Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

Позже, когда солнце уже низко спустилось к горизонту, а работники отдыхали после тяжелого трудового дня, повалившись на землю, и грязь на их ногах подсыхала под заходящими лучами солнца, Дюлюк наконец увидел причальную стойку, гордо возвышавшуюся над водой. Ее хватит лет на сто, подумал он. Скользнув взором по аллее свай, он вдруг заметил на горизонте еще один корабль, так идеально вписавшийся в рамку причала, что, казалось, вся работа делалась только ради этого момента. Между Дюлюком и дальним кораблем суетились рыбацкие смэки: рыбаки отправлялись на отдых, а на смену им приходили те, кто расставлял сети по ночам.

Корабль был очень похож на «Мегеру», но первое судно миновало северные мысы несколько часов назад. Снова подняв подзорную трубу, Дюлюк прочел название второго корабля. Как и первый, он двигался на север на всех парусах. Взор Дюлюка скользнул по палубе, где стояли несколько пожилых матросов. Корпус судна был черным. Не иссиня-черным, не серо-черным, а просто абсолютно черным. В нем ничего не отражалось — ни море, ни красный огненный шар заходящего солнца. Даже вода у бортов корабля казалась темнее, чем обычно. Дюлюк поднял подзорную трубу еще выше и взглянул на верхушку грот-мачты. Потом он моргнул, взглянул еще раз, снова моргнул и позвал: «Протагор!» На мачте развевался флаг, на котором был изображен череп со скрещенными костями.

— Протагор! — еще раз окликнул Дюлюк. — Там «Веселый Роджер»!

Он собирался позвать в третий раз, но Протагора нигде не было видно, и Дюлюк догадался, что он снова спустился в подземелье, в пещеру, к черному озеру.

— Пираты, — пробормотал он, а потом, не веря своим глазам, снова взглянул на корабль в подзорную трубу. Очень старые пираты…

Проходя в двух-трех милях от Рошели, Уилберфорс указал на башни-близнецы, охранявшие вход во внутреннюю гавань, цитадель, в которой сгорели рошельцы, и линию поперек внешней гавани, где при низком приливе до сих пор можно было увидеть остатки заградительного мола Ришелье. Петер Раткаэль-Герберт увидел город, где в ограниченном городскими стенами пространстве дома будто вынужденно тянулись ввысь и угловатыми зигзагами вздымались серые шиферные крыши, вознося к небесам слабый дымок. Солнце уже садилось, и город, окутанный серыми тенями, казался призрачным. Петер смотрел на гавань и попытался представить, как выстроившийся полумесяцем флот Бэкингема с гордо развевающимися боевыми стягами и сигнальными флажками разлетается в щепки, наткнувшись на хитроумную преграду Ришелье. Им оставалось преодолеть каких-нибудь триста ярдов, отделявших их от дружественных башен-близнецов и внутренней гавани, лежащей за ними. А для рошельцев, умиравших от голода, эти триста ярдов оказались бескрайним океаном, который не переплыть до скончания века.

Вот уже остров Ре остался за кормой «Сердца Света». Петер с Уилберфорсом сидели у левого борта. Согласно очередности, в полдень Уилберфорса сменил на посту Мидия-Уилкинс. Теперь солнце уже почти зашло. От мыса к северу города тянулась недостроенная гавань, а за ней по склону холма шла бригада рабочих. Дальше были леса и несколько низких холмов; за холмами виднелся дымок печных труб небольшой деревушки. Петер Раткаэль-Герберт наблюдал, как Уилберфорс слегка трясущимися руками набивает трубку. Потом он зажег ее, три-четыре раза глубоко затянулся и передал товарищу.

— Так они все умерли? — спросил Петер, принимая трубку. Дым был горячим и поднимался из чашечки густыми клубами. Плеск волн о борта корабля сделался громче.

— Умерли? Да, умерли. Некоторые. В конце концов они умерли все.

Море стало темнее и посинело. У Петера пересохло во рту, он сплюнул, и слюна оказалась густой и очень белой. Он проследил за полетом плевка через борт: тот сильно сплющился и набрал скорость, прежде чем шлепнуться в воду, брызнув во все стороны сине-зелеными каплями.

— Бедная Рошель, — сказал интернунций. Внезапно он почуял странный запах, знакомый по пребыванию на «Тесрифати». Он снова глянул за борт и обнаружил источник зловония: в воде кверху брюхом плавали сотни мертвых рыб. Там, где нос «Сердца Света» разрезал волны, виднелось слабое свечение.

— Я свое получил, — он вернул трубку Уилберфорсу.

— Гм-м-м?..

— Хватит. С меня пока хватит. Море как-то странно себя ведет…

Уилберфорс перегнулся через борт, чтобы самому взглянуть.

