Призрак Проститутки - Норман Мейлер

«За пети-метями?» — переспросила я.

«За большим мешком. — Видя, что я по-прежнему ничего не понимаю, он перевел: — За шекелями».

Тут я вспомнила, что раньше он называл деньги «стимулом». У него наверняка немало синонимов для обозначения стародавней грязной корысти. Похоже, он не только помазанник Божий, но человек отчаянно алчный и слишком остро сознающий экономическую жертву, на которую мы идем, работая на управление. Он просто не видит, как стать процветающим, с пети-метями в кармане.

И тем не менее я, наверно, слишком уж высмеиваю Ховарда Ханта. Его, может, и распирает от самодовольства, как туго начиненную индейку, но при этом он хитер. Ему понравится иметь вас в своей команде. Он даже рассказал Хью, что один его приятель в университете Брауна учился в Сент-Мэттьюз и играл в футбольной команде, которую тренировал Хью.

«Я его помню, — сказал Хью. — Он очень старался. Только медленно бил».

Жить с человеком в браке — все равно что изучать работу человеческого механизма. Я обнаружила, что у Хью есть рычаги управления голосом. И я всегда знаю, когда он готов взять на себя ведение разговора.

«Я слышал, вы неплохо подготовили все в Гватемале», — говорит он.

«Меня просто убило то, что я был отозван до начала настоящей операции, — ответил Хант, — но власти предержащие решили, что я закончил свою работу и нужен в Японии».

«Ну, власти предержащие для успокоения предоставили вам дом Фрэнка Ллойда Райта», — сказал Хью.

«Едва ли это можно считать компенсацией, — сказал Хант. — У меня вызвало немалую досаду, когда, сидя в Токио, я услышал, что вашего бывшего помощника пригласили в Белый дом и президент Эйзенхауэр поблагодарил его за прекрасную работу. А прекрасную работу по большей части выполнил я».

«Я слышал от моих высокопоставленных источников, — Хью явно намекал на Аллена, — что президент дал этой операции чрезвычайно высокую оценку. Захватить целую страну всего двумя-тремя сотнями человек! Вот это ловко!»

«Я рад, что вы понимаете мои чувства», — сказал Хант.

«Ну, прежде чем осушить чашу дружбы, — предложил Хью, — давайте подвергнем ее проверке. Что вы скажете, если я заявлю, что ваша знаменитая операция, с моей точки зрения, большая ошибка? Следовало позволить Арбенсу создать в Гватемале маленькое коммунистическое государство — вот это было бы в американских интересах». Сколько бы Хью ни старался, он не способен быть политиком.

«Ваши слова отдают крайним свободомыслием», — заметил Хант.

«Можете говорить за моей спиной, что я порчу маленьких мальчиков, но даже и не намекайте, что я отличаюсь свободомыслием. Я ненавижу малейшее проявление коммунизма. Это рак с метастазами по всему телу западного мира».

«Вот именно, — согласился Хант. — Вы очень изящно выразили мои чувства. Верно, Дороти?»

«Конечно», — сказала она.

«Но только, сэр, если это рак, то почему бы его не вырезать? Везде и когда только можно».

«Потому что всякий рак имеет свою аномалию, — сказал Хью, — а мировой коммунизм — слабый рак. Видите ли, Ховард, он пустил метастазы, не задавшись вопросом, готов ли он к этому. У него нет внутренней силы вести раковые войны на всех фронтах. Гватемала потенциально могла стать невероятно дорогостоящим предприятием для Советов. Им пришлось бы вкладывать в нее капиталы, снабжать ее, а под конец, по всей вероятности, и кормить. А их экономическая система совсем не приспособлена для этого. На помощь малой бесхозяйственности должна была бы прийти большая бесхозяйственность. Да, это могло бы обойтись русским в копеечку. А вот если бы они оказались настолько глупы, что ввели бы туда войска, тогда мы могли бы произвести вашу хирургическую операцию. Над ними лихо издевался бы весь мир».

«А это не увеличило бы опасность атомной войны?» — предположила Дороти.

«Никогда не следует привязывать атомные сценарии к малогабаритным операциям за рубежом. Атомная война произойдет — если она вообще когда-либо начнется — по совсем другой причине».

«Не скажете ли по какой?» — спросила Дороти.

