Оникромос - Павел Матушек

это больше нельзя терпеть. Одним разрешением можно было бы решить проблему, не снимая белых перчаток. Да, это было очень вероятно, но Бруно не собирался сейчас выяснять, какая версия событий верна. Собственно, это его совершенно не интересовало, поскольку имело значение только то, что он наконец добился своего. Он добрался до Пирги.

– Где бараки ученых? – спросил он с улыбкой.

Прапорщик Талава указал на разрушенные здания.

– За этими домами. Недалеко. Прямо у ручья. Мы пойдем с вами, я и четверо солдат в сопровождении. Остальные охраняют поезд. Он будет готов к немедленному отъезду. Что бы вы ни собирались сделать, господин Грасс, делайте это быстро. Я бы не хотел оставаться здесь дольше, чем нужно.

Бруно понимал его страх. Симптомы всегда были одинаковыми. Это нечто – зависшее в воздухе, похожее на молнию явление – сверкало ослепительным сиянием и гремело оглушительным грохотом. Но чем дольше люди пребывали с ним рядом, тем меньше его присутствие раздражало. Через неделю уже можно было смотреть вверх без защитных очков, а режущее слух громыхание воспринималось как умеренный шум, нарушающий тишину на границе слышимости. Это был сигнал о том, что необходимо на несколько дней уехать из Пирги, чтобы реакция организма пришла в норму. Любой, у кого было обнаружено усиление толерантности к эффектам, производимым феноменом, отправлялся на выздоровление в подразделение, где сейчас живут исключительно солдаты капитана Каво. Постоянные отъезды и возвращения оказались обязательны для тех, кто здесь работал. Это было необходимое условие режима, так как все понимали, что именно те, кого перестает беспокоить присутствие феномена, исчезают в первую очередь. Так случалось чаще всего. Но бывало и так, что люди исчезали сразу после прибытия в деревню, внезапно, без предупреждения. В этом убедились на собственной шкуре первые солдаты, вступившие в безлюдную Пиргу. Бруно так долго изучал эти дела, что без труда смог бы назвать по памяти имя и дату исчезновения каждого из них. И то, что феномен не оглушает и не ослепляет Бруно, хотя он прибыл сюда всего минуту назад, было очень показательным сигналом.

Бараки ученых завалились внутрь. Дождь и солнце разрушили оборудование лабораторий. Деревянный пол зарос травой и мхом. Прапорщик Талава переминался с ноги на ногу.

– Что мы ищем, господин Грасс? – спросил он.

– Не знаю…

Солдаты нервно переглядывались. Прекрасный осенний день уходил в небытие с каждой минутой. Бруно заметил, что сразу за бараками тянется широкий луг, поросший высокой осокой – цветущей, сочно-зеленой, словно следующим сезоном должно было стать лето, а не зима. Он вдруг забыл о ноющих пятках, которые стер себе в новых ботинках, и непроизвольно двинулся к нему.

– Не уходите далеко! – крикнул прапорщик. Ему пришлось сказать это громко, чтобы перекричать гулкий треск, наполнявший его уши, но Бруно прекрасно слышал его, потому что его окружала тишина, наполненная успокаивающим гулом.

– Не волнуйтесь. Я сейчас вернусь.

Талава не пытался его остановить. Мягкие травинки расступались перед Бруно. Он шел долго, пока не достиг границы леса. Потом повернулся. Вдалеке он увидел неподвижные силуэты солдат. Ветер подул на одинокий листок, который закружился и не спеша нырнул в траву. Бруно отыскал взглядом похожий на молнию феномен. Его сияние наполнило его, как чудесное воспоминание о любимом человеке. Не было больше ничего.

– Амелия?

Никто ему не ответил. Издалека приближались чуждые двуногие существа. В верхних конечностях они держали грозные орудия, но они не вызывали в нем страха. Этот мир растворялся в абстрактных формах, которые Бруно уже не мог назвать. Он терял этот мир, но без сожаления. Кто-то помог ему перейти на другую сторону. Нежно. Деликатно. С любовью.

– Амелия?

Пилигримы прибывали со всех сторон.

Одни доверяли только силе своих конечностей, щупалец или отростков, а другие предпочли впасть в спячку в тесных кабинках хитиновых прыгунов или созерцать виды из ажурных кают, устроенных под кожаными воздушными шарами, которые высоко над землей ловят течения благоприятных ветров и умеют скрасить путешествие, рассказывая необычные истории. Самый общительные сбивались в целые караваны, состоящие из сотен трехногих гроа, которые несли на спинах маленькие, но хитроумные и удобные капсулы из дерева, металла и толстого полотна. А самые решительные, особенно если у них не было другого выхода, вынуждали мощные механические структуры, движимые враждебными минеральными сознаниями, перевезти их, расплачиваясь за это жизнью одного из их числа – пилигрима, которого выбирали по честному жребию и обоюдному согласию, а потом бросали в горячее чрево механизма, где его пожирал внутренний огонь.

Каждый выбрал свой путь паломничества, но все они направлялись в одно и то же место. На перевал Янта, где возвышается красное веретено древнего монастыря Адептов Горы.

С незапамятных времен раз в год там пробуждается медитирующая статуя Вадары, чтобы совершить ритуал Призыва. Она раскидывает мягкие руки, поднимается в воздух и танцует внутри сферической радуги. Пение несется над толпой, погруженной в экстатический транс. В кульминационный момент Вадара падает, цепляется за камень и неподвижно застывает, оставляя всех с чувством незавершенности. Выжидающих.

И тут над ним появляется призрак колоссальной Горы.

Так, как сейчас.

В этот момент.

На мгновение коническая форма заполняет все небо, и ясно видно, что на краю плоской вершины находится огромное металлическое яйцо, графитовое и изборожденное. Его форма искажает умы тех, кто смотрит на нее, и формирует из них бездонные, вертикально нисходящие туннели, благодаря которым каждый из них может смотреть вглубь, за пределы себя.

Невозможно сравнить этот опыт ни с чем другим. И прежде чем Гора исчезнет, все испытают преображение. Их обогатят миниатюрные сокровища из иных времен, бледно мерцающие под кожей, либо распространяющиеся в воздухе вкусы множества пересекающихся измерений, благодаря чему они обнаружат, что являются чем-то иным, нежели им до сих пор казалось. Они почувствуют на себе страшный взгляд темных древних машин, вращающих галактики и подстраивающих под них движение каждого живого существа. Некоторые обнаружат то, чего никогда не хотели знать, а другие – то, что всегда хотели постичь.

Свернутый в чешуйчатый шар амербус трясется от отчаяния и пожирает свои внутренности, потому что он понял, что ни одно из передвижных гнезд, которые он сам разработал и склеил собственной слюной, не перемещается по равнинам Зеретуса в соответствии с его волей. А маленький волосатый текот присел задумчиво на камень и радостно принимает чудесные знания, потому что наконец понял, что означает слово Амелия, которое преследуют его с того момента, как он вылупился из конусообразного яйца, и увидел, как можно это значение отыскать.

Крек'х-Па

«Возможно, именно так чувствует