Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

Нам трудно судить о том, насколько в выигрыше оказались те, что решили остаться в Литве, перейдя на службу к королю. В письме Батория одному из своих корреспондентов есть информация относительно этого, судя по которой можно полагать, что король оказался не слишком щедрым в отношении своих новых подданных:

«Многие стрельцы и другие люди московские после взятия Полоцка и прочих крепостей русских поддались нам, и мы их наделили пустыми участками земли в старостве Гродненском, но им нечем обрабатывать этих участков. Так приказываем себе взять у подданных наших в Литве кляч самых негодных и мелких штук с полтораста и поделить их между москвичами».

Но с другой стороны нельзя не задаться вопросом: а почему, собственно говоря, король Речи Посполитой должен был рассыпаться в милостях и наградах по отношению к извечным и заклятым врагам? Только потому, что сейчас они сделали такой выбор? Но то, что они перешли в его подданство, еще не значит, что они не изменят при случае и ему. И в конце концов король все-таки наделил их землями, пусть не очень хорошими, но почему он должен предоставлять вчерашним противникам лучшие земли? И, наконец, а чем лучше жаловал русский царь своих верных подданных? И уж если мы вспомнили русского царя, то для ответа на вопрос о том, выиграли или нет те из служилых московских людей, что подались на сторону Литвы, нужно посмотреть, а что ожидало тех, кто вернулся к Грозному после падения Полоцка. Наверно, нет нужды пояснять, что судьба их была незавидной.

Мы уже говорили о том, что среди всех противоречий, коими была полна натура Грозного, нас в нашем повествовании более других привлекает его отношение к своим военачальникам. Истинно талантливых и преданных воевод царь к описываемому времени всех извел. И при этом на высоких постах армии продолжали благоденствовать блеклые и заурядные натуры. Рассказывая о последнем, самом драматичном этапе Ливонской войны, историк H.М. Карамзин отмечал, что «тени Шуйского, Серебряного, Воротынского мечтались воображению Иоаннову,… изгубив героев, царь в сие время щадил воевод недостойных…» И это было правдой, только царь не просто щадил недостойных, но и возвеличивал. Так, например, в кампании 1579 года он назначил на самые высокие воеводские посты князя Голицына, того самого, что в прошлом году бежал тайком ночью из под Вендена, бросив на погибель вверенное ему войско, а также Палицкого и Шереметева, убежавших тогда же вместе с Голицыным. Историк объясняет такую позицию царя тем, что тот не хотел казнями и опалами подтолкнуть к переходу на польско-литовскую сторону других воевод. Думается, что это неверное объяснение.

Если бы Грозный строгими мерами боялся открыть широкую дорогу изменникам, ему достаточно было бы не предавать Голицына и прочих казни, которую те своим поступком в действительности заслуживали. Но зачем для этого нужно было назначать ничтожных лиц на самые высокие посты в армии? И потом, почему Грозный не боялся перехода на сторону врага своих воевод тогда, когда он десятками отдавал на смерть лучших военачальников? Здесь объяснение следует искать не в области здравой логики. Объяснение этому лежит в области человеческой психики, которая у натур, подобных Грозному, не то чтобы со здравой, а вообще с какой бы то ни было логикой не увязывалась.

И потом, не очень-то верится в то, что тени убиенных царем полководцев «мечтались воображению Иоаннову», как о том повествует известный историк. Скорее всего, царь давно забыл о них; люди с характером Грозного менее всего склонны к сентиментализму, а тем более к искреннему раскаянию.

Итак, Полоцк, древний русский город, славное наследие рода Святого Владимира, снова отошел к Литве. Гордость русского царя, его триумф, город, который в течение шестнадцати лет оставался для Грозного символом славы и торжества, был утерян. Надо вспомнить, как пышно праздновал Иван IV эту свою победу, какое значение он ей придавал и как угнетающе подействовала тогда потеря Полоцка на противника, чтобы понять, насколько сейчас был не просто побежден, но и посрамлен московский властелин и как ликовал его торжествующий соперник. Через шестнадцать лет противники поменялись ролями. Взятие Полоцка Грозным в 1563 году стало последним его успехом, оно подводило черту под победными вехами биографии русского царя. Овладение Полоцком польским королем в 1579 году стало первой крупной военной удачей Батория, открывшей череду блестящих побед.