«От отчаяния. Мирового отчаяния. Атомная война — это взаимное самоубийство. Муж с женой договариваются убить друг друга, только если решат, что не имеют права дольше существовать. Слишком многое они портят. А в реальном мире самые тщеславные страны — это США и СССР. Ни та ни другая ни на секунду не поверит, что могут в чем-то напортить. К примеру, если я решу, что я человек замечательный, а тот, другой, ни к черту не годится, ручаюсь, миссис Хант, я не стану хватать его мертвой хваткой и прыгать вместе с ним с моста. Я попытаюсь избавиться от этой скотины иным путем!»

«Уморив русских голодом?» — спросила она.

«Вот именно. Заставив их исчерпать все свои силы. Завлекая их в такие места, которые потребуют всей их энергии, а дадут очень мало. Представьте себе миллион солдат Красной армии в Мексике. Ну какой у них будет шанс выиграть наземную войну против нас?»

«Мне б не хотелось иметь такое количество солдат на нашем заднем дворе», — сказал Хант.

«А их никогда там и не будет, — успокоил его Хью. — Русские не такие дураки. Попытались бы мы послать миллион солдат в Восточную Европу? Не ввели же мы войска в Венгрию, верно? Хотя мы можем позволить себе ввязаться в серьезную войну с большим основанием, чем русские. Повторяю: нам следовало предоставить Гватемалу самой себе. Они бы построили там третьестепенное коммунистическое государство, которое очень скоро обратилось бы к нам за помощью».

«Вот с этим, сэр, я не могу согласиться, — сказал Хант. — Я считаю, надо стрелять грызунов между глаз, прежде чем они вырастут и сожрут наш урожай. Ненавижу коммунистических крыс, где бы они ни встречались».

Он произнес это, Гарри, с невероятным пылом. Голос у него стал хриплый, как у мальчишки, готовящегося поцеловать девушку, или как если бы он нацелился кого-то убить, а я бы сказала, что он был близок к этому, и это было благое чувство, с которым, однако, трудно совладать.

И тут я поняла. Знаете, Гарри, боюсь, наша прекрасная страна стала символом веры. Джо Маккарти только обмакнул палец в чашу с новой святой водой. И не крест, а флаг будет возбуждать высокие чувства, без которых люди не могут жить.

В любом случае Хью к тому времени наслушался достаточно и понял, что Ханта ему в своих целях не использовать. И мой муж направил разговор на цену недвижимости в Джорджтауне, о чем Ховард и Дороти, как и следовало ожидать, знали немало.

Я все время думаю, как вы будете работать с этим странным, наполовину одержимым человеком, вашим будущим боссом. Я полагаю, вы Ханту понравитесь. Снобам всегда нравятся такие люди. До конца вечера он успел нам сообщить, что Дороти не только на одну восьмую из индейцев племени сиу, но и потомок Джона Куинси Адамса[73] по материнской линии и Бенджамина Гаррисона[74] — по отцовской. (Он даже не преминул упомянуть — президента Бенджамина, по-видимому, считая, что это славное имя не всем известно.) Мог бы с таким же успехом сказать: «Мы тоже не лыком шиты, хоть и не с „Мейфлауэра“». Да, Ховард Хант приберегает свой решающий удар на конец. Непременно расскажите мне все про него.

10

Хант прибыл в Монтевидео за день до письма Киттредж, и к тому времени, когда оно пришло, я уже создал о нем свое мнение.

29 января 1957 года

Дорогая моя Киттредж!

Наш новый шеф резидентуры вчера сошел с корабля «Рио-Тюньян» со своим семейством — женой, двумя дочками и сыном, а также с горничной и «кадиллаком». Мэхью уезжает через неделю, что ни один из нас не может считать слишком быстрым, включая самого Мэхью. Да здравствует новый шеф! Боже! Хант и его жена Дороти приехали совсем как Скотт Фицджеральд с Зельдой. Багаж их состоит из двадцати двух чемоданов, все с монограммой И.Х.Х. — не как-нибудь. Плюс всякая-разная мебель и картонные коробки. Все это сообщил нам Гэтсби (какое умение все подметить!), которого командировали вместе с Мэхью на пирс, чтобы помочь новому шефу пройти таможню. (Мы бы все пошли, но управление предпочитает, конечно, не привлекать большого внимания к новоприбывшим.)

Окружение Ханта, остановившегося в номере люкс отеля «Виктория-плаза», уже ищет подходящий для него дом в лучшем пригороде Монтевидео — Карраско, отстоящем на десять миль от города. В резидентуре предстоят большие перемены. Мы уже знаем, что внешне Хант спокоен и любезен, но одним своим появлением в комнате заряжает людей энергией. Он явно полон собой, причем вполне счастлив. Это его первый пост в качестве шефа резидентуры. Сейчас больше писать не могу. Докончу завтра.