с Речью Посполитой.

Но отправленный в Вену посол русского царя не сумел склонить императора к войне против Батория. Все, что посол смог привезти в Москву, это обещание Рудольфа прислать вскоре своих больших послов для утверждения братской дружбы. Это прозвучало своеобразным отказом цесаря на предложения кремлевского владыки заключить военный союз против Польши. Более того, Рудольф, подобно своему предшественнику на троне, ссылаясь на бедственное состояние бывших орденских земель, взывал Грозного царя к христианским чувствам и просил того отступиться от Ливонии. И как справедливо заметил Карамзин, «слабодушный преемник Максимилианов хотя и ненавидел Батория, хотя и трепетал султана, но не думал воспользоваться союзом царя для того, чтобы взять Польшу и спасти Венгрию».

Еще меньше преуспела дипломатия русского царя в отношениях с Крымом.

Нет, Грозный не искал в Бахчисарае себе союзника для войны против Батория, он понимал бессмысленность и бесперспективность такого предприятия. Он даже не пытался подбить хана к нападению на польские и литовские владения. Все, что хотел царь, это заручиться спокойствием на своих степных границах на время предстоящих военных действий на западе. Но нападение крымцев на земли Речи Посполитой все же состоялось, но это случилось без малейшего содействия русской стороны. Просто в Орде не могли не воспользоваться моментом государственного расстройства в Польше и Литве, вызванного очередным бескоролевьем. К тому же тогда в Крыму произошла смена первого лица на престоле. Вместо умершего Девлет-Гирея власть наследовал его сын Магмет-Гирей, а по утвердившейся традиции новый властелин был обязан ознаменовать свое воцарение разбойным нападением на соседей, сопровождая его обильным кровопролитием. Иван Васильевич спешил отправить в Крым своего посланника с богатыми дарами и с приветствием хану, причем приветствие было составлено так, что нельзя было понять, приветствуется ли только воцарение, или разбойное нападение на соседей тоже. Зато конечная цель посольства просматривалась вполне ясно: русский царь искал дружбы с бахчисарайским правителем, не скупясь на обещания подачек в будущем. Под дружбой же с Бахчисараем в Москве давно понималась гарантия спокойствия от ордынских набегов.

Хан был не против дружбы, но в виде платы за нее требовал Астрахани, а также ставил условие, чтобы царь свел казаков с Дона и с Днепра. Русская сторона отвечала тем, что Астрахань добыта оружием, в ней утверждена вера христианская, воздвигнуты храмы и монастыри, проживает там православное население, впрочем, ничуть не утесняя мусульман. Что касается донских казаков, то это государевы ослушники, беглецы, коих в случае поимки следует казнить, а потому государь за их происки против Крыма не в ответе. Днепровские же казаки суть литовские подданные, воюющие сейчас под знаменами Батория, следовательно, враги Московского государства.

Договориться ни до чего не удалось. Мы не знаем, чем именно, но Баторий быстрее Грозного купил себе крымскую дружбу.

Еще одним потенциальным союзником Москвы оставался король Дании Фредерик. Он мог бы при соответствующей дальновидности, а заодно и расторопности московской дипломатии, из потенциального стать действительным союзником, но и здесь кремлевские власти сработали как нельзя хуже для себя.