Оникромос - Павел Матушек

себя фортак, который понял, что попал в ловушку и уже не выберется из нее», – подумал Баркельби и сел на широкий плоский камень. Прожектор, прикрепленный к левому плечу его скафандра, освещал пространство обширной пещеры. Всю поверхность ее стен и потолка покрывали странные объемные образования, отдаленно напоминающие механические цветы, высеченные в камне. Баркельби хотелось бы в них видеть природные абстрактные формы, силами эрозии в местном микроклимате вытравленные в скалах, а не барельефы, которые очень давно, пока время не стерло с них все детали, изображали нечеловеческие фигуры, совершавшие тревожно загадочные действия, подсмотренные в некоем древнем, забытом мире. Но рядом с Баркельби присутствовало нечто такое, что не оставляло ему выбора.

Он уже миновал несколько таких пещер. Все они имели вид огромных кубических камер правильной формы. Все они были частью старинного комплекса туннелей и подземных сооружений, лишь в малой степени благоустроенных людьми, которые некогда занимались их изучением. И все эти пространства были пусты.

Кроме одного.

Баркельби все время шел на юг, как велела ему Сихамур. Подгоняемый нерегулярными толчками рвущейся наружу Крек'х-пы, он двигался вдоль путей узкоколейки по направлению к бывшему штабу командования. Сихамур подробно объяснила ему, как добраться до этого штаба, как найти кабинет человека, который много лет назад курировал деятельность военных ученых, работавших в комплексе, и где следует искать расположенный там сейф. Она сообщила Баркельби, что в его холодном, бронированном чреве, спрятана закодированная магнитная карта, и что только с ее помощью можно открыть двери и заполнить водой сухой док, в котором находится маленький патрульный катер – их единственная надежда на побег. Шифр к сейфу Сихамур тоже дала – Баркельби показалось подозрительным, что она его знает, но он промолчал, – а затем вместе с Тарсусом отправилась в сухой док, чтобы заправить катер и проверить, исправно ли функционируют все механизмы судна.

Баркельби знал, что ему делать, понимал, почему они должны разделиться, и верил Сихамур, когда она говорила, что другого выхода нет, но чем глубже уходил в лабиринт подземных коридоров, тем сильнее его охватывало беспокойство. Хуже того, он понятия не имел, откуда взялось это чувство. Проблема была не в страхе, поскольку это место, несмотря на нарастающее присутствие Крек'х-пы, не вселяло страха. Дело было в другом. Баркельби казалось, что с каждым шагом он все больше удаляется от знакомого ему мира и словно пробуждается от длительного, утомительного сна – притом, что просыпаться ему почему-то вовсе не хотелось. В итоге Баркельби пришел к выводу, что источником его беспокойства стало именно это странное чувство неохотного пробуждения, когда всё, что он встречал на своем пути, медленно возвращало ему ясность мышления, хотя то вовсе не казалось ему замутненным, и разгоняло туман, окутавший его воспоминания, хотя ему не казалось, будто доступ к ним в чем-то ограничен. Каким-то неуловимым образом на сознание Баркельби влияли эти пустые жилые отсеки, темные штольни с ржавыми брошенными машинами, лаборатории, где все еще царил образцовый порядок, но все столы, мензурки, пипетки, автоклавы, микроскопы и горелки были припорошены тоненьким слоем инея, матово сияющим в свете прожектора, как морозная пыль. Что-то неопределенное направляло внимание Баркельби на массивные глыбы стеклянных мониторов для вычислительных машин, по-видимому, все еще работающих, потому что за толстым стеклом, покрытых ледяной коркой, слабо мерцали размытые строки нечитаемых символов и цифр. Но наибольшее воздействие на него оказывали эти обширные пещеры, загадочные кубические камеры, которые он то и дело проходил и которые манили его своим пустым пространством, магнитно резонирующим с тем, чего он еще не мог распознать, хотя оно уже медленно выступало из-под схлынувших волн сонной яви, что затмевала ум.

Поэтому, когда он наконец добрался до заброшенного штаба командования – двухэтажного здания из темного кирпича, построенного под отвесной стеной высокого коридора – и заметил, что рядом, не более чем в двадцати пяти ярдах от этого места находится очередной характерный вход в кубическую пещеру, Баркельби внезапно решил, что сейф может еще немного подождать, и направился в сторону камеры. Он подошел к входу, осветил внутреннее пространство прожектором и непроизвольно отпрянул с криком.

Камера не была пустой.

Баркельби растерянно вглядывался в темноту, плотно заполнявшую помещение, и только спустя несколько долгих мгновений с трудом убедил себя вновь попытаться заглянуть. Что бы там ни находилось, оно точно не живое и не бросится на него, потому что в противном случае оно бы уже давно это сделало. Он собрался с духом и медленно поднял прожектор. Свет скользнул по каменистой земле, а затем лег на темно-коричневую, как бы керамическую поверхность большого объекта, парящего в воздухе посреди пещеры. Баркельби понятия не имел, что это может быть.

Объект не менялся, но в то же время постоянно представлялся чем-то иным: огромным червем свернутым в шар; глянцевым скрюченным щупальцем; шарообразным механизмом, сложенным из тысяч микроскопических шестеренок, вращающихся со скоростью растущей травы; хрустальной скорлупой, внутри которой переливается густая зернистая темнота; блистательным сознанием медленного света, которое при смещении луча прожектора лениво отражается в призмах бесчисленных жидких фасет и очерчивает в воздухе невозможную форму многомерной линзы, искривленную чудовищно нелепым образом… Много форм, много сущностей и вещей, скрытых в одной форме, одной сущности и вещи. Или одна сущность, одна вещь и одна форма, скрытые во многих сущностях, формах и вещах, которые невозможно назвать и которые излучали каждое из своих значений на каменные стены камеры и на Баркельби. А он смотрел и смотрел. На объект и на причудливые барельефы, покрывающие стены. Баркельби не мог их понять, но чувствовал, что они являются частью объекта, проекцией его сущности, успокаивающей тревогу и воздействующей особым, очень глубоким образом. Неожиданно ему вспомнилась покойная мать, которая в те времена, когда он был маленьким мальчиком, любила класть руку на макушку его головы, но перестала это делать, когда в четырнадцать лет он начал ее перерастать. Он не мог вспомнить лицо матери, но все же помнил тепло ее рук. И только сейчас понял, как ему не хватает ее. Баркельби закрыл глаза. Он почувствовал жар собирающихся слез и духоту сковывающего волнения и беззвучно всхлипнул. Тишина окутала его, как кокон. Объект бесшумно парил. В сферическом аквариуме, встроенном в скафандр на уровне груди, Тарк'сах пульсировал тихим электричеством. Крек'х-па перестала стучать, но было непонятно, то ли она уже вышла из своего заточения, то ли неподвижно застыла, ожидая, что же произойдет. Внезапно Баркельби ощутил макушкой знакомое тепло. Он открыл глаза и понял, что попал в ловушку. Под впечатлением от увиденного он сел на