Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

На востоке небо вспыхнуло розовыми и золотыми лучами. Рассвет затопил весь горизонт. Утренний свет выхватил из сумерек вершины холмов; протянулись длинные тени; потом они стали короче и вовсе исчезли, когда солнце поднялось выше. Море сверкало и переливалось в солнечных лучах, а месяц побледнел и растворился в сиянии голубого неба.

Петер Раткаэль-Герберт на борту «Сердца Света» открыл глаза навстречу заре и подумал, что нет на свете ничего лучше, чем плавать по морю в июне и быть пиратом.

— Эге-гей! — приветствовал императорского посла Уилберфорс ван Клем. После освобождения Петера из плена на «Тесрифати» прошло двадцать три дня, и сегодня должность капитана снова принадлежала Уилберфорсу.

— Где она? — спросил Петер.

Сначала пираты стояли на якоре близ марсельского порта в ожидании «Мегеры». Когда хозяину «Мегеры» окончательно отказали в просьбе о вооруженном эскорте, он вывел судно из порта под покровом тьмы, надеясь, что преследователи его не заметят. Когда наступил рассвет, верхушки мачт «Мегеры» едва виднелись впереди на горизонте. Если бы темнота продержалась еще хоть один час, то пираты уже не смогли бы ее догнать. Но солнце взошло, и погоня продолжалась.

— Лиг десять—пятнадцать, — Уилберфорс указал вперед, по курсу корабля. — Сейчас она пройдет мимо РОИ 1С III.

В пикше за «Мегерой» пираты покинули Средиземное море, миновали Геркулесовы столбы и вышли на широкий простор Атлантики. Теперь «Мегера» двигалась на север, к западному побережью Франции, а «Сердце Света» неотступно следовало за ней.

По правде говоря, пиратское судно было куда более быстроходным, чем «Мегера», но среди его матросов не все были хорошими рулевыми. Когда наступил мертвый штиль, пришлось потерять несколько дней. Паруса тщетно ждали ветра, но ветра не было. И «Мегера» неумолимо отдалялась от «Сердца Света», пока не настал черед хорошему рулевому встать за штурвал. Лишь тогда разрыв начал сокращаться. Теперь погоня продолжалась днем и ночью уже целую неделю, и вот оба корабля находились в десяти милях от западного побережья Франции и в одном дне пути друг от друга. Несмотря на то что «Мегера» шла с полным грузом, она мастерски лавировала, и однажды вечером в беседе с верховным интернунцием, сидя с ним рядышком на палубе, выпуская клубы голубого дыма и любуясь на небо, залитое оранжевыми лучами закатного солнца и зеленоватой мглой, Уилберфорс даже заметил, что капитан «Мегеры» «кое-что понимает в галсах». И Петер понял, что это высочайшая похвала.

Итак, солнце поднималось все выше, и старые пираты один за другим выходили на палубу. Хайнрих Винкель, некогда простой баварский янсенист, потянулся, осторожно распрямляя спину, неторопливо подошел к борту, откашлялся, сплюнул и поприветствовал братьев де Фин — Ойса и Лобса. Вот и Амилькар Баскаллопет, мистик из Смирны, появился на палубе, подволакивая хромую ногу. Вот и Джим Петт по кличке Хитрец.

— Чудесно! — воскликнул он при виде палубы, залитой июньским солнцем, зевнул и выгнул спину. — Ах, как прекрасно…

— Иди-ка сюда, — окликнул его Герст Краевич. Постепенно на палубе собрались все пираты. Они тяжело вдыхали прохладный утренний воздух, а Уилберфорс и Петер поглядывали на них из-за штурвала. Пираты почесывались и ворчали, похрустывая ревматическими суставами. По утрам старым костям нелегко разгуляться.

Мидия-Уилкинс выбрался из корзины дозорного, спустился и подошел к штурвалу.

— Я видел ее около трех склянок, — пропыхтел он. — Она пересекала лунную дорожку. Она ближе, чем мы думали. — Уилкинс сделал паузу, чтобы отдышаться.

— Насколько близко? — спросил Уилберфорс.

— Близко. Восемь—десять лиг. Я ее заметил, когда лунный свет блеснул в парусах. Они не зажигают огней. Уверен, что она… ой! — раздался чей-то крик с нижней палубы. Все трое взглянули вниз и увидели, что Герст лежит на спине, болтая в воздухе короткими конечностями, тщетно пытаясь подняться.

— С кем такое бывает? Когда падают на спину и не могут перевернуться? — спросил Уилкинс — С улитками?

— Нет, с черепахами, — ответил интернунций. Лобс и Ойс де Фин потянули Герста за руки, и он поднялся. Уилберфорс снова взглянул на север.

— Уверен, что она сейчас подходит к Рошели, — договорил незаконченную фразу Уилкинс.

— «Мегера», — вслух прочитал Дюлюк. Он опустил на землю тяжелую подзорную трубу. Корабль шел примерно в миле от берега на всех парусах. Протагор взял подзорную трубу и тоже взглянул.