— Водоросли, — спокойно сказал он. — Они светятся, если их потревожить. Мерзость невероятная, но скоро они останутся позади.

Успокоившись, Петер снова взял трубку и через час уже плыл среди чудесных грез, где он возглавлял судебную комиссию и вел процесс по обвинению в государственной измене своего бывшего повелителя.

Уилберфорс смотрел на водоросли, мерцавшие голубым и зеленым. Рядом с ним дремал интернунций. Время от времени из глубин его видений доносились слова и обрывки фраз. Уилберфорсу ван Клему послышалось восклицание: «Виновен!» — а чуть позже: «На рею императора!» Водоросли все не кончались. Должно быть, это самое большое скопление морской травы из всех, что ему доводилось видеть в семи морях за много-много лет. Это была его последняя отчетливая мысль, прежде чем трубка с опиумом выскользнула из бесчувственных пальцев и веки Уилберфорса сомкнул сон.

Когда еще через шестнадцать дней пути «Сердце Света» достигло Шербура, водоросли по-прежнему сопровождали корабль. Матросы уже поняли, что миллиарды крошечных существ, составлявших этот сине-зеленый ковер, плывут следом за ними. Надо было придумать какой-то способ очистить воду вблизи корабля. Выдвигались разнообразные теории, чтобы объяснить загадочную привязанность водорослей к «Сердцу Света». Ковер простирался на пятьдесят—шестьдесят ярдов по левому и правому борту, а за кормой тянулся еще более длинным шлейфом. Время от времени от ковра отрывались лоскутья, уплывавшие прочь, чтобы нарушить жизненный цикл обитателей моря где-то в других местах, но ковер быстро восстанавливался и через несколько часов разрыв уже заполнялся миллионами новых светящихся существ. Причина их привязанности к «Сердцу Света» была чрезвычайно проста: их привлекала трава, которой поросло днище судна.

Когда Уилберфорс со своими товарищами захватил «Алекто», названное впоследствии «Сердцем Света», а это случилось в 1752 году, корпус корабля был чист, как свежевымытая колода мясника. Шестью неделями раньше его как следует отчистили в Блэкуолле. Но двадцать шесть лет, проведенные в море, не прошли бесследно для днища «Сердца Света». Над ватерлинией налипли бесчисленные плотоядные моллюски; они настойчиво карабкались вверх, к вельсам, пока не начали понимать, что животное, на которое они напали, несъедобно; тогда они умирали от голода. И вот теперь мертвые, но до сих пор покрывающие борта корабля моллюски и были причиной матово-черной окраски «Сердца Света». Пираты частенько благодарили судьбу за этих моллюсков, за то, что их массовое самопожертвование позволило кораблю незаметно подкрадываться в ночи к своей добыче. Однако ниже ватерлинии картина была не столь утешительной. Морская трава, проклятье для любого кормчего, сделала днище «Сердца Света» скользким, и корабль плохо слушался руля. При отливе течение увлекало за собой густые подводные заросли, и корабль кренился на бок. Рыбы резвились среди стеблей, радуясь неожиданному изобилию корма. Богатое протеином и питательными веществами днище «Сердца Света» представляло собой идеальную среду обитания для водорослей, которые яростно рвались к кораблю, громоздились необычно толстыми слоями под ватерлинией, цепляясь за каждый выступ до тех пор, пока все днище не покрылось желеобразной слизью. Водоросли наслаждались новым домом и весело мерцали в ночи между морем и небесами, между воздухом и водой, между своими собственными «точкой 0» и «точкой 1», пока искорки, заполнявшие десять тысяч сияющих квадратных метров, не сложились в один сплошной узор — пространное любовное послание от водорослей к их невольному владыке. Погоня за «Мегерой» для них ничего не значила: водоросли твердо решили распрощаться с вольной неприкаянной жизнью и осесть навсегда в этом гостеприимном месте. Решение это не подлежало отмене. Водоросли влюбились в «Сердце Света».

Любовь, безоглядная страсть. Если бы они знали, что их упорная привязанность станет косвенной причиной гибели «Сердца Света», они, возможно, уплыли бы прочь, безропотно отправились бы на поиски новых тучных пастбищ. Впрочем, и без того в этой смертельной для жителей моря колонии, продвигавшейся к северу вдоль западного побережья Франции, царила смутная, полуосознанная меланхолия: водоросли не были лишены сострадания. Но откуда им было знать грядущую судьбу «Сердца Света»? Когда корабль со своим эскортом добрался до Шербура, находясь по-прежнему все в тех же десяти часах ходу от «Мегеры», водоросли продолжали колыхаться на волнах вокруг пиратского судна, как просторный синий плащ любовника, мерцающий зелеными искрами, протянувшись на сотню ярдов по морю вслед за кораблем, который они уже научились называть своим домом.