Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

зарываются в землю. В это время они впадают в такое оцепенение, что не представляют более никакой опасности. Негры, кото­рые на них охотятся, одним ударом топора отделяют хвост от туловища, но, по-видимому, даже такое ужасное рассечение неспособно их пробудить. После этой первой операции их разрубают на куски, которые бросают в гигантские котлы; затем, по мере того как кипит вода, жир всплывает на поверхность, и негр собирает его огромным черпаком. Обычно один человек берет на себя все три заботы: он убивает аллигатора, варит его и соби­рает его жир.

Случалось, что негры убивали по пятнадцать аллигато­ров в день, но при этом ни разу не было слышно, чтобы в это время года хотя бы один из них получил даже цара­пину.

Что же касается карвана, то тут дело обстоит иначе: он еще более губителен и еще более страшен, чем аллига­тор, но никто никогда не видел его живым, а когда на него можно взглянуть, он уже ни на что не способен. Однако, поскольку карванов находили мертвыми после осушения лагун или отвода воды из рек, известно, как они выглядят: это гигантская черепаха с панцирем дли­ной в десять—двенадцать футов и шириной в шесть футов, с головой и хвостом, как у аллигатора. Спрята­вшись в тине, как муравьиный лев в песке, чудовище поджидает жертву в своего рода воронке, где его распах­нутые челюсти всегда готовы схватить добычу, которую пошлет ему случай.

Именно от такого жуткого чудовища Алуна сумел убе­жать, оставив ему свою лошадь, которая исчезла, пере­молотая в невидимой пасти, откуда доносилось похру­стывание костей, и случалось это с ним дважды.

Тем не менее однажды офицеры американских инже­нерных войск, измерявшие расстояния между Мексикой и Новым Орлеаном и увидевшие, как один из их товари­щей стал жертвой карвана, решили сообща с одним аме­риканским земледельцем, в доме которого они останови­лись и в гостях у которого оказался также Алуна, во что бы то ни стало вытащить одно из этих чудовищ из пучины, где те обитали. Соответственно, они предпри­няли для этой необычной рыбной ловли следующие при­готовления.

К цепи длиной в тридцать или сорок футов прикре­пили якорь небольшой лодки; к этому якорю привязали в качестве приманки двухнедельного ягненка. Якорь с ягненком бросили в тину, а другой конец цепи обмотали вокруг ствола дерева.

Сторожить эту странную донную удочку поставили негра.

На следующий вечер он прибежал с сообщением, что карван клюнул и что, по всей вероятности, он проглотил якорь, от рывков которого сотрясается цепь и шатается дерево.

Было уже слишком позднее время, чтобы что-либо предпринимать против карвана в тот же вечер, и извле­чение чудовища из его илистого логова пришлось отло­жить до следующего утра.

На следующий день, на рассвете, все собрались около дерева. Цепь была настолько натянута, что кора дерева там, где вокруг него намотали цепь, оказалась полностью стертой из-за этого сильного натяжения. К цепи тотчас же прикрепили веревки, а к этим веревкам привязали двух лошадей.

Лошади, которых понукали и стегали кнутами, объеди­нили силы и попытались вытащить карвана из пучины, но все их усилия были напрасны: стоило им сделать шаг вперед, как тут же под действием какой-то непреодоли­мой силы они отступали назад. Тогда, видя, что одних лошадей здесь недостаточно, фермер велел привести двух самых сильных быков со своей фермы; быков впрягли вместе с лошадьми и стали погонять стрекалом. На какую-то минуту у собравшихся появилась надежда, что эти усилия приведут к успеху, ибо на поверхности тины, взбаламученной подводными толчками, показались, хотя и не целиком, челюсти животного; однако внезапно под действием сильного рывка якорь вылетел из болота на берег. Одна из его лап была отломана, а другая, изогну­тая, перекошенная, вывернутая, несла на себе куски мяса и костей, вырванные из челюстей чудовища. Но само чудовище так и осталось невидимым, и по колебаниям тины можно было догадаться, что оно погрузилось как можно глубже в эту подвижную и бесконечную пучину.

Вот каковы эти страшные существа, которым дано было внушить ужас нашему спутнику Алуне, хотя то чув­ство, какое он испытывал, рассказывая об этих почти баснословных животных, являлось скорее отвращением, чем ужасом.

В другой раз, у подножия Скалистых гор, между под­ножием этих гор и озером, которому никто из путеше­ственников еще не додумался дать название, Алуну пре­следовал отряд воинственных индейцев, и охотник, зная, что курок его карабина сломан, чувствуя, что лошадь под ним вот-вот падет без сил, и понимая, что на своих све­жих лошадях индейцы в конце концов догонят его, решил воспользоваться быстро наступавшей темнотой и скрыться от них с помощью уловки, к которой он дал себе слово прибегнуть в крайних обстоятельствах, если ему случится когда-нибудь в них оказаться.

Уловка была весьма проста: речь шла о том, чтобы лошадь продолжила свой бег одна, без седока, а сам он остался на дороге; и тогда, чем больше индейцы будут приближаться к лошади, которая увеличит скорость, освободившись от всадника, тем больше они будут уда­ляться от него.

И потому он направил свой бег к небольшой сосновой роще, заранее освободился от шпор и, проезжая под одним из деревьев, ухватился за крепкую ветвь; он повис на ней, а лошадь помчалась дальше. Алуна зацепился ногами за ту же ветвь, за которую он держался руками, и уже через минуту добрался до середины дерева.

Около дюжины дикарей галопом проскакали мимо. Алуна видел и слышал их, но его никто из них не увидел и не услышал.

Когда они удалились и звуки галопа стихли, Алуна спустился с дерева и стал искать место, где можно было бы провести ночь. Через несколько минут он нашел одну из расщелин, столь часто встречающихся в подножии Скалистых гор; она соединялась с пещерой, просторной, но темной, поскольку свет в нее проникал лишь через проход, только что обнаруженный Алуной. Он проскольз­нул в него, словно змея, отыскал в пещере большой камень и прислонил его к входному отверстию, чтобы никому другому, ни человеку, ни зверю, не пришло в голову войти туда следом за ним, потом закутался в пончо и через мгновение, разбитый усталостью, заснул.

Но как ни крепко он спал, особенно первым сном, ему пришлось проснуться, чтобы разобраться с тем, что про­исходило с его нижними конечностями.

По ощущению Алуны, одно или несколько животных с чрезвычайно острыми когтями проделывали с его ногами то, что коты порой проделывают с метлой, зата­чивая о нее свои когти.

Алуна потряс головой, убедился, что он не спит, про­тянул руку и ощутил под ней двух молодых ягуаров