— М-м-м… — пробормотал он и взглянул влево, на остров Ре и на море между двумя островами. Темное пятно на воде, которое они заметили в первый же день своего пребывания в Рошели, оказалось водорослями. Местные рыбаки жаловались, что эти водоросли травят рыбу и целые косяки в широком проливе между островами плавают брюхом вверх. По ночам море мерцало призрачным зеленым светом, когда течение проносило вдоль берега крошечные одноклеточные существа. Свет отражался в белесых животах мертвых рыбин, вокруг которых водоросли сбивались в кучу, словно нуждаясь в центре тяготения, некоем тотеме, подкрепляющем силы. Прошлой ночью Протагор стоял на борту лихтера, сообщаясь импровизированным кодом по лунному гелиографу с Дюлюком, который устанавливал специально заказанные зеленые стекла перед устройством из масляных светильников и регулируемых заслонок, пока наконец оба не убедились, что система сработает и условленный сигнал легко можно будет заметить с корабля, движущегося к берегу по указанному курсу. В долгих промежутках, пока Дюлюк отдавал приказ своим немногочисленным рабочим переместить ту или иную заслонку или укрепить фланец, Протагор смотрел на водоросли, колышущиеся у низкого берега острова Ре. Над черным морем висел запах гниющей рыбы. На берегу время от времени вспыхивал зеленый огонь, и Протагор мысленно умолял своего товарища поторопиться и скорее покончить с этим делом. Ему казалось, что водоросли почуяли его лодочку и медленно-медленно начали приближаться к ней, смыкаясь кольцом вокруг своей добычи.

Но сейчас, направив подзорную трубу на море, Протагор обнаружил, что светящийся ковер водорослей исчез. Видимо, их унес прилив. Если водоросли отнесло течением на противоположную сторону острова Ре, как подозревал Протагор, то «Мегера» пройдет прямо через них. Он вернул телескоп Дюлюку.

Внизу, под холмом, в густом подлеске, тянувшемся полосой вдоль берега, нанятые ими работники вовсю трудились на пристани. За те две недели, что Протагор и Дюлюк пробыли здесь, на мысе дю Плом вырос простой, но прочный причал, являвший разительный контраст с шербурским монстром. Поднимаясь из воды на двенадцать футов, двойной ряд свай уходил в море на двадцать ярдов, напоминая аллею, обсаженную стройными деревьями. Сейчас прилив был низкий, но когда вода поднимется, она окажется выше свай на три-четыре фута. Тринадцатого июля в три часа утра, согласно далеко идущим подсчетам Дюлюка (проверенным его личными непосредственными наблюдениями и сверкой с таблицами), прилив поднимется на шесть футов над верхушками свай и на восемь футов — над широким мостом, покоящимся на сваях. Это было предусмотрительно: воды вполне достаточно, чтобы поддержать на плаву ожидавшийся корабль, а с другой стороны, если осадка судна будет достаточно большой, вода окажется вровень со сходнями. Скорость разгрузки — вот что было важно. Если корабль сядет на мель… Дюлюка это беспокоило, и он проверял и перепроверял свои расчеты.

Он был доволен причалом и даже немного жалел, что после одной-единственной ночи, пускай даже решающей, переломной, но все же единственной, плоды всех трудов будут брошены на произвол ветра и волн. Естественно, его отчеты Кардиналу содержали лишь голые факты, сообщавшие о ходе работ: завершена та или иная стадия, требуются такие-то материалы и тому подобное. «Совет Советов» не интересовался энтузиазмом Дюлюка и даже отнесся бы к этому с подозрением. Что касается его коллеги, Протагора, он вел более свободный протокол, но тоже был осторожен. Он по мере сил старался украсить пристань, но делал это потихоньку, даже как-то стыдливо. Он был сильный, превосходный работник, умевший зажечь энтузиазм в своих сотрудниках.

Внезапно раздался грохот, отвлекший Дюлюка от размышлений. Повернув голову, Дюлюк не без удовольствия увидел две связанные вместе повозки, запряженные четырьмя быками; возница что было сил погонял быков, пробираясь через густой кустарник. Потом упряжка исчезла за холмом. Даже издали чувствовалось, с каким напряжением тянули быки свой груз. Это была причальная стойка: тридцать футов в длину и сорок футов в диаметре, цельное дубовое бревно. Дюлюк спустился с холма к рабочим, ожидавшим его на берегу. Предстоял хороший денек.

Позже, когда солнце уже низко спустилось к горизонту, а работники отдыхали после тяжелого трудового дня, повалившись на землю, и грязь на их ногах подсыхала под заходящими лучами солнца, Дюлюк наконец увидел причальную стойку, гордо возвышавшуюся над водой. Ее хватит лет на сто, подумал он. Скользнув взором по аллее свай, он вдруг заметил на горизонте еще один корабль, так идеально вписавшийся в рамку причала, что, казалось, вся работа делалась только ради этого момента. Между Дюлюком и дальним кораблем суетились рыбацкие смэки: рыбаки отправлялись на отдых, а на смену им приходили те, кто расставлял сети по ночам.