Падение Полоцка означало конец русскому присутствию на землях, принадлежавших до войны Литве. Победа польского короля в полоцкой операции 1579 года возвращала Россию на литовском участке фронта в довоенные границы, лишив ее здесь всех завоеваний предыдущего двадцатилетия. Последний успех Речи Посполитой распалил аппетит ее короля, способствовал нарастанию наступательной активности его войск. Дойдя до предвоенных границ России, Баторий не думал останавливаться.

Покончив с Полоцком и заложив в нем в честь своей победы католический храм, король двинулся к Соколу, пограничной крепости, за стенами которой все еще отсиживались посланные царем на выручку Полоцка Шереметев и Шейн. Часть своего войска, преимущественно легкой конницы, Баторий направил в сторону Пскова для наблюдения за главными силами русских, но поскольку те еще не возвращались из пресловутого ливонского похода, то опасения короля за свои тылы по-прежнему оставались напрасными. Сидевшие в Соколе русские воеводы, наконец, дождались того, что крепость оказалась в плотном окружении королевских войск. К тому времени бывшие под командой Шереметева и Шейна донские казаки самовольно оставили крепость и покинули театр военных действий. 19 сентября началась осада города, а 25, когда осаждающим снова, как и при овладении Полоцком, удалось зажечь стены, противник устремился на приступ.

Сохранившиеся источники единодушны во мнении, что бойня, разгоревшаяся при штурме Сокола, по упорству обеих сторон не знала себе равных, может быть даже за всю историю той войны. За горящими стенами россияне встретили густые колонны нападавших плотным ружейным и артиллерийским огнем, затем, вдруг перейдя в контратаку, отбросили литовцев и наступавших с ними ландскнехтов от крепости и отчаялись на вылазку. Какое-то время битва продолжалась за стенами вне крепости, но тут сказалось превосходство противника в силах, и русские вынуждены были отступить под защиту того, что осталось от стен. Преследовавшая их немецкая пехота ворвалась внутрь крепости, и злая сеча продолжилась там. К тому времени от непрекращающегося обстрела в крепости не осталось ни одного здания, которое не было бы охвачено пламенем, так что приходилось одновременно сражаться и с наседавшим врагом и с пожаром. В отличие от полоцкого взятия, здесь нападавшие не диктовали ультиматумов, не предлагали капитуляции, а потому ожесточенная битва закончилась почти полным истреблением русского гарнизона. Число павших с русской стороны превысило четыре тысяч человек, в том числе в бою погиб воевода Шейн. Другой воевода, Шереметев, и с ним всего несколько десятков воинов, преимущественно раненых, попали в плен.

Таким образом, гарнизон Сокола, на который первоначально возлагалась задача деблокирования Полоцка, был чуть ли ни полностью уничтожен. И если взятие Полоцка означало освобождение от русских войск всех ранее занятых районов Литвы, то падение Сокола — крепости на старой довоенной русско-литовской границе — выводило королевскую армию на российскую территорию.

Уже сразу после падения Сокола отдельные польские и литовские отряды устремились в рейды по Смоленской области и по Северской Украине. Операцию на Смоленщине возглавил оршанский староста Кмита. На Северской Украине ту же роль исполнял князь Острожский, повоевавший русские селения от Стародуба до Почепа. А тем временем главное королевское войско, вступивши в московские пределы и продолживши завоевания, без особых трудов заняло крепости Козьян, Туровль, Нещерду, Ситну. В результате в десятилетиями отлаживаемой системе обороны на русско-литовской границе, которая до начала кампании не вызывала у московского военного руководства никакой тревоги, вдруг образовалась серьезная брешь. В руках противника оказался ряд русских крепостей.

Неспокойно в лето и осень 1579 года было и на северных границах. Шведы нападали на русские владения в районе Ижоры и в Карелии; пытались они и осаждать Нарву, но безуспешно.

А Грозный царь во все время летне-осенней кампании простоял в Пскове, где вся его деятельность сводилась к получению донесений об очередном поражении и о потерях. Все, на что хватило тогда у Ивана Васильевича мужества, это поручить государственному дьяку Андрею Щелкалову без потери достоинства и в то же время без приукрас объявить в Москве о своих поражениях. Щелкалов выполнил эту не совсем приятную миссию, и хотя он и не опустился до приукрас, но совсем без ретуширования истинной картины дело не обошлось. И вот спустя шестнадцать лет после того, как над столицей несколько суток подряд гудел праздничный звон колоколов в честь взятия Полоцка, теперь московский люд услышал: